Читать книгу 📗 "Месть. Идеальный сценарий (СИ) - Вестова Лея"
Прошла неделя, потом другая. Я работала так, словно пыталась убежать от самой себя. Я загоняла себя, находя в физическом и моральном истощении какое-то извращенное, мазохистское удовлетворение. Чем больше я уставала, тем меньше у меня оставалось сил на то, чтобы думать, чувствовать, вспоминать. Я боялась. Боялась той новой, неизведанной территории, на которую мы с Дмитрием ступили во Франкфурте. Боялась, что если я остановлюсь, если позволю этому чувству прорасти, оно сделает меня уязвимой. А я не могла позволить себе быть уязвимой. Никогда.
Развязка наступила внезапно. Это был очередной бесконечный вечер в моем кабинете. Я только что закончила тяжелейшие трехчасовые переговоры с китайской делегацией и чувствовала себя выжатой, как лимон. Голова гудела, а перед глазами все плыло. Я встала из-за стола, чтобы налить себе воды, и мир вдруг потерял свои очертания. Стены кабинета качнулись, пол ушел из-под ног, и я, не успев даже вскрикнуть, начала медленно оседать в вязкую, удушливую темноту. Последнее, что я помнила — это звук распахнувшейся двери и встревоженный голос Дмитрия, зовущий меня по имени.
Очнулась я на диване в комнате отдыха. Голова лежала на чем-то твердом, но теплом. Я открыла глаза. Дмитрий сидел рядом на полу, и моя голова покоилась у него на коленях. Он осторожно гладил меня по волосам, и на его лице было написано такое отчаяние и такая нежность, что у меня перехватило дыхание.
— Эй… — прошептала я. Он вздрогнул и опустил глаза.
— Напугала ты меня, — сказал он глухо. — Я вошел, а ты лежишь на полу… я думал… Он не договорил. Я видела, как напряженно ходили желваки на его скулах.
— Это просто переутомление, — слабо улыбнулась я, пытаясь сесть.
— Нет, — сказал он с неожиданной жесткостью, не давая мне подняться. — Это не просто переутомление. Это самоубийство в рассрочку. И я больше не намерен на это смотреть.
Он решительно поднялся на ноги. Его лицо было суровым, таким я его не видела со времен самых острых моментов нашего расследования.
— Собирайся. Мы уезжаем.
— Куда? У меня завтра в девять утра совет директоров…
— Андрей Николаевич проведет его без тебя. Я уже позвонил ему и все объяснил. Он полностью на твоей стороне и прикроет тебя, — отрезал он тоном, не терпящим возражений. — Ты берешь выходной. Два дня. Это не обсуждается.
— Но я не могу… компания…
— Компания постоит два дня. А вот если ты свалишься с инфарктом, как твой отец, то она не постоит. Ты нужна ей живой и здоровой. И ты нужна мне… — он осекся, но я услышала это последнее, самое важное слово. — Собирайся, — повторил он уже мягче.
Это было похоже на похищение. Он буквально силой вывел меня из офиса, усадил в машину, предварительно забрав мой рабочий телефон.
— Никаких звонков, никаких отчетов, никакой биржевой аналитики, — объявил он. — Следующие сорок восемь часов ты не генеральный директор. Ты просто Кира.
Мы мчались по ночному шоссе прочь из города. Я сначала внутренне сопротивлялась, чувствовала тревогу, панику от потери контроля. Но потом, когда огни мегаполиса остались позади, и над нами раскинулось бездонное, усыпанное звездами небо, я почувствовала, как туго сжатая пружина внутри меня начинает медленно, болезненно разжиматься. Я откинулась на спинку сиденья и впервые за много недель позволила себе просто смотреть в окно. Я не знала, куда он меня везет. И впервые в жизни мне было все равно. Главное он был рядом.
Мы приехали глубокой ночью. Это была та самая дача на берегу озера, о которой он когда-то рассказывал. Уютный деревянный дом, пахнущий сосной и дымом, встретил нас потрескиванием поленьев в камине, который Дима, очевидно, попросил кого-то растопить заранее.
— Располагайся, — сказал он. — Чувствуй себя как дома.
И я, к своему удивлению, почувствовала. Это место было пропитано спокойствием, умиротворением, какой-то настоящей, не столичной жизнью. Здесь не нужно было носить броню. Здесь можно было просто быть.
Следующий день был похож на сон. Мы гуляли по осеннему лесу, шурша опавшими листьями. Воздух был кристально чистым, звенящим, пахнущим хвоей и влажной землей. Потом мы сидели на деревянной пристани, укутавшись в один клетчатый плед, и молча смотрели на зеркальную гладь озера, в которой отражались облака. Мы почти не разговаривали. Слова были не нужны. Нам было хорошо просто от того, что мы рядом, в этой благословенной тишине, вдали от всего мира.
Я наблюдала за ним и открывала для себя нового Дмитрия. Не сурового детектива, не молчаливого защитника. А простого, земного мужчину. Я видела, как он с мальчишеским азартом рубит дрова для камина, как умело и сосредоточенно готовит на кухне уху из свежепойманной рыбы, как смешно морщит нос, когда рассказывает какую-то забавную историю из своего детства. Я видела человека, уставшего от вечной войны, человека, который, как и я, отчаянно нуждался в тихой гавани.
Вечером, сидя у камина, он нарушил наше уютное молчание.
— Кира… — начал он, и я заметила, как он волнуется. — Ты не представляешь себе, как я перепугался… в тот момент я понял, что не смогу без тебя…
— Прости, — прошептала я. — Я не хотела тебя напугать. Ты… ты тоже очень дорог мне.
Он улыбнулся. Той самой редкой, теплой, обезоруживающей улыбкой, которая полностью преображала его серьезное лицо. Он придвинулся ближе и осторожно взял мою руку.
— Я так долго ждал этого, — признался он. — Ждал, когда закончится война. Когда я смогу посмотреть на тебя не как на клиентку, которую нужно защищать, а как на женщину, которая… которая перевернула всю мою жизнь.
— Я боялась, — честно ответила я. — Боялась, что все это — просто благодарность, чувство долга. Боялась снова ошибиться.
— Это не благодарность, — сказал он, поднося мою руку к своим губам и нежно целуя кончики пальцев. — Когда я увидел тебя тогда, в кабинете, лежащей на полу, я на секунду подумал, что опоздал. И в эту секунду я понял, что если с тобой что-то случится, моя собственная жизнь потеряет всякий смысл.
Мы долго сидели, глядя на пляшущие языки пламени. За окном выла осенняя вьюга, а здесь, у камина, было тепло и безопасно. Он рассказывал мне о себе, я о себе. Мы говорили о вещах, о которых никогда не говорили ни с кем другим. О детских обидах, о первых разочарованиях, о шрамах, которые оставила на наших душах жизнь. Это была не просто беседа. Это была исповедь. Исповедь двух израненных душ, нашедших друг в друге исцеление.
Он остался у меня в ту ночь. И это не было похоже на ту страстную, почти отчаянную близость во Франкфурте. Это было другое. Это была нежность. Медленная, осторожная, трепетная. Это было слияние не только тел, но и душ. Это было возвращение домой. Туда, где тебя любят и ждут, туда, где тебе не нужно притворяться, туда, где ты можешь быть собой.
Утром я проснулась в его объятиях. За окном ярко светило солнце, отражаясь мириадами бликов на поверхности озера. Я смотрела на его спящее, безмятежное лицо и впервые за долгие, бесконечные годы чувствовала себя абсолютно, безоговорочно счастливой. Я нашла свою тихую гавань. Не в этом доме, не на берегу этого озера. А в этом сильном, надежном, бесконечно родном человеке. И я знала, что какие бы штормы ни ждали меня впереди, вместе мы сможем их преодолеть.
Глава 27
Дорога обратно в Москву была путешествием из одного измерения в другое. Мы покидали тихий, акварельный мир, где время текло неспешно, подчиняясь лишь ритму восходов и закатов, и возвращались в гудящую, неоновую, оцифрованную реальность, где каждая секунда имела свою цену. Тишина в салоне автомобиля была иной, чем по пути на дачу. Тогда она была наполнена сдерживаемым напряжением и невысказанными вопросами. Теперь она была густой, теплой и уютной, как тот клетчатый плед, в который мы укутывались у камина. Нам больше не нужно было говорить, чтобы понимать друг друга. Мы научились общаться без слов, на уровне взглядов, прикосновений, дыхания.
Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее я чувствовала, как реальность пытается вползти в наш маленький, хрупкий мир. Я почти физически ощущала давление неотложных дел, звонков, которые ждали меня, решений, которые требовали моего внимания. Райская передышка подходила к концу. И мне было страшно. Страшно, что этот безжалостный, механистический мир моей работы снова поглотит меня без остатка, заставит надеть железную броню и превратит ту нежность, что родилась между нами у озера, в далекое, туманное воспоминание.
