Читать книгу 📗 "Развод. В плюсе останусь я (СИ) - Ясенева Софа"

Меня снова прошибает холодом. Но теперь он смешан с каким-то странным чувством… безопасности. Потому что я вижу: Вадим в это впрягся серьёзно.

Он не отмахивается. Не уводит тему. Он явно уже чем-то занимается, и это пугает, но и успокаивает одновременно.

Он смотрит на меня мягче.

— Ты поправляйся. Это сейчас главное. Всё остальное — на мне.

Я киваю, прижимая Мишу крепче. Потому что знаю: это не конец разговора. Это только начало.

Но сейчас, пока малыш тихо посапывает у меня на груди, я позволяю себе на мгновение поверить, что мы выберемся.

Первые дни в больнице тянутся мучительно медленно, будто кто-то растянул время, размазав его тонким слоем между капельницей, уколами и редкими минутами, когда я могу хоть немного повернуться без ощущения, что швы вот-вот лопнут.

Но каждый день у меня есть главный якорь, единственный смысл — время, когда Вадим приносит Мишу.

Я ловлю эти часы как можно крепче. С самого утра жду сообщение: «Мы скоро будем». Считаю минуты. Слышу шаги в коридоре, и сердце срывается в галоп. Иногда кажется, что я узнаю их — шаги Вадима, быстрые, но очень уверенные.

Когда он входит, я вижу только одно — сына в его руках. Вадим осторожно вынимает малыша из слинга. И у меня в груди каждый раз что-то сжимается: я в который раз замечаю, как ловко он со всем справляется.

Я-то думала, что материнство — это инстинкт. Ага. Инстинкт… Я с трудом держу Мишу, пока не найдётся удобная поза. Он может орать у меня на руках минуты три, а сто́ит Вадиму его взять — сразу успокаивается.

Это раздражает и одновременно вызывает бесконечную благодарность. Такая странная смесь, от которой кружится голова.

Каждый день я учусь чему-то новому — как правильно переодевать его, как подхватывать поддерживая головку, как укачать. Руки ещё дрожат от слабости, швы ноют, грудь наливается так, что иногда её трогать больно.

Но я упорно сцеживаюсь, скрипя зубами, потому что врач сказала: если хочу кормить — нужно терпеть. Порой кажется, что этот молокоотсос — мой персональный враг. Жужжит так, будто издевается.

Вадим смеётся:

— Кажется, вы там с ним не ладите.

— Он мерзавец, — бурчу. — Но полезный.

Он помогает мне собрать всё, подаёт бутылочки, стерилизует их у себя дома и приносит обратно. И я впервые вижу в нём не партнёра, не бывшего мужа, не человека, с которым мы ругались до хрипоты… а просто папу.

Папу нашего сына.

Дни становятся почти одинаковыми: процедуры, сцеживание, еда, ожидание, Миша. И всё. Больше ничего не существует.

Я привыкаю к тому, что маленькая тёплая головка лежит на моём плече. Что он сопит. Что иногда морщит лобик так серьёзно, будто решает важный вопрос вселенского масштаба. Что может схватить мой палец и держать так крепко, что я забываю, как дышать.

Он растёт. Меняется. И я тоже.

И теперь, когда Вадим приходит, он иногда находит меня не лежащей опухшим тряпичным существом, а сидящей, бодрствующей, читающей. Я уже могу дойти до санузла сама. Могу поднять Мишу без того ужаса, что уроню его.

Каждый день я чувствую силы чуть-чуть больше. Совсем по граммам, но всё же.

И в какой-то момент утром врач, просматривая мои анализы, произносит фразу, которая словно освещает всё вокруг:

— Думаю, через пару дней мы сможем вас выписать.

Я сначала не верю. Смотрю на неё, будто она сказала что-то невероятное.

Два дня. Всего два.

Когда она уходит, я зажмуриваюсь и прижимаю руки к лицу. Горло сдавливает от облегчения.

Наконец-то. Наконец-то я смогу быть мамой по-настоящему, а не на часы в больничной палате.

Наконец-то заберу своего сына домой.

И впервые за всё это время мне кажется, что жизнь не просто вернулась, она начинает собираться заново, с нуля.

Глава 39 Вадим

Как только привожу Рину с Мишей домой, передо мной встаёт очень важный вопрос.

Во-первых, Рина очень слаба, настолько, что даже сумка в её руках выглядит неподъёмной тяжестью. Ей банально не вывезти уход за Мишей двадцать четыре на семь, это видно по тому, как она то и дело опирается на стену, чтобы перевести дыхание. Во-вторых, я сам уже настолько привязался к нему, что не представляю, как стать приходящим папой, у которого выделено заранее ограниченное время на сына.

Теперь мне предстоит настойчиво донести всё это до Рины так, чтобы она не только не послала меня в дальние дали, но и согласилась с необходимостью жить вместе. Временно. Ну, по крайней мере так я собираюсь преподнести это ей, упаковать в аккуратную версию рациональности, спрятав внутри собственное отчаянное желание быть рядом.

— Как ты? Может, хочешь прилечь? — спрашиваю осторожно, когда вижу, как она непроизвольно вздрагивает от слабости.

— Ты что, какой прилечь. Мне нужно прибраться, приготовить еду, да и погулять с Мишей надо, — отвечает она слишком бодрым голосом, будто пытается убедить сама себя.

Понимаю её энтузиазм, этот порыв доказать себе силу, но с таким уровнем гемоглобина эти точно планы не по плечу. Она бледная, почти прозрачная, и глаза слегка блестят от усталости, хотя она пытается скрыть это улыбкой.

— Я погуляю с Мишей сейчас, а ты иди отдыхать. Потом вернусь и посмотрим, что там с ужином и уборкой. Это не обсуждается.

— Командир нашёлся, — беззлобно огрызается она, скорее по старой привычке. В уголках губ мелькает усталая улыбка. — Ладно. Только если что, зови.

— Обязательно.

Судя по тому, как быстро Рина оказалась в кровати, чувствует она себя действительно не очень, хоть и храбрится. Она даже не стала спорить, просто скользнула в спальню, и через минуту дверь тихонько прикрылась.

— Ну что, Миш, поедем на улицу? — спрашиваю его вполголоса.

— Гу, — отвечает он, как будто заранее одобряет план.

Он тёплый, лёгкий, пахнет молоком. Укладываю его в коляску, и мы выходим в парк. Он почти мгновенно засыпает, едва колёса натыкаются на первую неровность асфальта. Я нарезаю круги по аллеям, потому что спит он только если движение не прекращается, маленький маятник, которому нужен ритм. Стоит остановиться, он начинает ворочаться, морщить нос. Поэтому я хожу, хожу, хожу, отрабатывая смирение с ситуацией.

Когда спустя два часа возвращаемся домой, я заглядываю к Рине. Она спит чутко, словно слышит каждый мой шаг. Глаза открываются сразу, без сонной растерянности, и она улыбается Мишке. Хочется думать, что и мне тоже хоть немного.

— Поспала?

— Да. Сама не заметила, как вырубилась. Вроде и не делала ничего, только из больницы домой, а устала сильно.

— Ты заглядывала в свои анализы? Я видел твой гемоглобин. В этом и причина усталости.

— Наверное, ты прав. Но это ничего, я уже начала приём железа… Хочу ещё капельницу сделать, как получится вырваться. Если ты, конечно, побудешь с Мишей.

Она смотрит на меня с такой робкой надеждой, будто предполагает возможность отказа, мысль сама по себе абсурдная.

— Побуду. И пока будешь на капельнице, и к гинекологу сходишь… да и вообще всегда, когда надо.

— Спасибо. Но только если тебе не сложно.

Она так аккуратно выбирает слова, будто боится случайно попросить слишком много.

— Рина, — говорю честно, без обходных путей, — помогать тебе и Мише мне в радость. Я к нему очень привык. Хочу предложить тебе помощь с ним, пока ты не придёшь в себя окончательно. Я имею в виду, что я буду жить в соседней комнате. Не вместе.

Она хмурится, всматриваясь в меня с недоверием, словно ищет подвох. Тянет руки, чтобы я передал ей Мишу. Когда кладу малыша ей на грудь, она тут же покачивает его и долго смотрит в его лицо.

— Знаешь… я приму твоё предложение. Правда чувствую себя не очень. Боюсь, как бы это не сказалось на Мише. Но только пока мне не станет лучше. Хорошо?

Соглашаюсь, естественно. Пусть пока будет так, а дальше посмотрим. Не буду слишком давить. Что может сблизить сильнее, чем совместный быт с маленьким ребёнком? Думаю, ничего.