Читать книгу 📗 "После развода. Бывшая любимая жена (СИ) - Томченко Анна"

Она обняла себя за плечи, словно показывая, насколько беззащитна.

— Нет, Устинья, — мягко ответил я и покачал головой. — Сильные люди рожают слабых людей. Поэтому как бы тебе не казалось, что ты у меня слабая, на самом деле ты очень сильная женщина. Это надо ещё попробовать и попытаться отъявленного психопата сделать порядочным бизнесменом. Это ещё надо попытаться этого психопата вытащить из самого дерьма. Поверь, слабая женщина не остаётся. Она уходит, а ты, стискивая зубы, тащила за волосы меня, тащила из этого болота.

— Ты сам себя тащил, — сказала Тина тихо и сморкнула слезы. — А я…мне кажется, иногда, что я настолько какая-то неправильная, что ли? Ты вот ушёл, а я сидела и не понимала, что мне делать. Ты вот ушёл, а мне казалось, у меня жизнь кончилась.

— Ну, если б ты сразу узнала про измену, ты бы была более активной, поверь мне. Ты бы мне просраться дала ещё документы из загса не получив.

Устинья покачала головой, не хотела мне верить, не хотела понимать, что самая истинная и большая сила женщины в её слабости, как бы это по-дебильному не звучало.

— Я вот просто вспоминаю. Что было у родиона на дне рождении, стояла растерянная, взмахивала руками, не понимая, что, что, что теперь происходит. Если бы не ты… Если б ты не сориентировался. Господи, я как вспомню, как ты Софию выдернул из-под машины, Адам, если бы не ты ни у кого бы не было сегодня, понимаешь?

— Нет Устинья, я не понимаю. Потому что ты рассуждаешь об абсолютно неправильных вещах. Есть дела женские, есть дела мужские. Можно было бы сказать, что я вот тоже какой-то не такой, потому что вдруг мне ребёнка месячного дашь на руки. А я сам в говне извожусь, ребёнка в говне извожу, ну тупо от того, что, ну, руки у меня здоровые и фиг я надену этот малюсенький памперс на него. Так, и здесь бывают ситуации там, где нужна женская логика, женская реакция, а бывают ситуации, где нужна мужская сила. И все на этом. Так что ты сравниваешь вещи, которые можно описать, как смешать тёплое с солёным. Вот что ты пытаешься сделать. Не надо говорить, что ты беспомощная. Не надо говорить, что ты никакая. Ты самая лучшая.

Я завёл машину и быстро отвёл глаза. Противоестественно, неправильно в носу защипало. Да, моя жена самая лучшая, и я, тварь такая, её предал неосознанно, зло, жестоко. Теперь я разгребаю плоды своего предательства, нельзя считать, будто бы все в этом мире закономерно, все в этом мире происходит, потому что случился какой-то катарсис, нет. Я был достаточно суеверным человеком. Никакого закономерного катарсиса в моей семье не было. Это я получил расплату за грехи, за свой самый главный грех. И Бог мне прощал все, он прощал мне все моё прошлое, он прощал мне всю мою работу. Намекая на то, что имея такую чёрную, прожжённую душу, я умудряюсь так искренне и безумно любить одну единственную женщину. И вот когда я умудрился предать любовь к ней, я получил по самое не балуйся, я получил со всех сторон.

Мои дети несчастны.

Моя мать при смерти, отец вот вот за ней пойдёт.

Устинья неизвестно, доносит ребёнка или нет.

Это все только из-за меня, я был слишком суеверным для того, чтобы не брать в расчет свои грехи.

До больницы доехали быстро, и мне даже показалось, что я гнал как сумасшедший, тупо из-за того, чтобы больше не думать о том, кто в этом виноват и что с этим делать.

Устинья вышла из машины, я обошёл тачку, перехватил жену за руку, приобнял, посмотрел на палящее солнце.

— Она совсем не приходит в себя. Да? — Спросила Тина, уже стоя перед палатой реабилитации там, где под проводами и с этими датчиками лежала мама.

— У нас не было свидетельств того, что она приходила в себя, — сказала тихо медсестра и опустила голову. — Мы не оставляем её. У неё несколько сиделок, все это контролируется, замеряется пульс, давление. Каждый час мы стараемся отследить все изменения. Мы используем питание. Сами понимаете как это…

Устинье выдали больничный халат, мягкие бахилы, шапочку на волосы. И она, тихо зайдя в палату, присела на кресло рядом с койкой.

Я отвернулся от окна, которое было в боковой стене. Зажал ладонями глаза.

Мать была в плохом состоянии. Кожа потускневшая, посеревшая. Мать была настолько в плохом состоянии, что в какие-то особенно дерьмовые моменты, у меня появлялись мысли, что наш врач прав, и мы просто оттягиваем безнадёжное. Из-за того, что замок не щёлкнул, палата осталась приоткрытой, и я услышал мягкий голос.

— Мам, мамочка, — позвала Устиния.

И я резко обернулся.

Устинья склонилась к матери, поймала её за руку, прижала тыльную сторону ладони к губам.

— Мамочка, мам, пожалуйста, я же знаю, что ты меня слышишь, а если не слышишь, ты меня чувствуешь, мам?

Устинья всхлипнула и покачала головой, растирая слезы по руке матери.

— Мам пожалуйста, мы очень сильно тебя ждём, нам тебя так не хватает, тебя очень сильно не хватает твоему сыну, пожалуйста, мам. Я тебя умоляю, сделай рывок. Просто приди в себя, а Адам остальное поправит. Ты же знаешь, что он держит обещания. Мам, пожалуйста. Я тебя умоляю, мам.

У меня дрожали губы, позвоночник то и дело простреливало огненными разрядами, а каждая мышца как будто бы была насквозь нашпигована иглами.

Я стоял, трясся, сжимал до боли кулаки.

— Мам, он один не выберется. Мам, пожалуйста, пожалуйста. Мам, приди в себя. Я тебя очень прошу. Я тебя очень люблю, мам.

Глава 67

Устинья

Я не могла поверить, что мать лежала без чувств.

Я очень хотела её дозваться.

Я правда хотела, чтобы она открыла глаза и сказала:

— Деточка, ну что ты здесь убиваешься? Сейчас, сейчас маленько отдохну и приеду пирожки с капустой стряпать.

У меня была не та свекровь, про которую шутки шутят и анекдоты рассказывают. У меня была самая лучшая свекровь, и поэтому сейчас я не могла равнодушно смотреть на то, как она лежит и не реагирует ни на что. Поэтому я уговаривала, я просила её.

— Мам, вернись, пожалуйста. Мам, мам, приди в себя. Я тебя прошу. Мам, мне не справиться одной, пожалуйста.

Я не помню, сколько я времени провела в больничной палате.

Только когда сиделка зашла и попросила освободить палату, я поняла, что время уже близится к полудню.

Адом сидел на скамейке в коридоре, зажимал ладонями глаза.

— Ты не пойдёшь?

— Пойду. Но после четырех приеду.

Я вытерла дрожащей рукой лицо и, замявшись, спросила:

— У тебя сегодня дела?

— Да, дела есть, поэтому давай я тебя отвезу домой.

Я не стала противиться.

Меня всю потряхивало.

Я не понимала, как такое могло случиться со свекровью?

За что?

Она же…

Она же ничего никогда плохого не сделала.

Она же была самой чудесной бабушкой.

Самой лучшей матерью, самой лучшей второй матерью мне.

О другой я и мечтать не могла.

Почему с ней это произошло?

В машину села и безжизненно откинулась на спинку сиденья.

Всю дорогу смотрела в окно, подмечая, как менялся цветущий город. То самое лето, которое стало расколом для всей семьи.

То самое лето, которое принесло ужас.

И с этим надо было что-то делать, но я пока не представляла что.

И по идее, по-правильному, надо собраться с силами, и какой бы слабой я себя не считала, мямлей какой-то, надо собраться с силами и хотя бы выйти на работу, хотя бы разобраться с клиниками, с кадрами, с клиентами, с бухгалтерией, с юридическим отделом.

Адам привёз меня домой и, помявшись, потоптался у подъезда, не зная, что мне сказать, Я тоже не знала что можно говорить в такие моменты, поэтому вполне искренне призналась:

— Я очень хочу, чтобы мама пришла в себя

— Я тоже. — выдохнул Адам и качнул головой.

Домой заявилась внезапно и поэтому, увидев Машу, которая почему-то с заговорщицким видом стояла и к чему-то прислушивалась, тоже нахмурилась.

Держа внучку за руку, я двинулась в сторону источника шума и замерла возле кабинета Адама.