Читать книгу 📗 "Развод. Мне теперь можно всё (СИ) - Ясенева Софа"

Даже рассказав кому-то о случившемся, всё равно остаюсь наедине со своим грузом. Потому что переживать это должна я, сама, до конца. Пройти все те этапы, о которых пишут в умных статьях: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. И, кажется, прямо сейчас я застряла на стадии злости.

— Я тебя ненавижу, Дима, — слова вырываются, прежде чем я успеваю их обдумать. — Ты воспользовался моим доверием, моим уязвимым положением, и всадил нож в спину. Ни о каком примирении даже речи быть не может! Так что хватит делать вид, будто всё под контролем. У тебя ничего нет — кроме твоей напускной выдержки. Единственное, что ты сейчас в силах контролировать, это себя!

Я и не замечаю, как голос срывается на крик. И только боковым зрением улавливаю, как Лёша молча выходит из комнаты, плотно сжав губы.

— Пока вы мне не объясните, что произошло, я обратно не уйду, — он стоит в дверях, скрестив руки на груди, и смотрит на нас испытующе. В его голосе — смесь подросткового упрямства и детской растерянности. — Никогда не слышал, чтобы вы так ругались.

Дыши, Лида, спокойно… Не теряйся.

— Лёш, дело в том, что мы с твоим папой… — начинаю осторожно, тщательно подбирая слова.

— Не слушай её! — тут же резко перебивает Дима, делая шаг вперёд, будто хочет заслонить собой сына от моей правды.

— …разводимся, — всё же произношу, чувствуя, как внутри всё холодеет.

Лёша будто сжимается, уходит в себя, глаза мечутся, взгляд уже не такой уверенный, как секунду назад. Он молчит, переваривает, и это молчание оглушает сильнее любого крика.

— Думай, что говоришь! — бросает Дима, резко поворачиваясь ко мне.

— Я сказала правду, — отрезаю.

— Ты не получишь развод! — в его интонации столько железной уверенности, словно он решает за всех.

— Значит, пойду в суд! — парирую мгновенно, и сама поражаюсь своей решимости.

— Ты хоть понимаешь, как это скажется на моей репутации? — он едва не кричит, в голосе звенит паника. — Ты не можешь взять и разрушить то, что я строил годами!

— Могу, — резко обрываю. — Мне теперь вообще можно всё! И ты мне не указ.

— Стойте! — прерывает нас Лёша, и мы оба, словно по сигналу, замолкаем, переводя взгляд на него.

Он стоит посреди комнаты, такой взрослый и в то же время растерянный, сжав кулаки так, что побелели костяшки.

— Что папа сделал? — его голос низкий, напряжённый, будто он заранее боится услышать ответ.

— Изменил, — решаю не сочинять удобные версии и говорю прямо. Пусть ненавидит меня за эту правду, но я не допущу, чтобы он жил во лжи.

— А я тебя предупреждал, — поворачивается он к Диме и смотрит так осуждающе, что тот впервые за весь вечер опускает глаза.

— Ты знал? — не верю своим ушам, резко оборачиваюсь к сыну, чувствуя, как сердце сжимается в кулак.

Но Лёшка уже уходит в себя, и этот его уход ранит больнее любых слов.

***

Мои хорошие,

Приглашаю вас в ещё одну новинку литмоба "Дальше без тебя"

Мила Рейне "Развод. Моя желанная девочка"

https:// /shrt/QOJt

Глава 7 Лидия

Поверить не могу, что он всё знал. Сколько ещё в моей жизни событий, о которых я и понятия не имела? Если Лёша узнал об измене, значит, это не единичный случай. Кто знает, сколько ещё женщин было у Толмацкого за все эти годы?

— Сколько? — вырывается из меня, и в этом одном слове — вся боль и предательство, которые я пытаюсь переварить.

— Ни одной, — отвечает он мгновенно, даже не моргнув. Ни секунды сомнений.

— Я надеялась, что хотя бы сейчас ты скажешь честно, — мой голос дрожит, но я не отступаю. — Неужели так и будешь трусить?

Ещё недавно он с пафосом заявлял, что имел право «отдохнуть», а теперь, выходит, примеряет на себя образ святого? Отрастил нимб и крылья? Это за гранью. У меня не хватает выдержки слушать это враньё.

— Что за детские приёмчики? — хмурится он. — На слабо меня решила взять? Мой ответ не изменится: нисколько.

— Дима, сейчас Лёша нас не слышит. Можно говорить, как есть. — Я почти шепчу, умоляя. — Пожалуйста, перестань выкручиваться. Я разве недостойна того, чтобы услышать правду?

Толмацкий подходит ближе. Опускается передо мной на корточки, так что наши взгляды оказываются на одном уровне. Его ладони тяжело ложатся мне на бёдра и сжимают, подвигая к себе, как будто он всё ещё имеет на это право. Сквозь ткань я ощущаю обжигающее тепло его рук — прикосновения, которые раньше дарили уверенность, а теперь оставляют невидимые ожоги.

Я хочу отстраниться, ударить, хотя бы оттолкнуть его, но застываю. Его взгляд парализует, и я снова оказываюсь в ловушке.

— Я сказал правду, — произносит он твёрдо.

Я выдыхаю, еле слышно. Смотрю на него и впитываю каждую деталь, словно пытаюсь сохранить в памяти образ мужчины, которого любила, и которого мне придётся отпустить. Волевой подбородок, резкие скулы, красиво очерченные губы, которые так часто я ловила своими. Высокий лоб с чуть заметной морщинкой между бровей, появляющейся всякий раз, когда он злится или сосредотачивается. Густые брови, придающие взгляду ещё больше тяжести и власти.

А эти серые глаза… В них всегда было слишком много — спокойствие и буря, нежность и холод. Стоит только встретиться с этим взглядом — и весь мир растворяется.

Чуть отросшие волосы, тёмно-русые, с привычным вихром на затылке, который я когда-то любила приглаживать ладонью. Широкие плечи, от которых исходила привычная надёжность, и сильные руки, способные как защитить, так и причинить невыносимую боль. Даже запах его — лёгкий аромат одеколона, смешанный с чем-то родным и домашним — всё ещё цепляется за меня, мешает оттолкнуть.

Я помню, как гордилась им, когда мы появлялись вместе: высокий, статный, с этой почти хищной осанкой человека, привыкшего быть первым. Он всегда выделялся в толпе. И сейчас — всё то же самое. Только теперь это не восхищает, а рвёт изнутри.

Я уже поднимаю руку, чтобы коснуться его щеки, но вовремя опомнившись, резко отдёргиваю. Толмацкий тут же перехватывает мою ладонь и прижимает её к лицу, как будто силой хочет удержать привычную близость.

— Давай не будем рубить с плеча. Дай мне шанс.

— Нет у тебя никаких шансов. Ты все их потратил.

— Не будь такой жестокой.

— Я? — горько усмехаюсь. — Ты каждый раз поворачиваешь нож в моей ране и называешь это любовью. И после этого ещё говоришь о моей жестокости?

— Я понял. Тебе нужно остыть. Я дам тебе время. Немного.

— Какая щедрость, — едко бросаю. — Уже уходишь?

— Уходим.

— Хочешь забрать Лёшу с собой?

— Поедем к маме. Она давно жаловалась, что не видит внука месяцами.

Меня будто обдало ледяной водой. Представляю, как опустеет квартира, когда дверь захлопнется за ними. Что я буду делать одна среди этих стен, пропитанных нашими воспоминаниями?

К Лёшке я за эти годы искренне привязалась, старалась заменить ему маму, изо всех сил быть для него опорой. И кажется, у меня получилось. Но всё равно внутри назойливая мысль: логично, что он уходит с отцом. Дима — его кровь, его семья по праву рождения. А я?

После его красноречивого молчания мне даже не за что зацепиться. Да, я хорошая мама, но кровь — не водица. И в итоге он выбрал отца.

Молча наблюдаю, как Дима возвращает вещи обратно в чемодан. Но берёт только самое необходимое, словно оставляет себе лазейку. Будто и правда надеется вернуться.

Интересно, я имею право поменять замки? Что будет, если он однажды не сможет сюда попасть? Делаю мысленную зарубку: завтра первым делом узнаю об этом.

— Лёш, собери с собой вещи на пару дней, погостим у бабушки, — Дима выкатывает чемодан в коридор и заглядывает к сыну в комнату.