Читать книгу 📗 "Элита (СИ) - Салах Алайна"

— Почему приживалкой? Она будет жить со своим парнем, то есть со мной. И я, в свою очередь, постараюсь сделать всё, чтобы ей было комфортно.

— Нет-нет-нет, — продолжает твердить она, не глядя на меня. — Я не отпущу.

В моменте я испытываю острую потребность хорошенько её встряхнуть, чтобы хотя бы ненадолго вытащить из коробки комплексов и страхов, в которых Инга так плотно застряла и которой старательно возводит вокруг Лии. Даже удивительно, что родитель может быть настолько слеп к страданиям собственного ребёнка, настолько одержим желанием всё контролировать, чтобы медленно его убивать.

— Когда я встретил Лию на улице, она плакала. Не просто плакала — была в истерике. Она вышла на улицу, чтобы вы этого не видели… потому что не хотела вас расстраивать. По этой причине же она приехала сюда: потому что боялась оставлять вас одну. Думала, что вы не справитесь. По-вашему справедливо, что ребёнок спасает собственного родителя, жертвуя и собой, и будущим? Я сам какое-то время пытался оправдывать чужие ожидания и в итоге чуть не убил человека. Вы должны знать, что Лия никогда не полюбит этот город. Она слишком для него хороша. Я не знаю, сколько времени ей потребуется, чтобы она возненавидела себя и вас за то, что вынудили её сюда приехать, но это обязательно случится…

Инга гневно вскидывает голову.

— Я не вынуждала…

— Вынудили. Лия совершеннолетняя и имеет право принимать собственные решения. Если любите её, спросите прямо сейчас, чего она хочет: уехать или остаться? Если она захочет остаться, я обещаю, что сяду в машину и больше никогда вас не потревожу.

— Конечно, она скажет, что захочет уехать… потому что увидела вас и размечталась…

— И что в этом плохого? В том, что у Лии есть мечты и стремления? Столица находится в нескольких часах езды. Она будет вас навещать, когда угодно. Я сам буду её привозить. И при желании вы всегда можете вернуться и жить рядом.

Опустив голову, Инга качает головой. Её лицо покраснело, на кончике носа повисла слеза.

— Просто вы понятия не имеете… У вас ещё нет собственных детей…

— У меня есть отец. Ему тоже тяжело отказываться от собственных убеждений, но он не раз это делал ради меня. Перед отъездом Лия сказала, что большую часть жизни сомневалась в вашей любви, но теперь в ней убедилась. Если это так, не душите её. Дайте возможность жить счастливо и свободно.

Громко всхлипнув, Инга закрывает лицо руками. Я хмурюсь, не зная, хорошо это или плохо — то, что она плачет. Наверное, всё-таки хорошо: слёзы — это, по крайней мере, не равнодушие.

Дверь позади меня хлопает, и в комнату врывается Лия.

— Мам… — она переводит взгляд с рыдающей Инги на меня. — Что случилось?

Я смотрю, как она опускается перед матерью на колени, как отводит руки от её лица, и понимаю, что всё равно её увезу отсюда. Что бы ни сказала и не решила для себя Инга, я не позволю Лие жить чужую несчастливую жизнь.

Однако моя воинственность оказывается преждевременной. Инга поднимает мокрое от слёз лицо и смотрит на дочь.

— Скажи, ты хочешь отсюда уехать? Вернуться… — будто не в силах выговорить название города, она кивает на меня. — Леон говорит, что там тебе будет лучше.

— Я очень хочу, мам, — отчаянно шепчет Лия. — Я честно пыталась… Здесь всё не моё. Совсем не моё… Но мне страшно оставлять тебя одну… Не хочу, чтобы тебе было плохо…

— Тогда поезжай… — перебивает Инга.

Её голос в этот момент звучит так твёрдо, что предплечья продирает озноб. Словно откуда-то из глубин этой запутавшейся, несчастной женщины на поверхность прорвалось её лучшее альтер-эго, сильное и по-настоящему любящее.

— Я справлюсь, — продолжает она. — Не буду справляться — так соседи помогут. Нечего тебе здесь торчать, раз так плохо. Леон Виленович сказал, что сможет тебя защитить. Если справляться не будешь — всегда можешь вернуться. Я приму.

Склонив голову, Лия кусает губы и затем крепко обнимает мать. Инга обнимает её в ответ, всхлипывая, гладит по волосам, шепчет: «Нормально всё со мной будет, езжай, езжай».

Почувствовав, что ворую чужое, я беззвучно выхожу из комнаты и прикрываю дверь. Напряжение в теле ослабевает, уступая место счастливому облегчению. Лия была права: мать действительно её любит.

80

Лия

Десять месяцев спустя

— Сегодня завтрак по-ирландски, — задорно виляя бедрами, я ставлю на стол тарелку, заполненную всем, что так любят мужчины: яйца-скрэмбл, бекон, сосиски и картофельные оладьи.

— Подагра ещё никогда не выглядела настолько привлекательной, — с улыбкой заявляет Леон, беря вилку.

Понятия не имею, что такое подагра, но мне смешно всё равно. Обожаю его интеллигентный юмор.

— Кофе? — Я разворачиваюсь к кофемашине, однако Леон успевает ухватить меня за бедро и придержать.

— Сам сделаю. Садись, пожалуйста. Давай вместе позавтракаем.

Заулыбавшись, я послушно опускаюсь на соседний стул и придвигаю к себе тарелку. Вот уже без малого триста дней мы делаем одно и то же: каждое утро встречаем вместе, пьём кофе и завтракаем в компании друг друга, однако это так и не становится обыденностью.

Ежедневно я просыпаюсь в радостном предвкушении того, что это повторится снова. Я и Леон встретимся глазами, обменяемся утренними приветствиями и займёмся сексом — не обязательно в таком порядке, а потом я пойду готовить завтрак.

В своей новой жизни я люблю всё без исключения: нашу уютную квартиру с видом на парк, утренние пробежки с Леоном, совместный путь до университета, сопровождающийся беседами обо всём или банальным прослушиванием музыки.

Нет, мы больше не учимся вместе. Взросление предполагает умение делать выбор, и моим выбором было ни в чём не зависеть от семьи Леона. Так что по возвращении в столицу я в третий раз за год перевелась в новый вуз, в котором дважды в неделю читает лекции мой обожаемый Юрий Владимирович Шанский. Собственно, именно он и посодействовал моему переводу, чем зарекомендовал себя не только как потрясающий преподаватель, но и человек с большим сердцем.

— Я забираю тебя в два, и мы сразу едем на вокзал, так? — уточняет Леон, остановив машину у ворот университета.

— Если мне повезёт не заляпать свой праздничный лук обеденным хот-догом, то да. — Я выразительно смотрю на свою новую рубашку, купленную по случаю предстоящего ужина. — В противном случае придётся заехать домой, чтобы переодеться. Нас же к пяти ждут?

— Даже если мы немного опоздаем — ничего страшного. Макс развлечёт родителей парой своих кринжовых историй.

— Я плохо на тебя влияю, ты в курсе? — театрально вздыхаю я. — В твоём дворянском лексиконе появилось много сленговых словечек.

Леон смеётся.

— Тимур вчера сказал, что я перестал разговаривать как Вассерман. Сойдёмся на том, что с тобой я стал ближе к своему истинному возрасту.

— Звучит как синоним к слову «деградировал», — шучу я, приклеиваясь губами к его рту. — Люблю тебя.

— Я тебя тоже очень люблю, — бормочет он, целуя меня в ответ. — Передавай Шанскому привет.

Стук колёс приближающегося к станции поезда отзывается во мне знакомым чувством ностальгии по детству, когда, сидя рядом с папой в скрипучем вагоне «Ласточки», я с замиранием сердца считала километры до бабушкиного дома.

Леон бросает взгляд на табло и ободряюще сжимает мою ладонь.

— Прибывает прямо по расписанию. Минута в минуту.

В груди множится волнение. С момента переезда я навещала маму раз в месяц, а вот она приехала в столицу впервые.

Повод значимый: ужин в доме родителей Леона по случаю двадцатипятилетия их брака. Маму пригласил сам Вилен Константинович — в противном случае она едва бы приехала. Не потому, что зла на кого-то, а потому что слишком влилась в свою новую жизнь. Полгода назад мама исполнила свою мечту, купив квартиру, а сейчас активно занимается ремонтом, ежедневно делясь своими интерьерными находками: будь то комплект мебели или новая скатерть. Помимо этого, она устроилась на работу в кондитерский цех. Начала с должности младшего кондитера, а две недели назад получила повышение до старшего смены.