Читать книгу 📗 "История всемирной литературы Т.5 - Бердников Георгий Петрович"
Выдающаяся роль в этой борьбе принадлежит Томасу Джефферсону (1743—1826), автору «Декларации независимости» (1776), одного из главнейших документов американской революции, где впервые были сформулированы требования, утверждавшие права человека как основу справедливого общественного устройства. «Декларация» открывается знаменитыми словами, ставшими манифестом революционных американских просветителей и позднее подхваченными в Европе: «Мы считаем очевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим создателем прирожденными и неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью». Во главу угла в «Декларации» поставлена разделявшаяся всеми просветителями теория «естественного права», из которой непосредственно выводятся права гражданские, а также и обязанности граждан, а само устройство общества понимается как следствие общественного договора. Более того, если существующий порядок не отвечает целям охраны естественных прав, эта теория служит обоснованием права народа на открытое выступление против такого режима и изменение системы управления. «Для обеспечения этих прав, — говорится в „Декларации“, — учреждены среди людей правительства, заимствующие свою справедливую власть из согласия управляемых. Если же данная форма правительства становится гибельной для этой цели, то народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и с такой организацией власти, какие, по мнению народа, всего более могут способствовать его безопасности».
Представляя собой один из самых ярких документов общественно-политической мысли XVIII в., «Декларация независимости» как государственный документ не отражает полностью взглядов Джефферсона: после дебатов в Конгрессе многие выдвинутые им положения были смягчены или вовсе исключены. Отнюдь не всем группировкам, принимавшим участие в революции, импонировал революционный радикализм молодого представителя Виргинии. Например, в перечне преступлений против американского народа, приводимых Джефферсоном в доказательство законности свержения колониями власти английского короля, был изъят предельно резкий по тону раздел о рабстве и работорговле. Между тем он имел для Джефферсона, неоднократно вносившего законопроекты об отмене рабства, принципиальное значение. В «Заметках о штате Виргиния» (1787), самом главном из сочинений Джефферсона, написанном после завершения Войны за независимость, он осуждал рабство как несовместимое с понятиями равенства и свободы, не только говоря о нравственной, умственной и физической деградации раба, но и усматривая в рабовладении причину деградации рабовладельца и всего общественного уклада, освящающего угнетение одной расы другой. «Я трепещу за свою страну, когда думаю, что бог справедлив, что его справедливость не может спать вечно... Не существует таких вещей, благодаря которым Всемогущий мог бы стать на нашу сторону во время подобного столкновения», — писал Джефферсон в «Заметках о Виргинии». Спустя четверть века он привел те же аргументы в пользу отмены рабства в одном из писем: «Любовь к свободе и любовь к родине в равной мере взывают о положении этих людей, и это нравственный укор нам, что им так долго пришлось взывать напрасно...». В «Автобиографии», к написанию которой Джефферсон приступил в 77-летнем возрасте, мы вновь читаем его прозорливые предостережения нации, которая, однако, пренебрегла советами философа-просветителя.
«Заметки о штате Виргиния» принадлежат к жанру, с которого, собственно, началась американская словесность. К тому времени, когда к нему обратился Джефферсон, жанр этот заметно преобразился. Вместо бесхитростных зарисовок природы, местных обычаев и нравов автор дает аналитическую картину жизни Виргинии, отмечая как положительные, так и отрицательные стороны уклада, сложившегося в результате революции. Развивая в книге идеи Просвещения, Джефферсон всемерно подчеркивает общественную роль и ценность знания, приобщения к нему народа. Последний при этом выступает в трактовке Джефферсона не только как объект власти, но и как суверен, т. е. обладатель верховной власти. Задача просвещения поэтому не сводится к подготовке того момента, когда народу можно доверить управление, но включает также и оптимальное использование власти, уже принадлежащей ему, т. е. охрану демократических свобод. Джефферсон отчетливо сознавал, однако, что сами по себе республиканские институты не предотвращают упадка нравов.
Вместе с тем в системе воззрений Джефферсона просвещение не выступало как единственное средство разрешения общественных столкновений. В отличие от крупнейших европейских просветителей, не доживших до вдохновленной их идеями революции, он был участником революционных событий и настоятельно подчеркивал необходимость дальнейшего развития ее завоеваний. Он считал, например, что во избежание имущественного и социального окостенения общества с истечением средней жизни поколения должно осуществляться перераспределение общественного богатства, обосновывая свою позицию тем, что естественное право человека в любой сфере ограничено пределами его жизни. Для Джефферсона было «самоочевидно, что земля по узуфрукту принадлежит живым», как писал он в письме Джеймсу Мэдисону, ставшему четвертым президентом США. Те же идеи лежат в основе «Прав человека» Пейна, свидетельствуя о несомненной близости двух ведущих идеологов американской революции.
Подобные же принципы действуют, по убеждению Джефферсона, и в общественной жизни. Чувствуя угрозу правам народа со стороны поднимавшей голову олигархии, он прозорливо требовал скорейшего утверждения законов, которые закрепили бы завоевания революции до того, как она пойдет под уклон. Защита прав народа, идеалов демократии определила характер упорной и длительной борьбы, которую Джефферсон вел с федералистами, справедливо усматривая в их стремлении к усилению единоличной верховной власти опасность восстановления деспотии.
Не менее настойчив был Джефферсон в защите свободы совести. Относя ее к неотъемлемым правам, он требовал незамедлительно принять закон об отделении церкви от государства, что было смелым шагом в стране со столь сильными религиозными корнями, и сам был автором статута о свободе вероисповедания (1779), который в 1786 г. был принят Конгрессом. Из содержания соответствующего раздела «Заметок о штате Виргиния» явствует, что, сколь ни велико значение этого вопроса в утверждении демократических свобод, по существу имелось в виду нечто большее. Джефферсон отстаивал «свободное познание» от посягательств любых сил, будь то церковь или государство в целом, ибо «правители могут распоряжаться только теми нашими правами, которые мы передали им. Мы никогда не передавали им прав на наше сознание — мы не могли их передать». Ссылаясь на историю Галилея, Джефферсон, поборник идеи ограниченной верховной власти, напоминал о плачевных последствиях подобного вмешательства правителей в дела, им неподвластные. «Разум и свободное познание — единственное эффективное средство против заблуждения», — утверждал он в духе истинного просветителя, заключая свои рассуждения афористически меткой фразой: «Только заблуждение нуждается в поддержке правительства. Правда может выстоять сама по себе».
Идеи, вдохновлявшие Джефферсона, лежали в основе деятельности другого великого представителя американского Просвещения — Томаса Пейна (1737—1809). Пейн родился в Англии, в 1774 г. переехал в Америку, что, по-видимому, сыграло решающую роль в его духовном и интеллектуальном развитии. Уже в январе 1776 г. Пейн анонимно выпускает памфлет «Здравый смысл», положивший начало его публицистическому творчеству. В нем утверждается правомерность и неизбежность отделения колоний и провозглашения республики. Законность этих действий Пейн обосновывает не только злоупотреблениями английского правительства. Предпринимая длительный экскурс в историю, он тщательно анализирует институт королевской власти и, опираясь на исторический материал, показывает, что представление о вечности царской власти — опасное заблуждение, за которое человечество расплачивается веками угнетения. Было время, когда монархии не существовало, и, следовательно, установилась она в результате узурпации царями власти, им ранее не принадлежавшей. «Зло монархии, — продолжает он, — мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомков».
