Читать книгу 📗 "Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена"

— Деточка, — восклицает она, — это же и есть Джек Николсон!

Все смеются, кроме Джека Николсона. Такие ошибки в обществе недопустимы. Хотя я и взяла себе за правило, что мне на все плевать, но все же настроение портится.

Народ все прибывает и прибывает. Толстые богатые дяди, худые дяди, — все они собрались в который раз, чтобы заключить сделки и подышать сексом высокого класса. Мне они физически противны, и я, забившись в конец гостиной, с презрением курю джойнт. Говорить здесь совершенно не с кем, лучше уж сидеть и наблюдать, как весь этот красивый салат пьет, искусственно смеется и флиртует.

— Елена, — возникает затянутая в шелк задница Бетти, — почему ты сидишь одна? Все девочки уже кого-то нашли, а ты сидишь и куришь джойнт.

Я чуть не расхохоталась Бетти в лицо, но нельзя, подумает, что стонд [36].

— Бетти, ваши девочки очаровательны. И сама вы — милая хозяйка. За сколько же и кому вы хотите меня продать, интересно узнать? — Но об этом я только думаю, а вслух говорю, что я не знаю. Бетти отходит, и я вижу, как чешский режиссер что-то говорит чешскому сценаристу и показывает на меня пальцем.

— Например, вот эта девочка, а? — долетает до меня, как стук колес уходящего поезда. За сим последовал отрыв жопы от дивана, и человек стал пересекать красную площадь ковра. — Могу сесть рядом с вами?

— Садитесь.

— Я знаю от Бетти, что вы — русская, — сказал он мне по-русски с чешским акцентом.

— Бетти не наврала.

Человек старался быть милым, но меня почему-то злил, как, впрочем, и все в этот вечер.

— Вы из России, откуда?

— Из Москвы. А вы?

— Я чех, Милош. Продюсер и режиссер. Вы не слышала обо мне?

— Нет.

— Это я поставил фильм «Одно гнездо кукушки» [37].

— О, да? Поздравляю.

Самое ужасное во мне то, что, если уж я настроена быть светской, то тут уж, как заупрямившегося осла, меня с места не сдвинешь. Я ненавидела себя за эту особенность, но это и была та самая непрошибаемая стена.

— Вы очень красивая.

После этих слов мне вообще стало тошно, поэтому я поднялась, извинилась и ушла.

Я поднялась к себе наверх. Майкл, черный пес Золи, как всегда, проявил бурную радость. С тех пор, как я здесь поселилась, Майкл спит в моей комнате и на моей кровати. Вообще, это запрещено, так как Майкл, по идее, должен охранять дом, но…

Я умылась, разделась, загородила дверь своей комнаты столом на случай прихода нежданных гостей. Я оказалась права: через несколько минут кто-то пытался залезть в мою комнату. Но поскольку было темно, а я не издала ни звука (между прочим, Майкл — тоже, умная сторожевая собачка), то человек исчез. Через несколько минут он вернулся, по-видимому, узнав, где точно находится моя дверь, и не ошибся ли он.

Я включила свет и увидела Милоша, который продирался через мои баррикады.

— Милош, я сплю, иди отсюда, — приказала я.

Но чешский режиссер так просто не сдается. Нисколько не слушая меня, он уселся на моей кровати.

— Послушай, ты что, уже спишь? Давай поговорим. Ты и я — славяне. Нас они не понимают и не поймут.

При этом он пытался меня поцеловать. От него дико разило алкоголем.

— Послушай, я не намерена разговаривать.

— Да, но я хочу.

И тут на меня понесся пьяный бред, бог знает, на каком языке. Меня мутило от запаха его алкоголя и от всей ахинеи про Россию и Чехословакию, которую он нес. Я перестала вслушиваться в этот пьяный и глупый поток и повторяла только одно:

— Если ты не уйдешь из моей комнаты, я буду орать.

По-видимому, он понял, так как нежно потрепал меня по голове и, пожелав спокойной ночи, выкатился вон. Черт, стать звездой Голливуда было близко. Бетти права, пока все девочки уже ебутся с кем надо, я курю джойнт.

Часов в пять утра я проснулась от того, что захотела пить. Мягко похрапывал Майкл, в доме жила тишина. Нужно было встать и спуститься этажом ниже, туда, где спала кухня. Не знаю, почему, наверное, все от той же лени, но на кухню я не спустилась. Я прошла в ванную и напилась воды из-под крана.

Не сладкая музыка, не пение птиц разбудили меня, а рыдания, истерика и вопль, донесшиеся до моей спальни. Я встала. Черт знает, что происходит в доме. В гостиной — три полицейских, Золи и Бетти. По возгласам и обвинениям Бетти я поняла, что дом был ограблен. Когда полицейские ушли, в мою комнату вбежал Золи.

— Где был Майкл прошлой ночью? А? — симпатичное личико моего агента выражало гнев.

— Откуда я знаю. А что случилось?

— Ты знаешь! Майкл спал с тобой, а дом был ограблен.

— Золи, я сожалею. А что украли-то?

— Ковер! Беттин ковер и китайские вазы!

— Ковер?

— Ковер!

— Но ковер, по меньшей мере, длины метров в сто и ширины черт знает какой.

— Сделано, ковер исчез. Тебя же еще раз настоятельно прошу, чтобы Майкл никогда не был в твоей комнате. Если бы Майкл был внизу, то воры бы не вошли…

Бедный Золи, он был очень расстроен, и еще долгое время я слышала, как Бетти грызет его, и как хрустят его хрупкие венгерские кости.

— Чтобы женщина работала, она не должна получать сексуального удовлетворения, — лежа на диване, рассуждал Сашка, — посмотри на женщин, которые чего-то добились в бизнесе и карьере, они все — недоебанные. Неудовлетворенный секс толкает на то, чтобы сделать карьеру. У тебя ничего не получится, ты все время думаешь о сексе…

— Думать, это еще не значит — иметь удовольствие. Ты что же, думаешь, — все твои преуспевающие женщины не думают о сексе?

— Правильно, они о нем думают, но они его не получают. Потом говорят, что большинство женщин фригидны…

— А меньшинство?

— Ну, а меньшинство — бляди.

— А если они очень сексуальны, но воспитание не дает им становиться блядьми, как ты говоришь?

— Тогда они — несчастные дуры. Вот ты, например, не дура, но, конечно, не нормальная. Если ты не переменишь свою точку зрения на жизнь, то сойдешь с ума. Взять, к примеру, твою сексуальную жизнь. Во-первых, ты все принимаешь близко к сердцу, — этого делать нельзя. Ты спишь не с кем нужно для дела, а исключительно из своего удовольствия или из любопытства. Я думаю, что ты перенюхалась поперс [38], а это уже самое дешевое удовольствие для негров и фагетс [39]… Ты могла бы сделать себе прекрасную карьеру как модель, но ты ленива, и, — честно признайся, — тебе это совершенно не интересно. Лена, ну что молчишь-то? Я прав или нет? Сегодня где была целый день?

— Снималась.

— Покажи портфолио.

— Саша, ты смотришь мой портфолио каждый день, не надоело?

— Нет, давай, давай, показывай.

Я приношу коричневый дом, в котором живут мои лица.

— Так, фотография первая. — Сашка долго смотрит на то, как от моего раскрашенного лица расходятся во все стороны розовые, голубые, зеленые, желтые лучи. — Кто снимал?

— Линда.

— Какая Линда?

— Саша, какая разница, ты все равно не знаешь. Она совсем неизвестный фотограф.

— А грим?

— Шанта.

— Какая Шанта?

— Французская гримерша. Блеск, да? Я с ней сделала одну съемку, можно только мечтать, но фотограф загубил всю мою идею, снял совсем не то, что я от него требовала.

На днях я познакомилась с одним армянским художником (приятель Шанты), который живет в отеле «Челси» и рисует довольно красивые картины. На них — только цветы, цветы, масса цветов, весь холст заполнен цветами. Наверное, его душа и сердце заполнены цветами. От того, что он хотел заполнить цветами весь мир, он мне понравился, и я пообещала ему сняться для его работ.