Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
— На что нужны самураи со своими боевыми искусствами? — заговорил торговец. По глухому стуку лакированных чашек, мисок и подносов Кошечка поняла, что там, за стеной, подали еду. — Мечи годятся лишь шинковать редьку, нагината иногда понадобится чтобы отпугнуть вора, который лезет в дом, а стрелять из лука они могут только по кошкам, которые воруют у них рыбу, — разглагольствовал он с набитым ртом.
Потом торговец с шумом втянул в себя суп, пока гости из вежливости смеялись его шуткам.
— У князей в сто раз больше денег, чем во всей стране. Князья ничего не делают, и все равно их слуги расхаживают по улицам с таким видом, словно им принадлежат даже мушиные личинки в лошадином навозе.
Когда-то, по правде говоря, всего несколько дней назад — Кошечка рывком раздвинула бы стенку и излила бы на гостя весь свои гнев, как следует выбранив его. Но теперь она лишь улыбнулась: торговец сам себе наказание. Все деньги страны не сделают его менее вульгарным.
Кошечка вспомнила слова отца: «Другие сословия имеют дело с видимым, мы же, воины, с тем, что невидимо. Единственное предназначение человека воинского сословия — поддерживать правильные отношения между людьми. Если бы нас не было, люди забыли бы, как следует поступать, не знали бы, что такое стыд и наступило бы царство несправедливости».
— А ронины хуже всех, — подхватила хозяйка таким голосом, как будто перед этим довольно долго снимала пробу со своего сакэ.
— Верно, ронины — чума для страны, — согласился кто-то.
— Взять, к примеру, этого труса Оёси, что служил у Асано, — заговорил посредник при получении риса, обсасывая зубы и рыгая. — Он стал таким пугливым, что ходит с фонарем даже днем.
Все собравшиеся в соседней комнате захохотали. Кошечка окаменела: вся страна смеется над ее учителем из-за того, что он не объявил о своем намерении мстить.
— В прошлом месяце я возвращался в час Тигра из дома «Кленовый лист», — продолжал посредник.
— Где это? — спросила хозяйка.
— В Симбаре, киотском раю. — Торговец, наверно, бросил на служанок лукавый взгляд, потому что они вновь захихикали. Так вот, по пути от моих пташек, при свете фонаря, который нес слуга, я увидел Оёси. Он лежал посередине дороги.
— Он что, упал и расшибся или его ударили? — полюбопытствовала хозяйка.
— Нет, он был пьян. Он валялся в собственной блевотине и отвратительно орал какую-то песню.
— Какой срам!
— Я сказал ему: «Бесхребетный ты человек!» Он даже не смел ответить, только бормотал что-то бессмысленное. Мне стало так противно, что я пнул его, но он не пошевелился. Тогда я плюнул на него. Я решил, что не стоит утруждать себя и обходить этого пьянчугу, наступил ему на руку и пошел дальше. Пусть я всего лишь жалкий безродный горожанин, но даже у меня больше смелости, чем у советника Асано.
Заскрипела ширма. Зашелестела отодвигаемая дверь.
— Не нужно ли кому-нибудь табака или зубного порошка? Кроме того, у меня есть лучшие бумажные платки из лавки моего хозяина на Верхней улице, — произнес молодой голос.
Участники застолья загомонили, обсуждая товары, но Кошечка уже не слышала их. По щеке стекла слеза, горячая от горя, которое жгло ее душу.
Касанэ дотянулась до Кошечки со своего тюфяка, взяла ее за руку, приподнялась на локте, наклонилась к ней через разделявшую постели полоску ткани и прошептала:
— Не обращайте внимания, госпожа. Невежи как чирьи и прыщи — появляются где угодно. — Теплая рука Касанэ была мозолистой и сильной. — Оёси-сама поможет вам.
ГЛАВА 52
Каменная лодка
Возле ворот главного храма Мицукэ его настоятель поставил длинный прилавок, с которого раздавалась еда полчищам малолетних паломников. Три повара раскаляли докрасна на жаровне строительные мастерки и прижигали ими полуотваренную рыбу, разложенную на досках. Еще два человека граблями перемешивали овощи в большой бочке. Голодные паломники толпились вокруг них или ели, откинувшись на пятки.
Какой-то человек сидел, раздвинув ноги, на табурете под широким навесом храмовых ворот. Рядом с собой он воткнул в землю бамбуковый шест с вертикальным полотнищем ткани, на котором был изображен забавный пухлый улыбающийся толстячок божество богатства Дайкоку.
— Моя специальность — рост ваших личных финансов, сообщал человек плотной толпе людей, теснившихся в воротах и занятых своими делами.
На первый взгляд, финансовый советчик казался достаточно процветающим дельцом, но Хансиро отметил, что собранные в пучок волосы этого человека пахнут косметическим маслом дешевого сорта, а воротник одежды, покрытой узором из желтых клеток, и концы штанин черных хакама едва заметно потерты. Герб на черной камлотовой куртке не принадлежал ни одному роду, и Хансиро предположил, что на ее подкладке белой шелковой ниткой вышит номер сдающей ее напрокат лавки. Даже инро — шкатулка для лекарств, висевшая у советчика на поясе, была, по-видимому, взята в той же лавке по сходной цене — десять мон в неделю.
Пытаясь привлечь внимание Хансиро, советчик провел длинным ногтем среднего пальца по своим счетам, и костяшки застрекотали как цикады ночью на осеннем лугу.
— Так поют сверчки богатства. Вы тоже можете услышать их, почтенный господин. Мои процентные ставки не выходят за границы разумного. Если у вас трудности с деньгами, мы могли бы обсудить их вместе, и я помог бы вам справиться с ними.
Хансиро не обратил на него внимания: он задумчиво смотрел на письмо, приколотое к воротам храма среди молитв, записок и просьб. Потом втянул руку под куртку, высунул ее наружу из горловины и поскреб пальцами щетину на подбородке: он принял решение, но от этого решения у него стало неспокойно на душе.
— Самураишка без господина и в бумажных обносках, — презрительно пробормотал советчик.
Хансиро повернулся к остряку, озарил его хищной усмешкой из-под широкополой шляпы и негромко, не повышая голоса, произнес:
— Генерал, проигравший войну, не должен рассуждать о тактике.
Потом воин из Тосы аккуратно открепил от ворот письмо, положил его за пояс между накладывавшимися одна на другую полами своей куртки и зашагал, раздвигая толпу, к маленькому чайному дому в квартале развлечений, который возник тут для обслуживания нерелигиозных потребностей паломников. Старая поговорка «Черти живут перед воротами храмов» вполне оправдывалась.
Ему незачем было торопиться: крестьянин, которому адресовано письмо, отстал от Хансиро по меньшей мере на полдня, а вероятнее всего, даже на двое или трое суток. Два парня разбойного вида двинулись следом за Хансиро, держась на расстоянии. Если он и заметил опасность, то ничем не выдал этого.
Религиозный пыл детей передался взрослым. Родители запирали дома и отправлялись в путь следом за своими малышами. Хозяева лавок и мастерских откладывали счетоводные книги и инструменты и уходили следом за своими приказчиками и учениками. Этот чайный дом, как и все харчевни в Мицуке, целиком заполняли паломники.
Стойки для соломенных сандалий, гэта и мечей были заполнены до отказа. Кроме того, целые штабеля обуви лежали на земляном полу прихожей. В чайном доме не хватило деревянных номерков, и теперь гостям выдавали обрезки бамбуковых стеблей с наскоро нацарапанными на них цифрами.
Горячие влажные облака пара поднимались от больших чайников, кипевших на глиняных плитах. Запах вязкой рисовой каши спорил с ароматом жареных угрей. Лица подававших еду служанок, одетых в одинаковые голубые фартуки и темно-синие одежды цвета неба в зимнюю ночь, блестели от пота, хотя весь фасад дома был открыт зимнему ветру. Изящные головки молодых женщин облегали широкие желтые головные повязки, завязанные по очаровательной новой моде над левым ухом, как у мужчин. Подавальщицы громко выкрикивали названия блюд, сообщая желания своих клиентов расторопным поварам. Деревянные гэта весело стучали по земляному полу чайного дома.
