Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Добавив к обычной плате серебряную монету, Хансиро получил крошечную комнату во флигеле, полускрытом кустами пышного сада. По ночам комнаты этого строения служили мужчинам местом встреч с куртизанками из соседнего дома «Форель», днем же здесь предоставляли возможность побыть в одиночестве гостям, готовым заплатить за такое удовольствие.
Хансиро оставил свой длинный меч при себе. И никто не осмелился попросить его сдать оружие. Хозяйка чайного дома была рада поскорей провести Хансиро во флигель, чтобы избавить себя и гостей от соседства опасного человека. Хансиро оглядел комнату. Несколько бумажных створок прорваны. На высокой полке-божнице лежит пыль. Свиток с рисунком в нише выцвел. Но комната выходила окнами на угол сада, и угли в очаге распространяли приятное тепло. Хансиро вынул из-за пояса длинный меч и сел, скрестив ноги, на татами возле очага. Меч воин уложил на шелковый лоскут справа от себя острым краем наружу. Рядом с грозным оружием он положил письмо Кошечки.
Служанка, встав на колени, раздвинула бумажную стенку, выходившую в сад, потом, пятясь, выскользнула из комнаты, внесла поднос-столик и, снова опустившись на колени, поставила его на пол. «Есть угрей в день Быка полезно для здоровья», — сказала она, раздувая веером огонь и добавила несколько новых кусков древесного угля в очаг. Потом женщина налила чая в чашку Хансиро, поклонилась и ушла, закрыв за собой дверь.
Хансиро, поглядывая на письмо, принялся за еду в обществе этого немого и загадочного сотрапезника. Он съел тройную порцию дымящегося риса, поданную в большом накрытом крышкой блюде, и три порции угря на вертеле, поджаренного со сладким соевым соусом до блестящей темно-коричневой корки.
Когда Хансиро вылил в блюдо из-под риса последнюю чашку чая, в ней заплескалась почти прозрачная вода — заварка была использована умело. Хансиро взболтал в этой воде несколько оставшихся зерен риса и выпил ее, потом вытер рот одним из своих бумажных носовых платков, аккуратно сложил грязную бумагу и спрятал ее в рукав. Только после этого Хансиро потянулся к письму и подержал его, не распечатывая, в своих больших ладонях. Надпись «Путнику» была сделана почерком спокойного человека. Несмотря на все испытания, через которые прошла княжна Асано, ни одна даже самая мелкая деталь штрихов, из которых состояли символы, не говорила о ее тревоге или волнении.
Хансиро закрыл глаза и сосредоточил все свои чувства в кончиках пальцев. Он представил себе, что эта бумага сохранила тепло рук княжны Асано. Он мысленно слился с ней в тот момент, когда она писала. На какое-то мгновение он словно проник во внутренний мир этой женщины и посмотрел в себя ее взглядом. Чувствуя жар на лице, Хансиро прочел то, что написала Кошечка:
И дальше: «Молитвы Инари. Плывущая водоросль».
Он понял скрытый смысл слов «молитвы Инари», божеству риса, но стихи, насколько Хансиро мог оценить, были только неуклюжей попыткой самовыражения и ничем более. Неужели она в самом деле подстраивается под стиль деревенщины? Или горе свело княжну Асано с ума? Или он полностью ошибся в ней?
Хансиро аккуратно сложил письмо по прежнему изгибу и завязал плоским узлом. Любая женщина сразу заметила бы, что к письму кто-то прикасался, но Хансиро не сомневался, что Путник не заметит этого.
Когда он услышал перешептывания в соседней комнате, то даже обрадовался, что эти голоса отвлекли его от невеселых мыслей. Хансиро, правда, ожидал, что воры дождутся, пока он спросит постель и уснет, но похоже, у этих грабителей не хватило ни терпения, ни хитрости.
Сделав вид, что он рассматривает письмо, воин из Тосы прислушался. Он различил по меньшей мере пять голосов. Те двое, не сводившие глаз с его меча возле храма, были, судя по всему, мати якко — представители городского отребья. И он был почти уверен, что они вознамерились завладеть его оружием. У каждого из этой пары имелся меч, но один, а не два, как положено самураям. Хансиро полагал также, что и их сообщники вооружены.
Как правило, цена мечей определялась не их качеством или богатством отделки, а длиной. Но клинки мастера Канэсады оценивались по-другому. За парные мечи воры могли получить столько денег, что либо обеспечили бы своим семьям достаток до конца жизни, либо поражали бы всех бездельников своим богатством в домах терпимости и за карточным столом в течение очень короткого отрезка времени.
Дожидаясь, пока перешептывания утихнут, Хансиро думал о своем наставнике. Воин из Тосы вспомнил, каким он видел сэнсэя в последний раз — в сиянии яркого солнечного света, который пробивался через бумажные стены крошечного домика в саду. В тот самый день наставник и преподнес ему в дар мечи, которые сейчас у него хотели отнять воры.
Учитель и ученик знали, что видят друг друга в последний раз, но ни тот, ни другой не говорили о разлуке. И хотя сэнсэй собирался выдать Хансиро свидетельство, позволяющее преподавать, он не стал обсуждать решение своего любимого ученика покинуть школу и Тосу.
— Меч школы «Новая тень» — это меч, несущий жизнь, — сказал учитель своим обычным глухим голосом и с любовью взглянул на два клинка, лежавшие на низкой подставке из черного дерева. Солнечный свет, пробивавшийся через бумажные стены, озарял их лезвия мягким ровным блеском. — Его предназначение не нападение, а защита, — продолжал сэнсэй. — Цели воина школы «Новая тень»: не рубить врага, не брать добычу, не побеждать и не проигрывать.
Наставник всегда казался Хансиро очень старым человеком, наделенным той мудростью, которая дается долгой жизнью. Ронин вдруг с изумлением осознал, что двадцать три года назад, когда он впервые переступил порог школы, сэнсэю было ровно столько лет, сколько сейчас ему самому.
Двое в соседней комнате повысили голоса, словно вступая в спор. Хансиро понял, что этот шум — всего лишь прикрытие для тех, кто сейчас подкрадывается к нему. Давление воздуха в комнате изменилось — воры приподняли бумажную стенку у него за спиной и тихо раздвинули ее. Хансиро приходилось сталкиваться с такими людьми. Он знал, что они отважны и жестоки в бою, но техника у них хромает.
Не вставая с места, Хансиро начертил в воздухе руками «девять символов» — девять магических знаков, применяемых ниндзя — «воинами-чародеями». Он знал, что это произведет впечатление. Потом воин поднял с пола три тонкие палочки, служившие вертелами для жарки угрей, и подбросил их в воздух. Затем быстрее, чем мог бы заметить глаз, выхватил из-за пояса короткий меч и несколько раз взмахнул им. На татами упало уже шесть палочек — каждый маленький вертел был разрублен вдоль на две части. Хансиро поднял эти шесть обрезков, подбросил их снова и снова рассек каждый обрезок надвое во время падения.
После этого он с серьезным видом вернул меч в ножны и сидел, не шевелясь, положив руки на бедра, слегка раздвинув в стороны локти и глядя прямо перед собой, пока восхищенные грабители тихо и быстро отступали.
Ягю Мунэёси [29], основатель школы «Новая тень», написал множество стихов о жизни воина, сражающегося мечом. Думая о Кошечке, Хансиро вспомнил самое подходящее к ней из этих стихотворений:
Покинув гостиницу, Хансиро вернулся в храм и приколол письмо Кошечки на прежнее место. Потом он пошел в дорожную управу. Там воину из Тосы пришлось обещать, уговаривать, льстить и выложить немало денег, но он сумел-таки получить на время лошадь без сопровождающего, который вел бы ее шагом. На этом коне Хансиро быстрым легким галопом поскакал к Футагаве, где находился знаменитый храм бога Инари.
