Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
— Нам пришлось покинуть свой дом, — вздохнула рассказчица, — и деревню, где мы родились. Мы стали бездомными бродягами, — она снова вздохнула. — Лучше есть просо и пить воду в своем доме, чем пировать у других.
— Мне так вас жаль! — вырвалось у Кошечки. Она знала, что ее слова бесполезны, но не могла больше придумать, чем утешить несчастную.
Бездомных правительство не учитывало. Официально они не существовали, им негде было просить помощи. Эта молодая женщина не сделала ничего дурного, по крайней мере в своей нынешней жизни. Ее дети и дед тоже не были ни в чем виноваты. И все-таки они были жестоко наказаны. Так распорядилась судьба.
— Недуг бедности хуже четырехсот четырех болезней, — сказал старик.
— Почти год мы кормились подаянием, — продолжала женщина. — Мы спали под лодками на берегу реки и ели рыбьи внутренности, которые бросают собакам. В другие ночи мы спали в сосновом лесу, под мостом или под крыльцом какого-нибудь храма. Пять дней назад мой муж заработал несколько медяков — похоронил мертвеца. Я умоляла его не пить, но он все-таки истратил эти гроши на вино, с тех пор мы его не видели. Я обошла всю Нумацу, везде спрашивала о нем, но никто не знает, куда он пропал. Вы не встречали его? У него на щеке красное пятно, похожее на тыкву-горлянку.
— Нет, — ответила Кошечка, — мы его не видели.
— Если он не вернется завтра, мы — дедушка, дети и я — пойдем просить Каннон-сама в храме Киёомицу, чтобы она сжалилась над нами.
— Она обязательно поможет вам, — заверила Кошечка.
— Вы так думаете?
— Она ведь однажды помогла молодой женщине, которая верила в нее, — начала Кошечка. Кучи циновок у других костров зашевелились и придвинулись ближе: прятавшиеся под ними отверженные хотели расслышать рассказ. — В давние времена на вершине одной горы стоял алтарь милосердной богини Каннон, — заговорила Кошечка, гортанно растягивая слова, как полагалось сказителям. Такая манера превращала чтение старой байки в представление. — А в соседней долине жила с мужем молодая женщина, которая очень почитала Каннон-сама. Каждый вечер, закончив все дела, эта женщина ходила к алтарю и воздавала почести статуе богини. Мужу не нравились эти ночные прогулки: он заподозрил, что жена ему изменяет. Ревность грызла его душу, как крыса, и наконец он уже не мог терпеть. Он отнес свой меч к точильщику и попросил его заточить как можно лучше. Однажды вечером, когда жена ушла из дома, муж спрятался в темном лесу у дороги. Когда женщина возвращалась домой, ревнивец ударил ее мечом. Клинок глубоко вонзился женщине в плечо.
Края циновок откинулись, из-под них выглянули лица, окруженные черными всклокоченными волосами: отверженные сели прямо и жадно слушали Кошечку.
— Муж вытер кровь с меча и ушел домой, довольный тем, что наказал свою плохую жену и отправил ее на тот свет так, что в следующий раз она родится гораздо ниже на Великом колесе. Придя домой, он с удивлением увидел там жену, которую считал убитой. Муж взял фонарь, вернулся с ним на то место, где подстерег женщину, обнаружил на дороге капли крови. Ревнивец вернулся домой и спросил жену: «Ты не почувствовала ничего необычного, когда проходила мимо сосны с восемью сучьями, что растет у ручья?» — «Да, — ответила жена, — на мгновение моя кровь похолодела».
Кошечка понизила голос до хриплого шепота. Ее слушатели придвинулись, ежась от страха, ближе к приветливому огню костра.
— Когда муж утром пошел по тропе, он увидел кровавый след, который тянулся от раскидистой сосны в горы, к алтарю. У статуи Каннон-сама на плече появилась длинная трещина, точно на том месте, куда он нанес удар жене накануне вечером. — Кошечка выдержала многозначительную паузу. — Таков рассказ, и так он передается из уст в уста.
— Ма! Подумать только! — тихо заахали слушатели.
— Милосердная богиня заняла место верной жены и приняла удар на себя, чтобы спасти ее, — сказала молодая соседка Кошечки. Рассказ, кажется, утешил ее.
— Да, это так, — подтвердила рассказчица.
Все немного помолчали, потом заговорил дед молодой матери:
— Почему вы двое, такие молоденькие, оказались на дороге одни? — Он глядел на Кошечку, и его слепые молочно-белые глаза словно смотрели сквозь нее.
— Мы — сестра и я — дети бедных и любящих родителей, — заговорила Кошечка с той же отстраненностью в голосе, которую слышала у молодой матери, так, словно ее история произошла с кем-то другим. — Наши отец и мать вставали до зари и кончали работу глубокой ночью, чтобы прокормить нас. Наш отец был крестьянским выборным, его обязанностью было собирать налог с каждой пятерки и передавать собранное зерно старосте. Отец точно исполнил свой долг, но забыл взять у старосты расписку, что рис получен. На следующий день староста заявил, что не получил ни коку зерна и что будто бы наш отец украл рис. Отец доказывал, что невиновен, умолял старосту снять позор с его доброго имени, но все было напрасно. Пока мы во дворе вместе с матерью молотили то небольшое количество риса, которое у нас осталось после того, как мы отдали четыре коку из каждых пяти в уплату налогов, отец взял веревку, перебросил ее через потолочную балку на кухне, один конец привязал к столбу, другой обвязал вокруг своей шеи, встав на ведро, и оттолкнул ведро ногой. Когда стемнело и мы вернулись домой, мы нашли отца мертвым в петле.
Касанэ вытирала глаза рукавом. Она знала, что рассказ выдуман, но все равно плакала.
— Наша мать лишилась ума от горя, — печально вздохнула Кошечка. — Она обрила голову и исчезла из дома.
Кошечке было тяжело лгать людям, чьи беды так велики, но у нее не оставалось выбора. В конце концов, ее отец и в самом деле был предан и убил себя, а мать обрила голову и стала монахиней.
— Мы дали обет обходить все храмы, пока не найдем ее.
— Да поможет вам Амида Будда, — тихо пожелала молодая мать. Она протянула мнимому брату и сестре маленький сверток из оболочки бамбука.
— Я берегла эту еду на утро, но мы можем опять попросить милостыню. — Она увидела, что Кошечка готова запротестовать, и добавила: — Это святое пожертвование, ваша честь.
Паломник не мог отказаться от того, что ему благочестиво жертвовали, как страннику по святым местам. Со слезами на глазах Кошечка поклонилась и приняла сверток. Потом развернула его, достала жареный хрустящий рисовый пирог и дала половину Касанэ.
Самый опасный с виду из гревшихся у костров мужчин опустился перед Кошечкой на колени и поклонился ей. Его куртка была изношена и порвана, из дыры торчала клочьями ватная подкладка.
— Примите в знак благодарности за рассказ о Каннон-сама, вставшей на место верной жены. — И он подал рассказчице небольшой цилиндрический сверток — стопку медных монет в обрывке грязной бумаги.
— Спасибо! — Кошечку так тронула доброта этого человека, что она едва не потеряла дар речи: мужчина не просто отдал ей деньги, когда у него самого почти ничего не было, но и не высыпал ей в ладонь без обертки, как нищей. — Благослови вас Амида, — тихо и ласково поблагодарила она. — Когда вы будете в пути, пусть ни один ветерок не шевельнет сосны. Пусть все, кого вы встретите, будут вежливы и щедры. Пусть паромщики не берут с вас лишнего. И пусть дети и слепые будут в безопасности одни на дороге.
Кошечка сняла свой дорожный плащ и накрыла им спящего мальчика.
— Моя сестра устала, — сказала она. — Мы собираемся лечь спать. — И положила молодой матери в руку гребень, одну из немногих вещей, оставшихся у нее после бегства из Мисимы.
— Вы слишком добры к нам, недостойным, ваша честь, — ответила молодая мать, но улыбнулась, кутая сына в плащ. Потом принялась расчесывать волосы гребнем. — Оясуми-насай (спокойной ночи), — тихо пожелала она дарительнице.
Кошечка подошла к Касанэ, которая пыталась улечься поуютнее на голой холодной гальке. Свой рваный бумажный плащ служанка расстелила для Кошечки, но госпожа сделала ей знак лечь на подстилку, а сама легла на бок сзади нее — спиной к реке и лицом в ту сторону, откуда могли появиться люди Киры. Кошечка повозилась, устраиваясь, и плотнее прижалась к спине, бедрам и ягодицам верной спутницы. Она положила свой посох вдоль тела Касанэ, чтобы в случае опасности можно было легко схватить его, протянув руку вперед. Свободную половину плаща беглянка натянула на себя и Касанэ так сильно, как могла, но холодный ветер с реки все равно задувал под плащ, и ноги Кошечки были холодными как лед.
