Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Двое других курого подошли к Стрекозе. Каждый потянул за один из шнуров, скреплявших плечевые швы его женского платья. Бледно-лиловый шелковый наряд с рисунком в виде облаков и прыгающих мартышек превратился в кусок ткани и скользнул на пол. Один из помощников актера развязал широкий пояс, который также упал к его ногам.
Под одеждой фрейлины скрывался наряд цвета крови дракона, разрисованный огромными золотыми языками пламени и серебряными зигзагами молний. Еще один помощник снял со Стрекозы парик, а двое других заменили его буйной белой гривой, концы которой легли на подмостки. Один из курого поднес Стрекозе зеркало, и актер, не уходя со сцены, за несколько мгновений изменил свой грим.
Когда Стрекоза вновь повернулся лицом к публике, перед ней возникла не маска, нет, перед ней возник ее разъяренный дух — лев. Толпа вышла из себя от восторга.
— Ты играешь так же хорошо, как твой отец! — закричали зрители. — Этого мы и ожидали!
Кошечка едва слышала эти вопли. Она и Стрекоза двигались, словно связанные туго натянутой невидимой нитью. Снова и снова танцовщица уводила бабочку из-под носа у льва. Она дразнила хищника вновь и вновь. Взбешенный лев стал трясти своей длинной гривой так, что белые пряди заметались вокруг его головы, хлеща воздух.
— Солнце мое! Свет моей жизни!.. — Зрители сходили с ума.
Когда Стрекоза загнал наконец Кошечку за кулисы, зал разразился овациями. Зрители из передних рядов швыряли под ноги знаменитости цветы, выкрикивая имя кумира. Знатные посетители с помостов-лож читали стихи в честь великого таланта.
Незаметные среди беснующейся публики слуги Киры один за другим стали подбираться к сцене. Их приседающие движения напомнили Хансиро строку из старинного стихотворения: «Стайка воробьев шумно ссорится».
Держась на расстоянии, воин из Тосы двинулся за ними. Эти семеро явно хотели напасть на Кошечку за сценой. Они просчитались: Кошечка пробыла там недолго — ей предстояло ассистировать актерам в последнем акте знаменитой эпической пьесы о братьях Сога. Касанэ, тоже переодетая мальчиком, чтобы не вызывать пересудов, подала своей госпоже полотенце. Та подняла черное покрывало и с наслаждением вытерла потное лицо. Сердце Кошечки трепыхалось, как лягушка, — от усталости и волнения.
— Ты видела своего паломника? — спросила она Касанэ.
— Да! — Глаза деревенской девушки блестели от счастья. — Он сидит возле сцены. Он снова прислал мне стихи. — Касанэ прижала руку к тому месту на талии, где за поясом лежало письмо молодого человека.
— Мы прочитаем их после спектакля.
Кошечка вернулась на сцену через ту же низкую «дверь для трусов» и опять присела на корточки возле кулис. Шум в зале уже затихал.
Во время танца толпа зрителей казалась Кошечке одним шумным пятном. Теперь, выполнив самую сложную часть своих обязанностей, беглянка могла спокойно разглядеть публику. И первым, кто бросился ей в глаза, был Хансиро.
— Бурей-моно (наглый болван)! — пробормотала Кошечка. Обнаружив в зале Хансиро, она не удивилась, увидев стоящих по обеим сторонам сцены его дружков — слуг князя Киры. Ей не трудно было распознать своих врагов: самураи подобрали полы курток и завязали рукава, готовясь к нападению. Кроме того, многие мелкие детали одежды и манера носить головные уборы выдавали в них жителей Эдо.
Кошечка узнала человека со сломанной рукой и преисполнилась уверенности, что еще несколько слуг Киры стерегут ее на задворках театра, отрезая путь к отступлению. В толпе врагов, ожидавших своего часа, сидел также и поклонник Касанэ. Он был так увлечен пьесой, что ничего не замечал.
— Дайкон (редька)! — заревела толпа, когда на сцену вышел Ситисабуро: за два первых акта зрители передних рядов успели сильно возненавидеть злого князя Кудо. Ситисабуро громко читал свой текст, но его голос заглушали радостные крики, которыми зрители встретили благородных и изящных братьев Сога. Эти крики перешли в новую волну выкриков: «Редька!», «Редиска!» — когда князь Кудо властным жестом приказал своим стражникам схватить братьев.
— Это плохое представление! — закричал огромный, но явно неповоротливый крестьянин, вскочив со своего места в третьем ряду. — Эти два храбрых молодых брата не могут сражаться против стольких врагов. Я, Букэй, я силен! — В доказательство своих слов он закатал рукава куртки, чтобы люди увидели бугры мышц на его руках. — Я помогу им!
— Да, помоги им! — закричали крестьяне. Их яростный гнев передался остальным зрителям нижних рядов, многих из которых выпитое сакэ и без того толкало на какую-нибудь буйную выходку.
— Помоги им! — подхватили они крик. Кричали даже в «галерее для глухих», где публика вообще плохо понимала, что происходит. Кто-то метнул в Ситисабуро тяжелую соломенную подушку, актер успел пригнуться, и она с шумом шлепнулась на деревянный настил сцены. Курого пытались отбить подушки, полетевшие вслед за первой, но музыканты уже бежали прочь через «дверь для трусов». Ситисабуро, подхватив руками подолы своих одежд, уполз за кулисы, спасаясь от целой тучи летевших в него циновок, деревянных коробочек из-под пищи, мягких плодов хурмы и палочек для еды.
Женщины завопили. Крестьяне ворвались на подмостки. Молодой паломник, опасаясь за Касанэ, стал пробиваться к сцене, разбрасывая толпу ударами посоха, в передних рядах началась драка.
Спасаясь от гнева зрителей, один из музыкантов столкнул с подставки, стоявшей за кулисами, круглую коробку с мертвой головой. Голова выпала из коробки и покатилась по сцене. Букэй первым добрался до нее и, торжествуя, поднял за волосы. Зрители из «галереи для глухих» одобрительно засвистели, повскакали с мест и стали двигаться к сцене. Кошечка, оказавшись в центре свалки, поняла, что слуги Киры могут добраться до кулис раньше, чем она. К тому же сейчас ими руководит грозный боец — ронин из Тосы.
Последний из певцов все еще прыгал вокруг «двери для трусов», пытаясь пробиться сквозь груду застрявших в ней тел. Кошечка схватила его поперек пояса и развернула лицом к сцене. Певец столкнулся с первым из слуг Киры, уже влезавшим на сцену. Мужчины перевалились через край подмостков и упали в толпу крестьян.
Пролезая в освободившуюся дверь, Кошечка подобрала с пола заостренную палочку для еды. Как только гнавшийся за ней второй самурай князя Киры сунул голову в дверной проем, беглянка резким ударом вонзила острый конец палочки ему снизу под подбородок. Дочь князя Асано вложила в этот удар всю свою силу. Ее немудреное оружие, пройдя за костями нижней челюсти, вонзилось в нёбо несчастного, пригвоздив к нему язык. Раненый упал на колени, визжа от боли и пытаясь толстыми пальцами выдернуть изо рта инородный предмет. Кошечка уже не видела, как Хансиро, орудуя веером и зонтом, расправляется с ее врагами, пружинистыми прыжками перемещаясь по сцене. «Стайка воробьев шумно ссорится — ищут, где заснуть», — напевал он себе под нос, опрокидывая очередного противника на пол.
Довести дело до конца ему помешало неожиданное появление Мумэсая, который бросился на Хансиро со своим шестом, служившим ему для переноски фонарей. Ронин из Тосы не удивился, увидев художника, но удивился тому, что тот, несмотря на свою молодость, бросил ему вызов. Они все еще сражались — Хансиро зонтом, художник палкой, — когда через «крысиные ворота» в зал вошли полицейские и зрители стали разбегаться, протискиваясь в щели между кольями забора, поднимая циновки боковых стен.
— Что там происходит, младший брат? — спросила Касанэ, ожидавшая Кошечку за сценой. Глаза деревенской девушки округлились от страха.
— Драчуны! — нервно выкрикнул Стрекоза, с пронзительным визгом подбегая к ним. — Спасите меня от этих необразованных животных! — завопил он, хватаясь за Кошечку. Та почувствовала, что ей в рукав упало что-то тяжелое — сверток денег. — Идите за моим сыном, — прошептал актер и снова ударился в истерический вопль. С этим воплем Стрекоза обрушил тяжелый табурет на голову одного из слуг Киры, который добрался сюда по темному лабиринту закулисных переходов, заваленных реквизитом, декорациями и пыльными ширмами.
