Читать книгу 📗 "Ульрих Бехер - Охота на сурков"

— Конечно, правда, — согласился я принужденно-непринужденно. — Но давайте перейдем ближе к делу… Может быть, вы вспомните двух белобрысых парней, лет, гмм, эдак двадцати пяти. Совсем недавно они играли на этом столе в пинг-понг с двумя господами из вашего пансиона — двое на двое. Особые приметы, гмм, у одного прыщавое лицо, у другого чистое. Оба были в брюках-гольф и в свитерах с так называемым узором «тутанхамон». Знаете, этот модный египетский орнамент?

— Тутанхамон… Тутанхамон…

Я повернулся к окну, господин Кацбейн снял очки, подышал на них и опять надел, но спохватился, что так и не почистил стекла.

— Белобрысые… один прыщавый… другой — нет… брюки-гольф… Свитера… Тутанхамон… Тутанхамон… Тутанхамон… — глаза без очков смотрели на меня невидящим взглядом, будто глаза сомнамбулы.

Пинг-понг-пинг-понг-пинг.

Я сказал:

— Эти двое называют себя Мостни и Крайнер. Скорее всего, они венцы.

Господин Кацбейн внезапно очнулся и опять надел очки.

— Мостни? Крайнер? Могу поручиться, у меня они не останавливались.

— Значит, они просто зашли сюда. Это было между обедом и ужином, в час, когда пьют кофе. Я случайно прогуливался мимо виллы «Муонджа» и имел возможность понаблюдать за этой… За этой сомнительной парой. Они играли в настольный теннис, их партнерами были два молодых господина в кафтанах.

— В кафтанах? А не был ли один из них ученик раввина Цибебенер?

— Весьма возможно.

— Другой был, наверно, помощник раввина Шмуль Блиц, который уже успел сесть в Генуе на пароход. Masseltoff[242]. Ах, я до-га-дал-ся! — Господин Кацбейн легонько хлопнул себя по ермолке. — Белобрысые. Брюки-гольф. Свитера с Тутанхамоном… Ну, конечно, Тутанха-а-а-а-мон. — От удовольствия по поводу того, что память у него в прекрасном состоянии, господин Кацбейн заговорил слегка нараспев: — Они заказали два раза чай и во время чая шушукались.

— Шушукались?

— Ну да, один… очень правильно, он говорил, как венец…

— А другой тоже? Разве нет?

— Другой с угрями, извиняюсь, с ужами на лице… — Довольный своей остротой, мой собеседник издал смешок, похожий на воркованье, что, однако, отнюдь не умалило его солидности. — Другой, если я не ошибаюсь, вообще не говорил, я даже вспоминаю, что тот называл его Шорш.

— Они самые.

— Шорш молчал как рыба. «Великий молчальник Мольтке». — Господин Кацбейн опять издал воркующий смешок. — А другой парень говорил ему что-то, без конца говорил. И делал какие-то непонятные знаки рукой.

— Простите? — быстро спросил я. — Вы хотите сказать, он жестикулировал, как не-ко-то-рые?

— Вы имеете в виду, как многие евреи? Нет, не так. Я еще подумал, интересно, какие у них секреты? Будто два заговорщика из «Заговора Фиеско в Генуе».

— Ах так? Вы это подумали?

— Ну да.

— А вы не подумали, по-че-му эти двое зашли на виллу «Муонджа».

— Почему? Не обижайтесь, но я бы окончательно сбился с ног, если бы каждый раз, когда ко мне заглядывают гости с курорта выпить чашечку чая или кофе, ломал голову — почему они, видите ли, зашли.

— Скажите, те двое с вами разговаривали?

— Разве люди разговаривают, когда они дают тебе заказ? Главный балаболка сказал: «Два раза чай с лимоном», я спросил: «Не угодно ли печенье?», он ответил: «Нет, два раза чай с лимоном».

— Господин Кацбейн, я, конечно, не позволю себе помешать господину раввину in spe[243] в ту минуту, когда он любезничает со своей будущей невестой. Но быть может, вы его все же спросите, о чем эти двое или, скорее, главный балаболка, как вы выразились, беседовали с ним и с другим господином в кафтане?..

— …с господином Блицем…

— … во время партии в настольный теннис?

— Какая там беседа. Они громко вели счет, а в конце матча балаболка прокричал: «Спасибо, господа. Пинг-понг хайль!»

— Что? Пинг-понг хайль? Занятно. Каким тоном он прокричал это? Язвительно?..

— Да нет же. Просто как кричат «спорт хайль!» Потом они расплатились и ушли. Оба Тутанхамона.

— И больше к вам не заходили? Нет? А вы не знаете случайно, где они могли остановиться?

— Вы будете смеяться, но, кажется, знаю.

— Да?

— Вчера, в воскресенье, я уже опять пошел в музей посмотреть на «Стать — быть — исчезнуть» Сегантини.

Сперва я не понял, что хотел сказать Кацбейн, приписав это его дикции.

— Как вы сказали?

— Да. «Стать — быть — исчезнуть». Итальянского художника Сегантини, он умер в конце прошлого столетия в Шафберге от прободения отростка слепой кишки, тс… Ужасная потеря для искусства. Но его «Стать — быть — исчезнуть» — это что-нибудь особенное. Господин Колана не знает этой картины? Нет? Вы не знаете знаменитого триптиха «Стать — быть — исчезнуть»? Мне вас жаль — эта вещь достойна внимания.

— Ах так! Нет, я ее не видел. Но обязательно посмотрю. Благодарю за совет.

— А из музея вам будет недалеко и до тутанхамонов-охламонов. Лично я прошел потом чуточку по Сувреттскому лесу. И что вы думаете? Я заметил, как они скрылись в одном шале.

— Вот оно что! Тогда позвольте спросить, есть ли у этого шале название?

— Откуда мне это знать? За музеем на лесной дороге в Сувретте домов раз два и обчелся. Это шале — не отель и не пансион, но на нем висит табличка: «Сдаются комнаты».

— И за этот совет я вас благодарю.

— Не стоит благодарности. Всегда к вашим услугам. И я не любопытен. Не спрашиваю, почему вы хотите знать адрес Тутанхамонов-охламонов. Вы-то знаете, зачем вам его надо знать, вы-то знаете. Ну а если они еще раз придут ко мне пить чай, тогда, — его изящная ручка, прикрывавшая бороду, повернулась ко мне, — тогда позвонить вам?

— Позвонить? — Я встал и задумался на секунду. — Нет, не надо. Обойдусь. Я вам очень обязан, вы были так терпеливы, так любезны.

Тут господин Кацбейн воздел руки и повернул ко мне обе раскрытые ладони, как бы ограждая себя от похвал.

— С родственником адвоката Гав-Гав, ох, извиняюсь, я хотел сказать, нашего доброго доктора Гауденца де Коланы, я всегда готов беседовать.

— И еще последний вопрос, господин Кацбейн. Как вы считаете, не были ли эти двое… евреями?

Владелец виллы «Муонджа» изобразил на своем лице светское безразличие с эдаким оттенком высокомерия, правда, при этом он довольно не светски покачивал головой.

— Евреями? Вы спрашиваете так потому, что есть белобрысые евреи? Да, есть, взгляните на молодого Цибебенера. Или вы спрашиваете потому, что фамилии Мостни и Крайнер могли бы быть еврейскими? Ну конечно, могли бы, могли бы…

То, что произошло потом, лучше всего изобразить телеграфным стилем, каким я вел в Пьяве военные дневники (позже уже не вел).

Времени осматривать триптих «Стать — быть — исчезнуть» не было. За музеем у дороги, которая вела из курорта через Сувреттский лес к Кампферскому озеру, никакого шале я не увидел. Там был небольшой гараж, механическая мастерская и такая же жилая постройка. Рядом с входной дверью — вывеска: CHAMBRES SANS BAIN À LOUER[244], СДАЮТСЯ КОМНАТЫ ДЛЯ ТУРИСТОВ. Дверь была приотворена. Я позвонил, постучал. Никого. Вошел. Крикнул: «Алло!» Никого. Слева в передней возвышался домашний алтарь с лампадкой. Сначала я подумал: богоматерь. Подошел ближе: нет, «Кающаяся Магдалина» Рени — олеография. Подойдя еще ближе, понял, что ошибся и на этот раз: ни то ни другое. Дуче Беннто Муссолини на балконе Палаццо Венеция… цветной фотоплакат, освещенный масляной коптилкой. У меня тут же мелькнула мысль: черт возьми, если белобрысые тутанхамоны поселились здесь, то направление удара, выбранное Треблой, правильно.

Проверил это умозаключение. Возможно, я все же не прав. Муссолини до своего предательства Австрии был ангелом-хранителем хеймвера Штаремберга. Владелец гаража, вероятно, связной хеймвера в Граубюндене. Не исключено и следующее: Двое Белобрысых — венские прихвостни хеймвера — удрали от террора гауляйтера Глобокника. И хотя подобные прихвостни насолили мне в феврале тридцать четвертого, я веду войну не против них.

Из мастерской доносился стук. Сквозь окно со свинцовым стеклом ничего не было видно. Над раздвижной дверью гаража висела подкова и вывеска: «ВЫДАЧА НАПРОКАТ ВЕЛОСИПЕДОВ И МОТОЦИКЛОВ. РЕМОНТ. ПЕРЕВОЗКА МЕЛКИХ ГРУЗОВ… (То же самое на английском, французском и итальянском языках.) ВЛАДЕЛЕЦ Г.ПАРЕТТА-ПИККОЛИ». Вот оно что! Паретта-Пикколи — фашист, как он сам себя величал. Стук прекратился. Раздвижная дверь с грохотом открылась, собственной персоной появился фашист. Запачканный синий комбинезон, берет. (Ирония судьбы! Та же одежда, какую, как известно, носили антифашисты Интернациональных бригад в Испании, пока им не выдали отслужившую свой срок, купленную по дешевке и т. д. французскую военную форму!) Паретта продемонстрировал свою враждебность, не поздоровался. И я, не сказав «здравствуйте», спросил, не остановились ли у него господа Мостни и Крайнер. Он покачал головой. Я: вы ведь не раз возили их на своем мотоцикле с коляской. Он (ворчливо): после начала сезона ему пришлось развозить много спортсменов, шоферы такси тоже не знают фамилий своих пассажиров. Баста. Ушел, раздвижная дверь с грохотом затворилась. Я собрался было постучать и послать его к черту. Но не стал стучать, так как Паретта непроизвольно выдал местопребывание тутанхамонов. Прежде чем уйти, бросил быстрый крысиный взгляд на дом, который находился наискосок, по другую сторону дороги. Шале сплошь из дерева.