Читать книгу 📗 "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф"

Но сегодня, утром 1 марта, просматривая последний отчет о финансовом состоянии «Северного света», он со всей очевидностью увидел, как истощились его фонды. Долго сидел он задумавшись, потом, улучив минуту, когда мисс Моффат вышла из комнаты, с подавленным вздохом снял трубку и договорился о встрече с Фрэнком Холденом, управляющим Северным банком.

В одиннадцать часов утра он уже входил в кабинет Холдена, маленькую комнатку за конторкой кассира, всегда производившую мрачное впечатление из-за панелей красного дерева и матовых стекол в окнах: на полу здесь лежал шерстяной ковер, вытертый до блеска ногами почтенных и преуспевающих нортумбрийцев. При появлении Генри управляющий отпустил клерка, с которым разговаривал, сердечно пожал Генри руку и предложил присесть. Высокий, сухощавый, с коротко подстриженными усами и в очках с роговой оправой, Холден производил впечатление человека неглупого и приятного, старавшегося и клиенту понравиться, и своей выгоды не упустить. Он был на двенадцать лет моложе Генри и происходил из старинной хедлстонской семьи: они были людьми одного круга, более того – отец Фрэнка, Роберт Холден, являлся самым близким другом отца Пейджа, и их вместе с Робертом Харботлом, входившим в это тесное содружество, так и прозвали: «три Боба».

Поэтому-то Генри и было не так уж трудно завести речь о том, что занимало его мысли, и после нескольких общих замечаний он прямо приступил к делу:

– Фрэнк, я пришел к вам по поводу займа.

– Да? – заметил Холден. – А я-то думал, что вы зашли поболтать. – Последовала короткая пауза, затем, поскольку Пейдж продолжал молчать, управляющий улыбнулся, как бы желая смягчить то, что собирался сказать: – Видите ли, мистер Пейдж, в последнее время вы довольно основательно прибегали к нашей помощи. В понедельник я случайно заглянул в ваш счет. Он… словом, я думаю, вам самому известно, насколько вы превысили свой кредит.

– Конечно, – кивнул Генри. – Я немножко перехватил. Но ведь у вас есть в качестве гарантии мой военный заем.

– М-да, военный заем. – Холден, казалось, что-то обдумывал. – Сколько вы тогда за него платили… примерно по сто четыре за сто, да?

– Кажется, так.

– А сейчас стофунтовая облигация и шестидесяти пяти не стоит… красная цена ей – шестьдесят три с половиной. И по-видимому, она упадет еще ниже. Почему вы не продали их, когда я советовал?

– Да потому, что, как всякий сознательный гражданин, я считал своим долгом держать их.

Холден как-то странно посмотрел на Пейджа:

– В наше время сознательные граждане заботятся прежде всего о себе. Неужели вы не понимаете, что инфляция, которой мы не сумели положить конец, разоряет держателей таких правительственных бумаг? Нечего сказать, надежные ценности… Вот таким-то образом доверчивые патриоты вроде вас и разоряются. – Генри хотел было возразить, но Холден продолжил: – Словом, вы потеряли свыше тридцати девяти тысяч фунтов вашего капитала, и если я что-нибудь понимаю в такого рода делах, то потеряете еще. При таком положении вещей через семь или восемь недель вы лишитесь вашего обеспечения.

– Я это прекрасно учитываю, – сказал Генри. – Потому-то я и пришел договориться о займе.

– А подо что?

– Ну, естественно, под «Северный свет»… под здание, типографию и доброе имя фирмы.

Холден взял линейку из слоновой кости, лежавшую на блокноте, и, с явным интересом рассматривая ее, принялся вертеть в руках. Молчание царило довольно долго, затем, не глядя на Генри, он сказал:

– Извините меня, мистер Пейдж. Видит Бог, я хотел бы помочь вам. Но никак не могу.

Генри был потрясен. Мысль, что он может получить отказ, ни на минуту не приходила ему в голову.

– Но почему же? – еле слышно пробормотал он. – Вы знаете меня… знаете «Северный свет»… наше имя… У нас есть капитал. И уже столько лет у нас счет в вашем банке…

– Знаю, все знаю… и поверьте, мне трудно отказывать вам. Но деньги нынче в большой цене. Мы столько роздали в кредит, что, по сути дела, не имеем права больше никого авансировать. Правительство не хочет, чтобы мы давали ссуды.

– Но ведь дело это не общегосударственное, а, можно даже сказать, личное, – возразил Генри. – Давайте хотя бы подумаем, нельзя ли что-нибудь предпринять.

– Это ни к чему не приведет. – Он с извиняющимся видом поглядел на Генри. – Я не имею права давать обязательства от имени банка. Вам придется поговорить с нашими директорами. – Он помолчал и снова внимательно осмотрел линейку. – Почему бы вам не пойти к председателю нашего совета директоров?

– Уэллсби?

– Да. Вы же хорошо с ним знакомы. Он сейчас должен быть на фабрике. Хотите, я позвоню ему и скажу, что вы придете?

Генри молчал. У него было неприятное ощущение, что Холден старается вежливо отделаться от него. Он медленно поднялся, размышляя: «Уэллсби… Пожалуй, это последний человек, с которым я хотел бы говорить о своей беде. Но другого выхода нет. Мне нужен заем, и я должен получить его».

– Хорошо, – сказал он. – Я буду вам весьма обязан, если вы позвоните ему.

Через двадцать минут он уже подходил к конторе Уэллсби, помещавшейся в многоэтажном административном здании, недавно выросшем на пустыре рядом с фабрикой. Этот участок, издавна известный в Хедлстоне под названием Коуп, был приобретен фабрикантом обуви благодаря одной ловкой махинации и теперь, когда от площади Виктории ответвилось несколько улиц, многократно возрос в цене. Войдя в кабинет Уэллсби, Генри увидел, что тот стоит у большого зеркального окна, выходящего на Виктория-стрит, и, посмеиваясь и покашливая, курит сигару.

– Подите-ка сюда, Пейдж, взгляните, что творится.

По площади, остановив движение, медленно тянулась длинная вереница женщин, кативших перед собой самые разнообразные детские коляски и повозочки, в каких только мог уместиться ребенок. Во главе процессии ехал грузовик с установленными на нем репродукторами, которые орали на всю улицу, а по бортам его красовались плакаты:

– Недурно, а? – И он похлопал Генри по спине.

Уэллсби был в брюках гольф и красных в желтую клетку носках, отчего его толстые икры казались еще толще. Он выглядел сегодня даже краснее, приземистее и плешивее, чем всегда, и был в особенно хорошем расположении духа: от него так и веяло самодовольством преуспевающего дельца, сознающего, что своим богатством он обязан лишь самому себе.

– Что вы на это скажете?

– Ловко, конечно. – Пейдж выдавил из себя улыбку. – Но не слишком солидно.

– Ну а что вы, черт побери, видите здесь дурного?! По-моему, это блестящая идея для привлечения покупателей – завоевать сердца матерей. Просто они ищут способ продвинуть на рынок свой товар, так же как и я. Возьмите хотя бы этого парня Ная. Кто, как не он, обмозговал всю эту затею. Тот, другой, Смит, – полнейшее ничтожество. А вот Най кое-чего стоит. Мой Чарли ездил с ним в субботу на машине в Тайнкасл и вернулся в восторге от него.

– В самом деле? – сухо заметил Пейдж, а про себя подумал, что ничего нет удивительного, если Чарли Уэллсби, первый заводила среди местной золотой молодежи, нашел общий язык с Наем.

– Конечно. И они здорово провели время. Так что смотрите за Наем в оба, – шутливо добавил Уэллсби; отойдя от окна, он уселся во вращающееся кресло и с трудом скрестил коротенькие ножки. – Так чем могу быть полезен? Я сегодня сражаюсь в гольф, времени у меня в обрез, поэтому перейдем прямо к делу.

Генри перешел прямо к делу и постарался изложить свою просьбу кратко и как можно более убедительно. Однако, еще не договорив всего до конца, Генри почувствовал, что Уэллсби известна цель его визита, больше того – фабрикант был осведомлен о его делах не хуже, чем он сам. Несмотря на сердечность, с какой держался Уэллсби, его глубоко сидящие глазки внимательно и зорко всматривались в просителя. Когда Пейдж умолк, сэр Арчи вынул изо рта сигару и уставился на ее тлеющий кончик.