Читать книгу 📗 "Избранное - Скоп Юрий Сергеевич"
— Пойду на рудник позвоню… — наклонился к Беспятому Тучин.
— А что?
— Так. Мало ли…
Из глубины материально-ходовой штольни возник сначала яркий глаз электровоза, а затем и весь состав, качающийся, с пустым консервным грохотом подвалил к конечной остановке. Вместе с отработавшей сменой вылез из вагончика, лязгнув страховочной цепочкой, Гаврилов — начальник первого горного участка. Такой же, как и все здесь, — в робе, с лампой, зависшей на плече, в пластиковой каске, в резиновых сапогах, с подвернутыми голенищами.
На секунду растворился в толкучке у входа в бытовой цех, а после — в коридоре стало посвободней — размашисто закачался к ламповой. Среднего роста. Коренастый. Сосредоточенный. Желваки. Сжатые, пересохшие губы. Лицо припорошила подземная пыль… Круто завернул в туалет, бабахнул дверью. Двое в горняцком, покуривая, скалились над своим разговором:
— …а на шее у ее цепочка. А на ей кораблик. Ма-а-ленький такой. С парусами. Понял? Ну, я, значит, соображаю… Берусь за тоё суденышко, деликатно двумя пальцами. Вот так от вот. И-и-и… А тут аккурат мамаша ее. Пасла нас, значит… Зануда. «Нюра. Ты ба до булочной не пробеглась, а? Гость дорогой, поди, чаю желает со свежим…»
— Дак ты бы… — начал было с азартом второй, но тут вышел Гаврилов. Поглядел на обоих с прищуром:
— Слышь, Сыркин. Это не твоя там работа?
— Чего, Иван Федорович?
— Настенные росписи, говорю, не твои там?
— А-а… в гальюне-то? Где про Шапкину с Гришкой? — осклабил он рябое, расклеванное оспой лицо. — Не-е… Там же все в рифмах. Я по-такому не волоку. Не-е…
— Гений… — хмыкнул презрительно Гаврилов. — А мозги где?
— Мозги-то? — Сыркин так и расцвел, открывая желтые, щелястые зубы.
Гаврилов внимательно поглядел на его рожу, скривился, как от зубной боли, сплюнул с отвращением и вышел — тугая дверь за ним хлопнула по-барабанному.
У прилавка ламповой Гаврилов отстегнул пояс, на котором крепится фонарь с аккумулятором, сдал и заглянул в окошко сатуратурной.
— Есть кто живой?
Высокая, фигуристая девица с наведенными глазами и пышно взбитой прической задумчиво посмотрела на него, чуть пригнувшись, и нехотя шипанула ему в стакан прозрачной, в пузырьках, воды. Гаврилов залпом выпил. Крякнул.
— Еще.
— На ночь-то глядя?
Гаврилов поглядел на нее сквозь пустой стакан, как в бинокль, отмечая про себя: заноза… Обрывисто спросил:
— Это ты, что ли, Шапкина будешь?
Она не ответила, только во взгляде ее, не то насмешливом, не то презрительном, уловимо качнулось настороженное внимание.
— Чего молчишь-то? Тебя спрашиваю.
Неожиданно она привалилась на локоть с той стороны окошка и протянула Гаврилову мокрые пальцы. Улыбнулась ехидно:
— Давай, родимый, познакомимся. Зинаида Константиновна… И фамилию я свою покуда не меняла. Чо дальше?
Гаврилов растерянно кыхнул.
— Ишь ты… А я — Гаврилов. Отец Гришкин. Может, слыхала? — Он украдкой глянул по сторонам. Никого не было. Тоже облокотился. — Там-то про тебя все больше без имени… — Гаврилов мотнул головой в сторону туалета. — И давно вы с Григорием?..
Газировщица напряглась, сузила раскосые глаза.
— А пошел ты!..
Перед самым носом Гаврилова жахнула, закрываясь, деревянная задвижка.
Уже в конторе участка Гаврилов позвонил:
— Кто это? А-а… Годится. Ты вот что… пойдешь из горы — прихвати-ка в разнарядке, за бачком питьевым, ведро с краской. Понял? Да нет, за бачком… Ага. С масляной. И короче! — Он с сердцем, громко опустил на рычаг трубку. — Ну, Гришка…
— Ну как? — спросил, не поднимая головы, Григорий. Чуб его свесился на лицо. Последний аккорд он проводил нежным покачиванием гитарного грифа, отчего звуки вышли дрожащими, волнисто тягучими. — А?..
Неля покосилась на него и, не ответив, снова принялась разглядывать себя в круглое, с ручкой зеркальце.
Григорий наклонился и поднял с пепельницы, стоящей на полу рядом с настольной лампой, не дотлевший еще до фильтра огарок сигареты. Затянулся.
— Хватит красоваться-то… Скажи про песню, как? — Он потуже подобрал под себя сложенные крестом босые ноги. Сидел на кровати без майки, в одних трусах.
— Не без смысла… — запахнув халат на груди, спокойно сказала Неля. — Только зачем вот это? Как мне завтра с таким на рудник?..
Григорий вытянул шею, и она показала ему пальцем темное пятнышко на горле.
— Чешуя, — сказал он добродушно. — Пудрой его замажь. Да под свитером никто не увидит…
— Какой образованный… — Неля оттолкнула его ладонью. — Уйди. Песни сочиняешь, а вот тут, — она постучала себя по лбу, — понял?
Григорий блаженно потянулся, с хрустом раскидывая белые, сильные руки. Взял гитару за гриф и аккуратно спустил ее в промежуток между спинкой кровати и стеной. Зевнул. Откровенно, по-домашнему…
— Гонишь, значит? На мороз… И не жалко ведь. У-ух, и надоела мне, Нелька, такая жизнь. Во как! Мы же с тобой, как эти… Мухи. — Он хохотнул.
— Тише ты. Не нравится — не ходи.
— Дак в том и дело… Не нравилось бы, не ходил. А вот подумать… забавный вы народ, бабы. С вами что у костра в лесу. Спереди Ташкент, аж с носу капает, а сзади колотун сплошной.
— Ты одевайся, одевайся. Мы это проходили…
Григорий натянул майку.
— А что? Вот оденусь сейчас, выйду на коридор и как рявкну на всю общежитку вашу — мол, люблю Нельку Чижову. А?
— А Зина и услышит… — с издевкой добавила Неля.
Григорий быстро взглянул на нее.
— Чего закосился, Гришенька? Я ведь про Зинаиду твою говорю. Шапкину… Может, первый раз слышишь?
Он засопел, завозился, надевая носок.
— Ну?
— Что ну? — мучила его Неля.
— Уже назвонили?
— Да уж известно…
— И что ты?
— А что я? Это у тебя надо спросить. Ты же как муха-то.
— Что? — Григорий зазвякал пряжкой брючного ремня и встал.
— Иди-иди! — махнула на него рукой Неля. — И на досуге песню об этом сочини… — Она легла и завернулась в одеяло.
Григорий стремительно одевался. Носки… Рубаха… мускулистый…
— И что дальше? — спросил он свистящим шепотом. — Что ж ты мне сразу-то ничего не сказала?
— Неинтересно было, — улыбнулась Неля.
— Хм… А щас, значит, интересно?
— Еще как. Вы же думаете, что вы для нас главное… А мы тоже, Гришенька, своего хотим.
— Дешевка ты!
Неля рывком села. Откинула назад распущенные волосы и не мигая посмотрела Григорию в глаза. Он машинально отстранился… А Неля вдруг громко рассмеялась…
Григорий оторопел:
— Ты… что?
— Бу-гай, — отчетливо сказала Неля, и в этот момент в коридоре раздался какой-то шум, голоса. И громко постучали в дверь.
Они испуганно замерли.
— Чижова! Откройте немедленно! Комсомольский патруль общежития.
Григорий, набычившись, стоял над ней, здоровый. Свитер… Ботинки. Остальное: пиджак, шапку, пальто — скомкал клубком.
— Чижова, вы же слышите! Откройте! — требовал за дверью возбужденный женский голос.
— Давай, давай… — показала Григорию на окно Неля. — Прыгай.
Григорий распахнул створки. Вторые… Навстречу шибануло парящимся холодом. Отсюда, со второго этажа общежития, смутно виднелись в ночном сумраке подсвеченные ближним фонарем, бугристо накрытые снегом клумбы. Он скинул вниз неодетые шмотки, влез на подоконник и оглянулся… Неля, стоя возле кровати в короткой, прозрачно открытой комбинашке, беззвучно давилась от смеха.
— Ну и хрен с тобой! — прошипел Григорий, примерился и прыгнул.
Неля подошла к окну, посмотрела на барахтающегося в глубоком снегу Григория, вытряхнула из пепельницы и закрыла створки. Начала быстро, бесшумно наводить порядок: вернула с пола на место лампу, расправила постель, надела халат, еще раз внимательно осмотрелась и только после этого деланно сонно зевнула.
— Мы же все равно откроем!.. — настаивал за дверью все тот же азартно-нервный голос. — Уж на этот-то раз она попалась… Будем ставить вопрос о ее пребывании в общежитии. Хватит, понянчились!