Читать книгу 📗 "Энтомология для слабонервных - Качур Катя"

– Завтра я бегу на соревнованиях по лёгкой атлетике, придёшь? – спросила разморённая Улька. – У нас за деревней крупный стадион построили. Для всего района.

– Конечно. – Аркашка прогрел горячим воздухом вторую её ладошку. – Буду за тебя болеть.

– А послезавтра в киноклубе «Два капитана^[15].»

– Уже послезавтра? Вскопаю у хозяев огород за полтинник, куплю билет, – спохватился Аркашка.

– Билеты на двоих стоят семист копеек, – уточнила Улька. – Почищу брату Саньке сапоги, он добавит ещё двадцать.

* * *

Стадион – выкошенный и утрамбованный прямоугольник прудищенской земли – был полон. С самого утра легкоатлеты со всех районных городков и сёл прыгали в длину, гимнасты вращались на брусьях, дискоболы метали деревянные тарелки, наструганные плотником дядей Васей. Забег на три километра назначили на двенадцать. В полдень Аркашка елозил брюками по неотшлифованной скамейке, то и дело выдирая из попы назойливые занозы. Под лавкой между ногами у него был спрятан надранный впопыхах букет шалфея. Слева подсел шепелявый верзила Севка Свистунов в мешковатых, злобно воняющих, серых штанах. Улька, размякшая после бессонной ночи на сеновале, стояла среди спортсменов и лениво разминала стопы. Из-под широченных чёрных шорт к синим кедам стремились две фарфоровые, волнующие ножки.

– Что-то Булька выглядит уставшей, тяжело ей будет бежать, – сказал Аркашка Севке, разглядывая, как его спортсменка вращает торсом.

– Бульке тязело? – хмыкнул картавый Севка. – Да она всё равно придёт первой. Скусно дазе болеть.

– Странно, что парни и девчонки соревнуются в одном забеге, – пожал плечами Гинзбург. – Понятно же, что мальчишки сильнее.

– Не советовал бы я тебе безать с ней рядом, – насупился Севка. – Да и стоять рядом, когда она сто-то кидает, тозе бы не советовал. Я вон её обозвал пару раз, она подняла с земли кусок слака и кааак запульнет мне по баске. Ровнехонько в лоб. Кровиси было… Доктора вызывали…

– Что такое кусок слака? – не понял Аркашка.

– Ну слак, флак, х-с-ф-лак. – Севка явно выполнял кульбит своим речевым аппаратом, но отчаялся и махнул рукой. – Камень такой, тёрный…

– Шлак, что ли, чёрный? – засмеялся Гинзбург.

– А я тё сказал? – обиделся Севка. – Тупой ты, Аркаска.

Тем временем спринтеры закончили соревнования на короткие дистанции, и трибуны готовились отдохнуть на стайерах. У размеченной белой черты на дорожке был обозначен старт. Возле него в несколько рядов толпилось человек тридцать. Посередине толпы, вялая, клонящаяся ко сну, маялась Улька – разминка, казалось, её не разогрела. Рядом – в таких же чёрных пузырящихся шортах и белой майке – толкалась угловатая Зойка. В противовес сопернице, она была бодра и энергична.

– А что, Зойон тоже бегунья? – уточнил у Свистунова Аркашка.

– Сойон такая зе бегунья, как я балерина, – усмехнулся Севка. – Но как зе, Улька безит, и этой надо. Она зе повторюска – тётя хрюска. Куда Иванкина, туда и Макарова.

– А разве спортсменов не по результатам отбирают? – удивился Аркашка.

– Ну для хоронилки-то закон не писан, её как убогую везде воткнут, лис бы не воняла. – Грузный Севка развалился на лавке, широко расставив ноги.

– Знаешь что! Она не хоронилка, а нормальная девчонка! – подскочил Гинзбург. – А убогий – это ты, гугнивый дурак! И воняет от твоих штанов, как от дохлой кошки!

Севка, здоровенный, шкафообразный, внезапно подпрыгнул и врезал Аркашке по левому уху. Гинзбург вцепился руками в его рубашку и шваркнул чугунным лбом о башку Свистунова. Тот, теряя сознание, ещё раз вписал кулаком в Аркашкин глаз и тут же добавил в челюсть. Зойкин защитник заехал Севке по носу и готов был повторить ещё раз, но следующий удар беззащитно разрезал воздух. Какая-то сила потащила его назад, и, падая на спину, Аркашка успел заметить, как соперник тоже летит в противоположную сторону. Толпа мальчишек растаскивала драчунов, а тренер Егорыч на дорожке дал знак к началу забега. Недовольные поединком вничью, пацаны вновь уселись на лавки, бурча и сплёвывая на землю красную слюну. Аркашка хотел было сказать ещё что-то едкое обидчику, но его взгляд вцепился в Ульку, и оторваться от увиденного было уже просто невозможно. С финальным свистком она просто выстрелила со своего места, как пружинная кукушка из часов, и понеслась, с новой секундой всё больше отдаляясь от толпы. Каждый толчок её фарфоровой ноги был удивительно дерзким, будто она давала пощёчину земле, а та, ничуть не обижаясь, шутя целовала её пятки. Ветер играл с Улькой в одной команде, он выбрал себе любимицу и нёс её вперёд, в то время как всех остальных тормозил воздушными ручищами. Аркашка открыл рот, из левого уголка по подбородку стекала струйка крови, глаз стремительно опухал и мешал видеть чудо. Но, не чувствуя боли, он вскочил со своего места и размахивая руками, закричал что есть мочи:

– Буль-ка! Буль-ка! Буль-ка!

Стадион подхватил придуманное имя, и на сотни голосов – мужских и женских, писклявых и басовитых, звонких и хриплых, мелодичных и каркающих скандировал:

– Буль-ка! Буль-ка! Буль-ка!

Остальные стайеры, отставая на полкруга, являли собой простых смертных с обычными земными способностями. Они бежали, кто красиво, кто смешно, кто задорно, кто угрюмо, но неизменно по-людски – с бусинами пота на лбу, с мокрыми подмышками, с красными от натуги лицами. В конце плелась Зойка. Измождённая, неуклюжая, забитая. Каждый шаг давался ей с трудом, нескладная фигура, выструганная без любви к спорту, то и дело спотыкалась, с маленького носика свисала огромная горячая капля. Аркашке было больно на неё смотреть. А Севка, с кровавой переносицей и распухшей щекой, усиливая эту боль, заорал что есть мочи:

– Зойка, сыре саг! Зойка, сыре саг!

И послушные трибуны также подхватили его кричалку:

– Зойка, сыре саг! Зойка, сыре саг!

– Зойон, просто уйди с дорожки, – пытался заглушить гул стадиона Аркашка, – просто уйди с дорожки!

Но Зойка тащилась, второй круг, третий, четвёртый. На пятом её нагнала Улька, которая уже завершала свою дистанцию, и подхватила под мышку. Перед последним Улькиным рывком тренер с ребятами быстро натянули красную ленту, предназначенную для главной бегуньи. Но главная бегунья притормозила на финишной прямой, волоча за собой навязшего в зубах, беспомощного «подкидыша». Пятый Зойкин круг в противовес восьмому Улькиному выжал из Макаровой все силы. Она повисла на своей фаворитке, обречённо загребая ногами пыль, а припадочным ртом – воздух. Улька с усилием вытолкнула её вперёд себя и, падая грудью на грунт, Зойка сдёрнула-таки красную ленту.

Стадион взорвался. Аркашка, восхищённый Улькиным поступком, захлопал в ладоши. Трибуны подхватили аплодисменты тяжёлым эхом. Достав из-под лавки довольно потрёпанный в ходе драки пучок шалфея, Аркашка кинулся к победительнице.

– Твоя стрекоза летала, как сумасшедшая, – смущённо сказал он, вручая букет чемпионке. – Пусть отдохнёт на любимых цветах.

– Ну что ты, – Улька опустила лицо в нежнейшие сиреневые соцветья, – моя стрекоза мечется только рядом с тобой. Когда я бегу, она спокойно спит на стебельке.

И, оставшись бледнощёкой после восьми кругов по стадиону, на этих словах она густо покраснела…

* * *

Высоченный, жилистый тренер Сергей Егорыч пытался протиснуться между влюблёнными, судорожно тряся секундомером.

– Аркаша, восемь минут тридцать секунд! Это почти мировой рекорд, Аркаша! Скажи этой дуре, что ей надо идти в спорт! Не в учителя, не в инженеры, а в спорт! Слышишь? Да услышьте меня, идиоты!

Аркашка, не вникая в цифры, кивал и обещал, что разберётся. Улька смеялась, обнажив жемчужные зубы. Зойка справлялась с жуткой тахикардией, отдирая от груди прилипшую красную ленту.

– Зойон, ты превозмогла себя. – Гинзбург приобнял её за плечи. – И ты действительно заслужила эту ленту.

– А почему ты в крови? – наконец отошла от эйфории Улька.