Читать книгу 📗 "Последняя история Мины Ли - Ким Нэнси Чжуён"

Дома она не вставала с постели и беспрерывно рыдала, в то время как за ребенком ухаживала миссис Бэк. Мине казалось, что слезы никогда не закончатся, и она надеялась таким образом истощить себя до смерти.

Недели сменялись, а Мина все еще была не в силах работать. Она словно бы дожидалась конца жизни и могла разразиться слезами ни с того ни с сего. Сбережений хватало на то, чтобы оплачивать квартиру, продукты, молочные смеси и подгузники в течение нескольких месяцев, а миссис Бэк и хозяйка готовили для нее и ухаживали за ребенком, пока она спала.

За окном сияло солнце, на дворе щебетали птицы – казалось, земля продолжает вращаться, в то время как Мина застыла на месте, рыдая часами напролет, едва в состоянии принять ванну и накормить себя, не говоря уже о ребенке. Она подумывала о том, чтобы отдать дочку в какое-нибудь безопасное место и убежать, только куда? В Аргентину? В долину Сан-Фернандо? В Нью-Йорк?

У нее больше не было сил.

Разве могла она вырастить ребенка самостоятельно? Нельзя же до конца жизни полагаться на доброту миссис Бэк и хозяйки, у которых достаточно своих дел и забот.

Просидев дома почти два месяца, она наконец оставила дочь у местной старушки, заплатив за присмотр, и отправилась на поиски работы. Год она проработала посудомойщицей, после чего в ресторане быстрого питания готовила острые хот-доги и жареные во фритюре корн-доги – странную американскую еду. Она работала не покладая рук, пока жизнь постепенно налаживалась.

Несколько лет спустя умерла хозяйка квартиры, ее дети продали дом, а во время беспорядков пострадал первый магазин Мины. Они с миссис Бэк разъехались по разным местам и потеряли связь. Дочь быстро росла, и, занимаясь ею, Мина позабыла мистера Кима. Она видела в Марго только себя, отказываясь видеть дочку целиком, как пазл, в котором вечно не хватало деталей.

Так они и жили. Накопив достаточно денег для нового бизнеса, Мина перестала тратиться на няню и после школы забирала дочку к себе на работу. Она учила Марго помогать ей. Та нашла на рынке друзей. Однажды Марго стала взрослой и тоже покинула Мину. Ее все покидали.

Дочь, американка, говорившая по-английски, едва понимающая корейский, поступила в колледж в Сиэтле. Дочь не забыла о ней, хотя Мина знала, что та старалась. Кто не хотел бы забыть годы тяжелой работы и страданий? Для дочери эта квартира – ее квартира – была грязной, не соответствующей ее новым вкусам, ее новой жизни настоящей американки.

В этой стране было легко забыть, что люди нуждаются друг в друге.

Зазвонил телефон. Мина вскочила, кинулась в гостиную и сняла трубку. Это она. Тело покалывало, как будто голос дочери оживлял ее и – несмотря на явное недовольство в попытке смешать корейский и английский – связывал Мину с миром.

– Что ты ела на ужин? – спросила Мина.

– Пасту. Спагетти, – ответила Марго. – А ты?

– Твенджан кук.

Долгие годы Мина просыпалась до рассвета, чтобы сварить большую кастрюлю супа или рагу на день. Ей была невыносима мысль, что дочь придет из школы и дома не будет ничего питательного, поэтому кидала в блюда столько овощей, сколько могла себе позволить – кабачки, морковь, перец, лук. Хотя дочь обожала американскую еду, Мина хотела, чтобы она всегда воспринимала их дом если не как самое уютное место, то по крайней мере как безопасный приют, в котором ее всегда согреют и накормят. Разве это не самая душераздирающая мысль для любого родителя в мире? Знать, что их ребенок голодает. Иногда Мина даже думала, что, возможно, разлука с родителями защитила их от еще больших страданий – от необходимости наблюдать за голодными мучениями родных, превращавшихся в живые скелеты, которых разорвут бомбы или затопчат солдатские сапоги.

И все же нет ничего хуже, чем потерять любимых и потеряться самому. Они с родителями будто застряли между жизнью и смертью, не давая друг другу освободиться. Вечное чистилище мучительнее смерти.

– Как дела? – спросила Марго.

– В порядке. А у тебя?

– Я постоянно работаю, вечно куча дел, – ответила Марго по-корейски.

– Хорошо. Работа – это хорошо.

– Как дела на рынке?

Мина не хотела волновать дочь, которая, несмотря на тяжелое детство и бедность, сумела окончить колледж и найти хорошую офисную работу, хоть ей еще нужно выплачивать кредит за обучение, платить за квартиру и по счетам. Мина гордилась дочерью. В церкви и на рынке она хвасталась ее успехами – хвасталась, что той удалось выбраться из нищеты, – своей гордостью скрывая боль от того, что ее опять покинули.

– Покупателей почти нет, но это нестрашно, – ответила Мина. – На работе скучно.

– Почему бы тебе не поучить английский? Хочешь, я куплю тебе учебники?

– Куда мне в мои-то годы.

– Почему бы не попробовать? Ты же можешь учиться, – возразила Марго по-английски. – У тебя есть свободное время.

Дочери не понять, почему она не может найти время на чуждый ей язык, особенно в ее нынешнем возрасте. Какой в этом смысл? Ей было за шестьдесят, и она могла работать только на рынке или в ресторане в Корейском квартале. Мина не знала ни одного носителя английского языка, кроме дочери, которая приезжала к ней лишь раз в год. Какой смысл изучать язык мира, который тебя не принимает? Разве она ему нужна? Нет. Ему не нравился даже звук ее голоса.

– Почему бы тебе не выучить корейский? – резко спросила Мина.

– Мне нескучно. – Марго помолчала, подбирая слова на корейском. – Времени нет, да и зачем?

В голове Мины раздался смех миссис Бэк и ее слова: «У меня есть книги. У меня есть музыка. Мне не нужен парень. Я занята».

Поймет ли Марго когда-нибудь, что под «скучно» она подразумевает «одиноко»? «Скучно» гораздо проще произнести, не так ли? Мина устала уговаривать дочь вернуться в Лос-Анджелес, вернуться домой. И ей не нужны нравоучения. Она и так уже достаточно натерпелась. Что ее дочь, рожденная в Америке, знает о времени, о выживании, о пользе? Что она знает о скуке? Об одиночестве?

Мина столько лет посвятила своему бизнесу, развивая его, заботясь о нем, как о собственном саде, и гордилась тем, чем владела. Однако теперь, когда посетителей стало меньше, ей больше нечем было себя отвлечь. Она больше не могла позволить себе заменить сломанные или старые вешалки. Полки с товарами скудели.

Теперь на рынок ходили только самые бедные: те, кто торговался и уходил, чувствуя ее отчаяние и страх, что ей, в ее возрасте, придется снова искать способ себя обеспечивать. Остальные покупатели начали ездить в торговые центры, где всегда можно было получить самые выгодные предложения, где они могли стать в некотором смысле американцами, где обмен денег на шампунь, новое платье для первого свидания, сироп от кашля или свитер для бабушки мог происходить без какого-либо эмоционального отклика или человеческого контакта.

Медленно подступала печаль от осознания, что ее дело может не выжить. Бизнес стал ее ребенком, не так ли? Что она будет делать дальше, с ничтожным запасом денег и времени, оставшимся до смерти?

– Ладно, береги себя. Отдохни немного, – сказала Мина, прежде чем повесить трубку.

Все эти годы работа ее отвлекала. Как объяснить дочери, которая так плохо понимала корейский, через что ей пришлось пройти, почему она не могла выучить английский, почему выбрала эту жизнь? Объяснить, как сильно она любит Марго, как гордится и одновременно боится своей дочери – такой умной, сообразительной и решительной? Конечно, какой еще ей быть, ведь ее такой воспитали. В каком-то смысле они воспитали друг друга. Мина любила дочь и была готова ради нее на все.

Однако учить английский ради нее она не была готова. Этот язык был ей безразличен. Она ненавидела, как он звучал у нее во рту, ненавидела звуки, срывающиеся с губ, – неестественные, нелепые, как детский лепет. А когда она пыталась поговорить с кем-нибудь по телефону или в управлении транспорта, то на нее часто смотрели неприязненно или отвечали резко и снисходительно. Ей не нужен язык, в котором ей нет места.