Читать книгу 📗 "Вспышки воспоминаний: рассказы - Ли Мунёль"
В его словах была какая-то враждебность или даже издевка. Я молча кивнул головой.
— И будто он в одиночку перестрелял несколько сотен северокорейских марионеток? — хмыкнув, добавил он.
Именно так я и говорил, поэтому мне оставалось лишь снова бессильно кивнуть головой. И тут Ким, словно не в силах больше сдерживаться, пнул меня под зад и выкрикнул:
— Проклятое отродье, все это враки! Ты отродье коммуняки!
— Что?! — возмутился я, сразу забыв о боли. Я очень хотел бы избежать ссоры, но спускать такие слова было никак нельзя. А Ким, маленький дьяволенок, продолжал издеваться:
— Да не просто коммуняки, а свирепого красного партизана!
— Кто тебе это сказал?!
— Дядя мой, вот кто! Сказал, твой отец кучу невинных людей убил. Ясно тебе?! — И тут Ким резко занес кулак и со всей силы двинул мне, стоявшему в ступоре, прямо в нос. — Сказал, что и моего отца убили дружки твоего. А ты что болтал? Что он был отважным бойцом нашей армии?
— Как же так?! — поспешил спросить я, не успев ни вытереть текшую из носа кровь, ни увернуться от пинка по голени.
На самом деле меня давно уже терзали смутные сомнения насчет отцовской смерти. К реакции взрослых на мои вопросы и причитаниям матери, которая порою плакала, сжимая меня в объятиях, я прибавлял и кое-какие факты. В основном подслушивая перешептывания взрослых. И может быть, именно из-за чувства беспокойства, вызванного реакцией людей, я стал изрядно приукрашивать смерть отца.
— И брат твой мне ничего не ответил, только понурил голову. Пойди спроси его сам!
И тут я совсем пал духом. Как ни странно, у меня было такое чувство, будто я давно уже все это знал. Прежде чем уйти, Ким несколько раз пнул меня, молча утиравшего текшую из носа кровь.
— Проклятое отродье! Не перестанешь врать — все кости тебе переломаю!
Но еще более жестоко повел себя двоюродный брат.
— Думаешь, твой отец одного только отца этого Кима убил?! — нимало не колеблясь, ответил он мне, когда я вернулся домой и задал ему свой вопрос. И с нескрываемой злостью добавил: — Не только противники пострадали от него. Твой отец увел за собой в леса шестерых односельчан, из которых никто не выжил — считай, он и их убил, да и мой отец умер, не дожив до пятидесяти, не иначе как из-за страданий, причиненных младшим братом. И это еще не все. У меня, совсем еще не старого человека, кости смертно ноют в дождь.
Казалось бы, ребенок двенадцати лет лишь с большим трудом мог осознать подобное, но, удивительным образом, для меня разом все прояснилось. Только вот открывшаяся суровая правда сделала и без того едва выносимую жизнь в дядином доме совершенно невыносимой. Я до последнего не хотел отказываться от воспоминаний об отце, взмывшем журавлем в синее небо. Лишь мечта, что он однажды, спустившись журавлем обратно, утешит меня в печали, придавала мне сил сносить холодность и все усиливавшееся презрение окружающих — а тут ей пришел конец.
Весной, в год окончания школы я оставил тоскливое, ненавистное село. Мои ужасные оценки дали брату отличный предлог не отправлять меня в среднюю школу, а отдать в дровосеки, но однажды я снял со спины чиге, повесил их на священное дерево у окраины села и двинулся по трассе, от которой поднимались волны жара. Без припасов и без плана, я чувствовал себя легко от мысли, что мне везде будет лучше, чем в родном селе.
Вы уже, наверное, тщательно изучили мою непростую биографию. Бродяжничество, приют, побег, работа чистильщиком обуви, помощником водителя грузовика — пройдя через все это, я стал взрослым. Из-за задержки психического развития при невозможности доверять собственным воспоминаниям, а также чувства бессилия, от которого мне никак не удавалось избавиться, жизнь у меня была многократно труднее, чем у ребят, оказавшихся в сходной ситуации. Став в девятнадцать лет помощником водителя грузовика, я обрел средство спасения. Им оказалась техника. В отличие от прочих воспоминаний, воспоминания, связанные с техникой, не приводили ни к спорам, ни к ссорам, и содержание их с течением времени не менялось. Вскоре я привык доверять им, постепенно они превратились в знания, обернулись силой и вытащили меня со дна жизни.
В армии я получил права. Демобилизовавшись, поработал в службе переезда, а потом отучился в техникуме на водителя-механика тяжелой техники, устроился в двадцать восемь лет водителем бульдозера в достойную, быстро развивавшуюся строительную компанию и наконец вышел из социальной тени. Тем временем душевные раны, полученные в детстве в родном селе, подзатянулись, что положительно сказалось на моем внешнем облике. Я не так уж много узнал, но как-то приспособился к жизни и превратился в молодого человека пусть немного замкнутого, но без явных признаков аутизма, чувства бессилия и комплекса неполноценности.
Старые раны вновь дали о себе знать вскоре после женитьбы. После то долгого, то краткого сожительства с несколькими женщинами я женился, когда мне уже было за тридцать. Она работала брадобрейшей в моей любимой цирюльне, и, провстречавшись полгода, мы все-таки поженились. А в первую брачную ночь ко мне впервые за долгие годы вернулись детские воспоминания. О том, как я более двадцати лет назад под тусклым лунным светом в сортире увидел в осколке зеркала женское лицо. Я понимал, что не могу доверять этим воспоминаниям, но при осознании, что лицо жены нисколько не похоже на то нечетко обрисовавшееся лицо, у меня вместе с ощущением, будто я неправильно женился, возникло какое-то дурное предчувствие. Не обнаружь я вскоре в лице жены знакомые черты и не избавься от этого предчувствия, семейная жизнь у нас, возможно, с самого начала пошла бы наперекосяк из-за моих ненадежных воспоминаний. А обнаружил я эти знакомые черты в нашу страстную первую брачную ночь. В момент оргазма лицо жены приобрело то самое выражение.
Еще одну детскую рану, про которую я уже и думать забыл, разбередила командировка на Ближний Восток, замаячившая передо мной на следующий год после женитьбы. Наша строительная компания выиграла крупный тендер в Саудовской Аравии, и я, следуя вместе со всеми ближневосточному поветрию, принял трудное решение подать заявку на командировку, хотя со времени моей женитьбы едва прошел год. Потому что у меня к тому времени уже родился старший сын, а других способов зашибить по-быстрому большие деньги не предвиделось. Однако с раскрытием моих персональных данных этот заветный план лопнул, как мыльный пузырь. Я и подумать не мог, что во взрослом мире столкнусь с усвоенным мною в детстве представлением о приверженности коммунизму как о преступлении более страшном, чем любое другое — убийство, грабеж, воровство, поджог, мошенничество… Даже для убийства установлен срок давности в пятнадцать лет, а я по прошествии тридцати лет пострадал только за то, что родился сыном красного — к счастью, на следующий год проблема разрешилась. Как вы знаете, уже два года как объявлено, что сын за отца не отвечает.
И я, распрощавшись с темным прошлым, уехал на Ближний Восток. На этом я хочу закончить свою банальную ближневосточную историю. В общем, я год работал там на износ и за это время перевел жене почти десять миллионов вон. Жена аккуратно писала мне письма, и в последнем из них сообщила, что, если я переведу ей еще немного денег, она сможет организовать нам квартирку в двадцать пхёнов [10] где-нибудь на окраине. Компания как раз предложила мне продлить контракт на еще более выгодных условиях, и я, конечно, посоветовался с женой. Ее ответ был холоднее, чем я ожидал. Она сказала, что готова, несмотря ни на что, подождать еще год. И добавила, что в этом случае сможет организовать квартирку побольше, не залезая в лишние долги.
Я кое-как протянул еще год, а вернувшись домой, обнаружил, что жена сбежала, забрав с собой даже квартирный залог. Со мной случилось то, о чем я время от времени читал в газетах, которые, хоть и с небольшим опозданием, регулярно получал на Ближнем Востоке. Я отправился к жившей неподалеку свояченице, и та под нажимом вместе с информацией, что жена месяц назад ушла, оставив ей мальчика и девочку, выдала мне двоих малышей. По ее словам, жена, желая преумножить переведенные мною деньги, хваталась то за одно, то за другое, но постоянно терпела неудачи, растратила все, а тогда уж оставила малышей и уехала, заявив, что стыдится смотреть мне в глаза и не вернется, пока не добудет денег, — но все это звучало как-то странно.
