Читать книгу 📗 "Я - его оруженосец. И, да, я девушка! Принц не в курсе! (СИ) - Луна Кармен"
Алекс? Кто такой Алекс?
Я зевнула. Один раз. Второй. Глаза налились туманом, веки отяжелели, голова чуть склонилась вперёд. Усталость навалилась внезапно и тотально, как будто кто-то накинул на меня тяжёлое одеяло, пропитанное снотворным. Последнее, что я помню — как книга выскользнула из рук и упала на пол, а страницы затрепетали, словно крылья…
И я уснула.
Но это не было обычное засыпание. Не как дома, в пледе, под сериал и кошку, которая с завидной регулярностью ложится поперёк живота. И даже не как в метро, когда отключаешься от усталости и просыпаешься в другом конце города с затёкшей шеей и растерянным видом.
Это было… как будто тебя утягивает. Медленно, но решительно. Как будто что-то большое и древнее, что знает про тебя больше, чем ты сама, потянуло за тонкую, едва уловимую ниточку внутри. Я чувствовала, как моё сознание отделяется от тела, поднимается вверх, и я вижу себя со стороны — девушку в испачканной кофе юбке, которая спит в метро с книгой на коленях. А потом эта картинка стала расплываться, как акварель под дождём.
Потянуло — и ты пошла. Без сопротивления. Без крика. Без осознания.
Ты просто ушла. Из одного мира — в другой. Из Татьяны — в того, чьё имя только начинает звучать.
Я проснулась. Только не дома. И явно не собой.
Не было раздражающего пищания будильника, который я всегда ставлю на семь утра и который никогда не могу выключить с первого раза. Не было толчка вагонного тормоза, от которого обычно просыпаешься в метро, распахивая глаза с видом: «Где я и кто я?». Не было даже мягкого света утреннего солнца, пробивающегося сквозь занавески моей спальни.
Нет. Всё было иначе.
Я очнулась от холода, нещадного, как объятия бывшего. Холод был везде — в воздухе, который я вдыхала, на коже, которая покрылась мурашками, в костях, которые, казалось, промёрзли насквозь. Сквозняк щекотал щёку сыростью, принося запахи, которые мой мозг никак не мог отнести к знакомым — что-то между прелыми листьями, металлом и чем-то неопределимо тревожным.
А где-то совсем рядом кто-то храпел так выразительно, что казалось — этот звук способен забеременеть от собственной насыщенности. Не один человек — целый хор храпящих, каждый со своим тембром и ритмом. Кто-то посвистывал носом, кто-то рычал, как медведь в зимней спячке, а кто-то издавал звуки, которые больше походили на работу старого двигателя.
Глаза открылись не сразу. Сначала было ощущение — грубое, колючее, словно мир натянул на меня мешок из мешковины, набил внутри щебнем и сказал: «Живи как хочешь, девочка». Веки были тяжёлыми, будто их намазали мёдом, а ресницы слиплись так, что приходилось моргать несколько раз подряд, чтобы разлепить их.
Под щекой не мягкая подушка из IKEA с цветочным принтом, не сумка, не даже собственная рука, а что-то, что можно описать только как «деревянная суровость в форме койки». Грубые доски, неровно оструганные, с сучками, которые впивались в кожу. Матрас, если это можно было назвать матрасом, был тонким, набитым соломой, которая шуршала и кололась при каждом движении.
Воздух пах — и пах отвратительно. Смесь мокрых носков, старой соломы, немытых тел и вчерашнего страха. Плюс что-то кислое, что могло быть остатками ужина, и металлический привкус, который щекотал ноздри и вызывал желание чихнуть.
Где-то в углу шевелились сапоги. Сапоги! Они не просто стояли рядком, как положено обуви — они жили своей жизнью и, по ощущениям, сильно осуждали меня за вторжение. Кожаные, потёртые, со следами грязи и чего-то, что я предпочла не идентифицировать. Один сапог лежал на боку, другой стоял, но как-то криво, будто его владелец снимал их в состоянии крайней усталости.
Я наконец приоткрыла глаза и… увидела. Казарма. Не пятизвёздочный курорт, где я мечтала провести отпуск. Не салон красоты с его привычным запахом шампуней и лаков. Даже не подвал в стиле «лофт-минимал», куда меня как-то затащила подруга на вечеринку.
Настоящая, хардкорная казарма, как из фильмов про войну, где люди кричат «Есть, сэр!» и получают нагоняй за то, что забыли заправить постель по уставу. Грубые деревянные нары, ряд за рядом, как в общежитии для самых неприхотливых студентов. Полки — как стеллажи для хранения усталости. Серые одеяла, которые и моль бы не тронула — слишком грубые, слишком колючие, пропитанные годами пота и отчаяния.
Возле стены на верёвке сохло бельё. Носки с дырками. Штаны, которые когда-то, возможно, были другого цвета. Рубашки, заплатанные в нескольких местах. И нечто, что я на всякий случай не пыталась идентифицировать — слишком странной формы и подозрительного цвета.
В другом углу кто-то ворочался на нарах, тихо кряхтя, будто во сне пережёвывал воспоминания о тревожном походе. Под одеялом угадывалась фигура — довольно крупная, судя по звукам храпа.
Потолок был низким, с балками, между которыми висела паутина. В некоторых местах сквозь щели пробивался свет — не электрический, а какой-то тусклый, возможно, от свечей или факелов. Стены — грубый камень, покрытый известкой, которая местами отваливалась, обнажая серые пятна.
Я попыталась приподняться и тут же ощутила, как тело — вроде моё, но не совсем — натянуто, перетянуто, ограничено. Всё как будто не на месте. Что-то жало в районе рёбер, что-то тянуло в плечах, что-то давило на грудь. Я не сразу поняла, что именно мешает, пока руки не скользнули вниз и не нащупали тугой кожаный ремень, грубую ткань штанов — мужских штанов! — а выше…
Грудь. Плоская. То есть, не совсем плоская — она была, я её чувствовала, но… туго перетянута бинтами. Как будто кто-то очень старательно пытался скрыть тот факт, что под этой мужской одеждой прячется женское тело.
Ох ты ж, ёжик в латах.
Рубашка — льняная, серая, как настроение в день зарплаты, когда зарплаты нет. Грубая, как слова бывшего начальника, когда он объяснял, почему меня увольняют. Ткань была плотной, но изношенной, с подштопанными местами на локтях. Волосы — под шапкой, спрятаны, стянуты так туго, что кожа головы ныла. По ощущениям, волосы были связаны как минимум в трёх узлах, один из которых, возможно, был проклят, потому что распутать его казалось невозможным.
Тело отзывалось непривычной силой: под кожей — мышцы, не накачанные, как у бодибилдера, но подготовленные, крепкие. Руки казались сильнее, чем мои обычные, ноги — длиннее. Я чувствовала себя, как актёр в театральном костюме: вроде сидит, но давит, щекочет и требует снять всё немедленно.
Что происходит, чёрт возьми?
Я подняла руки перед лицом, осмотрела ладони. Узкие, да. Женские, безусловно. Но чистые — слишком чистые для того места, где я находилась. Не мои. Или всё-таки мои? Пальцы дрожали, но не от страха — от шока. Внутри шумело, как в салоне в день больших скидок, когда все клиентки приходят одновременно.
Мозг пытался просчитать ситуацию: где я, что за место, почему меня перетянули, кто все эти храпящие люди, и, самое главное, почему я не в своём теле, но всё-таки в теле, которое определённо женское, просто… прячется. Прячется так тщательно, как будто от этого зависит жизнь.
Сердце забилось громче, выстукивая под рёбрами ритм, будто я не в казарме, а на сцене, под софитами, перед полным залом зрителей, и сейчас объявят, что я — самозванка. Что я — не тот, за кого себя выдаю.
Но я даже не знала, за кого меня держат.
Я сглотнула — горло было сухим, как после долгого сна, — потому что воздуха становилось всё меньше, как перед панической атакой. Знакомое ощущение: стены сдвигаются, потолок опускается, дыхание становится поверхностным. И всё-таки — дышать было можно. А значит, надо было думать. Или хотя бы не орать. Пока.
На фоне всех этих открытий, куда-то в дальний угол сознания заползла мысль, от которой по спине пробежал холодок: А если я действительно не дома? Не в своем теле? И вообще… не Татьяна?
И ответ внутренний пришёл быстрее, чем я успела испугаться. Голос в голове — насмешливый, но не злой, как у подруги, которая привыкла говорить правду в лицо: Добро пожаловать в новую реальность, сладенькая. Тут бинты вместо бюстгальтера, шапка — вместо причёски, и если не сообразишь быстро, кто ты теперь — будешь трупом с красивыми глазами.
