Читать книгу 📗 "Не упусти - Лено Катрина"

Конечно, Маргарет радовалась, что ее не отвезли в больницу, но невольно почувствовала себя… уязвленной. Какая мать позволит ребенку спать целые выходные, не задумываясь о том, что с ним что-то не так?

Сорока изо всех сил старалась притвориться, что ничего не понимает:

– Мам? Что случилось? Я уснула?

– О, дорогая, это было ужасно. Ты лежала в постели в субботу утром, вот ужасном состоянии. Вся в холодном поту и почти не шевелилась, пока я пыталась тебя разбудить, но я, по крайней мере, знала, что с тобой все в порядке. Ты сказала, что у тебя раскалывается голова. Хуже твоей мигрени я еще не видела. Помнишь, какие были у меня? Они начались, когда я была примерно в твоем возрасте, но, слава богу, сейчас, кажется, перестали появляться. Я так радовалась, что ни у одной из вас их не было, думала, что хоть одно поколение этого избежало. Бедный мой ребенок.

Но Сороке и впрямь полегчало. По крайней мере, Энн-Мэри ее проверяла. И если Маргарет действительно сказала, что у нее раскалывается голова (она не помнила этого разговора, но голова раскалывалась даже сейчас), то Энн‐Мэри считала происходящее просто сильной мигренью. Сорока помнила, что в детстве ее не пускали в комнату к родителям, потому что мама лежала с мигренью, прикрыв глаза мокрой тряпкой, чтобы закрыться от света и охладить вспотевшее лицо. В такие дни ей постоянно говорили вести себя аккуратнее, потому что Энн‐Мэри нуждалась в полной тишине.

– Все равно очень болит, – сказала Сорока.

– Ты точно переучилась и переутомилась, – ответила мать. – Я всегда говорила, что эти школы требуют от детей слишком многого. Можешь забыть о ней завтра. А может, и во вторник. Тебе нужно отдохнуть, Сорока, хорошо?

– Мне надо сделать домашнюю работу…

– Забудь. Проживут и без нескольких домашних заданий. Ты отлично учишься, не надо ради этого подрывать здоровье.

И этого было достаточно, чтобы радостно выкинуть из головы Амелию Эрхарт и Джойс Кэрол Оутс. Она чуть вытянулась в постели и сказала:

– Кажется, я проголодалась. Есть что-нибудь поесть?

– Конечно. Посиди тут, я принесу.

Энн-Мэри наклонилась над кроватью и поцеловала Сороку в лоб.

Поцелуй больше напоминал удар – взрыв боли, который ворвался в голову Маргарет.

Энн-Мэри вышла из комнаты.

– Спорим, ты теперь будешь меня слушать, а?

– Успокойся, – прошипела Сорока, снова положив руку на голову.

– Ты могла умереть. Самое меньшее, что ты можешь сделать, – это поблагодарить меня за то, что я отнес тебя в безопасное место.

– В Близком мне ничего не грозит. Я бы была в безопасности. Наш мир меня беспокоит сильнее.

– Ты уже меня не слушаешь. Может быть, в следующий раз я не буду так стараться.

Сорока не пошла в школу в понедельник и во вторник, а в среду Энн-Мэри ушла еще до того, как девочка проснулась, поэтому Маргарет, почти выздоровевшая, провела день в бассейне и наслаждалась часами одиночества.

Она почти не смотрела на сарай.

Сорока ощущала его присутствие, как будто он обладал собственной гравитацией, как будто делал все возможное, чтобы притянуть ее к себе. Но она еще чувствовала слабость в собственных венах и ощущение, что у нее что-то отняли, будто Сорока променяла часть себя на что-то другое, и сделка пошла не так.

Она пыталась не признаваться себе, что Здешний был прав, потому что он и так злорадствовал, а Маргарет не собиралась подливать масла в огонь.

Сорока вернулась в школу в пятницу, специально опоздав, чтобы пропустить урок мистера Джеймса, и никто не разговаривал с ней до самого обеда. Вот там Бен и Клэр набросились на нее, будто она только-только вернулась с войны.

– Мэгс! Где тебя черти носили? Я писала миллион раз. Собиралась сегодня пойти к тебе домой, если бы ты не объявилась. Что случилось? – спросила Клэр отчаянным шепотом. Сорока была благодарна: последнее, чего ей хотелось, это внимание остального обеденного стола.

– Прости. Я сильно болела. Честно говоря, даже не проверяла телефон.

– Мы о тебе очень беспокоились, – сказал Бен. Его голос был даже тише, чем у Клэр, так что Сороке пришлось чуточку наклониться, чтобы расслышать.

– Бен думал, что ты не ходишь в школу, потому что ужасно играешь в боулинг, – произнесла Клэр, – но я ему сказала, что нельзя расстраиваться из-за боулинга целых три учебных дня.

Она помолчала, потом задумчиво добавила:

– Подожди… ты ведь не из-за этого пропускала, да?

– Нет, честно. Я просто болела.

– Я так и сказала, но когда ты не ответила на звонок, то, правда, подумала: а может она умерла? Я просила Бена проверить в больничных компьютерах.

– Правда?

– Так и было, – подтвердил Бен. – И это – полное вторжение в частную жизнь на двенадцати различных уровнях, но я был рад, что не нашел тебя.

– Или Джейн Доу, – добавила Клэр. – Я сказала ему, чтобы он заодно поискал Джейн Доу. [6]

– У нас не так часто бывают трупы неизвестных, – сказал Бен, закатывая глаза. – Это же не «Анатомия Грейс».

К счастью для Сороки, этот комментарий закрутился для Клэр и Бена в спираль вопросов (от Клэр) и ответов (от Бена) о том, насколько похожа волонтерская работа Бена в больнице на «Анатомию Грейс» – любимый сериал Клэр по ее собственному признанию (как оказалось, сходства было не так уж много). Сорока воспользовалась этой отсрочкой, чтобы съесть жареный бутерброд с сыром и послушать остальную часть стола.

Там шли ожесточенные дебаты о вечеринке Брэндона Фиппа, которая – у Сороки сжался желудок – должна была состояться завтра вечером.

Завтра вечером?

– Время летит, когда ты почти умираешь в придуманном мире фантазий.

Сорока повернула голову и увидела, что Здешний стоит на ближайшем к ней столе. Он танцевал какую-то сложную ирландскую джигу, а она изо всех сил старалась не обращать на него внимания.

– Мэгс, так ты все-таки не идешь? – спросил Люк.

– Вообще-то, думаю, схожу ненадолго, – ответила Сорока.

– Давайте займемся чем-нибудь другим, – предложила Брианна. – Серьезно, чем угодно. Мой папа – стоматолог. Хотите удалить нервы из зубов?

– Я как-то удаляла зубной нерв, – вставила Клэр. – Это было ужасно. А хуже всего…

– Запах. Мы знаем, девочка. Когда вы уже закончите с зубной темой? – спросил Люк.

– Запах? – спросила Брианна. – В смысле? Как он пахнет?

– Гнилью, – серьезно сказала Клэр. – Там все прогнило. Мой стоматолог сказал, что я была у нее самой маленькой пациенткой, у которой она удаляла нерв.

– Ты так говоришь, как будто этим можно гордиться, – сказал Бен, качая головой. – Я тебя люблю, но ты очень странная.

– И что, мы серьезно возвращаемся к обсуждению вечеринки? – спросила Клэр. – Может поговорим о чем-нибудь другом? В смысле это же просто вечеринка. Там не надо сосать член Брэндона. Ха. Как звучит: сосать член Брэндона… Что?

Стол погрузился в полную зловещую тишину, как будто выключили свет, заглушив шестерых людей настолько, что можно было услышать, как падает булавка. Точнее, заглушив всех, кроме Клэр, которая продолжала говорить, несмотря на эту тишину, пока не поняла, что все глазели на нее и изо всех сил пытались закричать «Заткнись уже наконец».

И тут Клэр поняла, почему. Ее собственные глаза расширились примерно до размеров обеденных тарелок. Она прикрыла рот рукой.

А потом четыре пары глаз соскользнули с Клэр и перешли на Сороку. Она молча собирала вещи со странным выражением лица, потому что, естественно, из всех собравшихся сегодня была единственной, кто в худшую ночь своей жизни сосала член Брэндона Фиппа.

– И правда созвучно, да? – спросил Здешний, когда Маргарет неуклюже встала и вышла из‐за обеденного стола, направляясь к дверям столовой со всей целеустремленностью, на которую способен человек, сгорающий от стыда.

Здешний добавил: «Как, мы уже уходим?»