Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"
– Я не знаю, какой должна быть литература.
– Единственный вопрос: как тебе читалось? Напряженно? Хотелось продолжить чтение, или ты заскучала? Услышала ли ты в письмах правдоподобный голос подростка, разговаривающего с родителями?
– Думаю, что да.
– Это то, что мне важно. Согласен, что я совершаю нечто пугающее. Проникнуть в голову шестнадцатилетнего подростка и вообще написать письмо от первого лица – это в писательском деле нечто рисковое. Вопрос, нащупал ли я правильный путь или нет.
Михаль упорно молчала.
– Почему ты выбрал именно Офера? – спросила она, наконец.
– Потому что я его знаю и потому что увидел в нем персонажа, который мне интересен. Его история мне интересна. Но ты же понимаешь, что это не только Офер, правда? Ты же понимаешь, что сюда примешаны и другие фигуры. Может, и я сам.
– А ты не боишься, что кто-нибудь прочтет это и решит, что ты замешан в том, что случилось с Офером?
– Да с какой стати? Думаю, я и вправду связан с тем, что с ним случилось, хотя что именно случилось, мы не знаем. Я действительно повлиял на него и на его жизнь. И поэтому действительно ощущаю близость к его личности и к его истории.
Михаль посмотрела на мужа странным взглядом, который он не сумел разгадать. И вдруг спросила:
– Что сказали на семинаре?
– Еще ничего не сказали. Я им не читал. И не уверен, что прочту. Может, дам Михаэлю. Хотя, по правде говоря, я действительно боюсь раскрыть им эту идею. Я имею в виду саму идею и композицию текста. Ты представь, это будет роман, целиком выстроенный из писем пропавшего подростка к его родителям. Не думаю, что такой роман кем-то уже написан – во всяком случае, на иврите.
– Меня это пугает, – повторила Михаль. Тетрадка была у нее в руке, и она глядела на написанный черной ручкой текст, с зачеркиваниями и стрелками на полях, но не читала.
– Пугает – это хорошо, – снова сказал Авни. Он колебался, прочесть ли ей недавно найденную в Интернете цитату из письма Кафки про топор и про замерзшее внутри нас море.
– Если ты решишь это опубликовать, – сказала Михаль, – то будешь обязан изменить имена. Представляешь, как отреагируют его родители?
И тут Зеев, не подумав, сказал:
– Очень скоро узнаю. Я эти письма им послал.
Ляпнул ли он это сдуру? Потом, ожидая звонка супруги, какого-то знака, говорящего о том, что она его не бросила, что он не остался один, как пень, Зеев думал, что ведь, наверное, ему следовало по-прежнему все от нее скрывать. Что это урок для него. Но такого между ними не было никогда.
Михаль ему не поверила, и он еще мог взять свои слова назад.
– Что ты сделал? – спросила она.
– Послал им эти письма, – повторил ее муж. – Вернее, сунул их им в почтовый ящик.
Женщина все еще отказывалась этому верить.
– Да не волнуйся ты так, они не подписаны, – попытался успокоить ее Зеев. – И у меня не было выбора, ведь они адресованы им. У человека, написавшего эти письма, в голове есть определенный адресат, которого он хочет напугать.
– Я не верю, что ты вложил эти письма к ним в ящик. – В глазах Михали дрожали слезы.
И опять Авни мог бы сказать: «Да ладно тебе, я пошутил! Конечно же, я не вкладывал эти письма им в ящик!» Но он промолчал.
Михаль встала и ушла.
Он нашел ее в кухне: она сидела у стола, положив на него локти и закрыв ладонями глаза. Авни не знал, что и сказать. Попробовал обнять ее, но она стряхнула с себя его руки.
– Зееви, ты ведь не сунул эти письма к ним в ящик? Ты просто шутишь надо мной?
Мужчина промолчал.
– Я не верю, что ты такое сделал. Как ты мог такое сделать?! Что с тобой случилось?
Авни ужаснулся ее отчаянию. Оно передалось и ему.
– Но они ведь не знают, что это я, – сказал он.
– Какая разница, знают они или не знают, что это ты? Ты понимаешь, что наделал?
Конечно же, он понимал. Поэтому и послал эти письма. Зеев продолжал молчать и сделал попытку погладить Михали волосы. А она все еще говорила, закрыв глаза руками и опустив голову к столу.
– Ты обязан пойти в полицию и сказать, что это ты. Они, конечно же, ищут, кто положил им эти письма. Может, они думают, что их послал Офер.
– С чего вдруг в полицию? – спросил Авни.
Внезапно его жена подняла голову, отвела руки от своих карих, теперь широко открытых глаз, уставилась на него и спросила:
– Зеев, у тебя с Офером что-то было?
Он остолбенел. Это был второй раз, когда ему на такое намекнули. И надо же, кто, – Михаль!
Самым тяжким моментом в этот послеобеденный час был тот, когда они услышали, что проснулся Эли. Видимо, они все же говорили слишком громко. И может, из-за того, что проснулся он не в тишине, а от голосов отца с матерью, ребенок не заплакал. Они услышали, как он сам себе лепечет какие-то слова, которые один и понимает, в своей комнате. Малыш словно передразнивал их разговор на собственном языке. Перед тем как пойти к нему, Михаль смахнула с лица слезы, но, взяв малыша на руки, забилась в рыданиях, после чего отдала изумленного ребенка отцу, кинулась в ванную и закрыла дверь. А потом быстро вышла оттуда, чуть ли не вырвала Эли из рук Зеева и пошла с ним в спальню. Ее муж двинулся следом за ними и присел на кровать. Эли ничего не понимал и в кровати родителей выглядел счастливым, ползая между отцом и матерью.
– Ты действительно хочешь, чтобы я пошел в полицию? – спросил Авни.
– Зееви, у тебя ведь есть ребенок, как ты мог даже помыслить такое? – отозвалась женщина. – Не могу понять…
Он попробовал приблизиться к ней. Эли уцепился за его руку, встал на ножки и свалился на него. О литературе они уже не говорили, да и не заговорят. Будто в тот самый момент, как Михали стало ясно, что у прочитанных ею писем есть настоящие адресаты, эти письма из творчества превратились в порочное деяние, в преступление. Будто слова, которые написал ее супруг, обернулись булыжниками, брошенными в кого-то и прибившими его.
– Это самое верное решение, разве не так? – сказала Михаль. – А ты считаешь, что лучше нам ждать здесь, пока они ворвутся к нам в квартиру, все перевернут и арестуют тебя на глазах у Эли, в присутствии родителей Офера?
Авни не понимал, почему жена так уверена, что полиция сможет его арестовать. Она смешивала причины и следствия, между которыми не было никакой связи. Зеев пытался тихо объяснить ей, что нет никаких причин для того, чтобы кто-то установил связь между ним и письмами. Он очень тщательно написал их на стандартной бумаге и вложил в стандарные конверты, не оставив отпечатков пальцев; и никто не видел, как он вкладывает их в почтовый ящик. С момента написания первого письма прошли полторы недели, и никто ничего не обнаружил. Но испытываемый его супругой ужас заразил и Авни, пробудил в нем собственные страхи.
– Нельзя это скрывать, – все повторяла и повторяла Михаль, а он все спрашивал:
– Ну почему? Кто тебе такое сказал?
– Потому что, в конце концов, полиция это узнает, и будет лучше, если она узнает это от тебя. Если ты придешь и все объяснишь. И нельзя это скрывать, потому что ты совершил ужасный поступок. Может, только благодаря этим письмам родители Офера верят в то, что он жив и здоров. Мы обязаны рассказать. И если ты придешь к ним и сознаешься, может, полиция согласится не открывать родителям, что это мы? Что мы будем делать в этом доме? Ты думаешь, мы сможем остаться здесь после того, как они узнают, что именно ты написал эти письма?
– А что мы будем делать, если меня арестуют? – спросил Зеев.
– Посоветуемся с адвокатом. Ведь ты ничего такого не сделал. Только написал эти письма. Но ты придешь и расскажешь правду, и выразишь раскаяние. И тогда они не станут подозревать тебя в том, что ты связан с тем, что случилось с Офером. Объясни, что ты ничего не знаешь. Что это было всего лишь упражнение в написании текста.
Михаль пыталась говорить спокойно и тихо, шепотом; она пыталась защитить мужа, однако ее последняя фраза была направлена на то, чтобы причинить ему боль.
