Читать книгу 📗 "Стеклянный лес - Суонсон Синтия"

Еще одно письмо пришло в ноябре:

Я почти закончил утеплять коттедж. Как раз вовремя, так как холода в наших местах наступают рано. Мне нравится семейная жизнь. Энджи славная девушка. Она с удовольствием и легкостью переносит беременность. Словно создана для того, чтобы рожать детей. Узнав о том, что у нее в семье шестеро детей, я сразу понял, что из нее получится прекрасный производитель!

Я поморщилась, ибо прочитать такое о себе было не слишком приятно. Но мужчины нередко бывают грубы в беседе с другими мужчинами.

В следующем письме Пол писал о рождении Пи Джея:

Я стал отцом. У меня появился сын – Пол Уильям Гласс-младший. Уверяю тебя, имя выбирал не я. На нем настояла Энджи. Она легко перенесла роды, и теперь и она, и младенец чувствуют себя хорошо.

Я нахмурилась, почувствовав себя так, словно потерпела фиаско. Я помнила, как Пол не хотел, чтобы ребенка назвали в его честь: «У него должно быть собственное имя. Не стоит взваливать на него чужой груз».

Но я стояла на своем. Моего старшего брата назвали в честь отца, а моего отца – в честь деда. Я сказала, как важно, чтобы имя переходило от отца к сыну, ведь это означало преемственность поколений и непрерывное продолжение рода.

Пол продолжал возражать, но потом наконец сдался.

Я развернула следующее письмо, датируемое маем.

С живописью все обстоит неплохо, а вот жить здесь, должен признаться, ужасно скучно. Я чувствую себя так, словно мир вокруг меня сжался до микроскопических размеров. Знаю, ты скажешь, что это нормально, что каждый мужчина чувствует нечто подобное, обзаведясь женой и ребенком. Но я больше себя не узнаю. Словно этой жизнью живет кто-то другой, а не я.

Эти слова заставили меня поморщиться. Неужели Пол действительно так себя чувствовал, когда писал это письмо? И чувствует ли он то же самое сейчас? Если и так, то он никогда этого не показывал. Мне бы очень хотелось, чтобы он поделился своими чувствами со мной. Так что я решила непременно поговорить с ним об этом по возвращении домой.

Далее следовало письмо, датированное июнем.

Ужасно не хочется говорить этого, Генри, но я считаю, что твоя жена действительно опасна. Я согласен с твоим дальновидным решением разделить банковские счета и оформить паспорта себе и Руби. Я буду счастлив хранить некоторую сумму твоих денег у себя, если хочешь. Так что дай знать.

Не теряй бдительности, братец. Твердо стой на своем и будь начеку.

Опасна? Меня передернуло, когда я представила содержание писем Генри к Полу. Я сомневалась в том, что Пол вел переписку с Руби, но знала наверняка, что с братом он переписывался регулярно. Пол хранил письма Генри в своей студии – в металлической банке на скамье в дальнем углу комнаты. Я никогда не интересовалась их содержанием. Когда приходило письмо от Генри, я просто клала его на стол, чтобы Пол прочитал, когда придет с работы. Муж уносил письма в студию, и я забывала о его существовании. Я всегда предполагала, что в письмах содержится обычная болтовня двух мужчин, обсуждающих, например, события в мире спорта. Но, если честно, я вообще никогда об этом не думала.

Как же это глупо с моей стороны!

А вот что написал Пол в конце лета:

Генри, я совершил огромную ошибку. Правда состоит в том, что я тут задыхаюсь. Немного скрашивают мое существование удовольствия в постели. Должен признаться, что эта девчонка невероятно сексуальна. Но секс я могу получить где угодно, к тому же без всех этих обязательств.

Не знаю, как долго я еще выдержу. Этот крошечный дом и эта крошечная жизнь совершенно не по мне.

Дрожащими руками я развернула последнее письмо. Оно пришло всего несколько недель назад – 18 сентября 1960 года.

Мой муж писал:

Дорогой Генри, я наконец-то получил твое письмо.

Мы только что вернулись из церкви. Какой же все это обман. Да ты и сам это знаешь. С твоей стороны было очень умно жениться на девице, которой, в отличие от Энджи, совершенно плевать на религию. Конечно же, мы знаем, куда это тебя привело, так что, возможно, твоя женитьба оказалось не таким уж умным ходом.

Я ценю твои советы относительно того, чтобы построить собственное бомбоубежище. Ты прав: возможно, у меня появится какая-то цель в жизни, что-то помимо мазни и тягостных размышлений, – но это означает, что мне придется остаться здесь. Хотя, если честно, Генри, я не считаю, что приму правильное решение, оставшись в этом Богом забытом месте.

Я попал в западню. Женился на девушке, которую не люблю, и теперь живу жизнью, которая мне совершенно не по нраву.

Хотел бы я знать, как мне выпутаться из всего этого. Но я пребываю в недоумении. Извини, что втягиваю тебя в свои проблемы, но все, что я говорю, правда.

С любовью, твой брат Пол.

– Святая матерь божья! – выдохнула я, прислонившись к спинке кровати.

Кто этот мужчина? Эти письма писал совсем не тот Пол, которого я знала. Не тот мужчина, который всего несколько дней назад накричал на меня, а потом одарил полным любви и нежности взглядом и извинился.

Как мог он писать, что не любит меня? Как мог называть меня ангелом, а потом признаваться, что не испытывает ко мне никаких чувств?

Я посмотрела на Пи Джея, мирно примостившегося у моего бедра, и подумала о Поле – незнакомце, вместе с которым создала это очаровательное существо.

О чем я только думала? Что заставило меня лечь в постель с человеком, которого я едва знала? Не говоря уж о том, чтобы родить от него?

А ведь теперь я вполне могу быть опять беременна. При мысли об этом к горлу подступила тошнота.

Я убрала коробку в тумбочку и, взяв малыша, отправилась на кухню подогревать смесь.

Покормив Пи Джея, я усадила его на шаль играть с игрушками, а сама вернулась в комнату Руби, достала из рукава куртки письмо Пола и, набрав в грудь воздуха, принялась читать.

Моя дорогая Руби!

Я думаю о тебе все время. Я знаю, что не должен тебе писать, что должен довольствоваться разговорами по телефону. Обожаю слушать твой голос. Он напоминает мне голос моей матери. Именно так он звучал, когда она была счастлива. Такой приятный и напевный, такой полный жизни.

Мужчина не должен думать о мире, в котором существует только он и его племянница. Я знаю это, Руби.

И все же я мечтаю о нем. О том, как сложилась бы наша жизнь, если бы все остальное исчезло со сцены. Если бы остались только мы с тобой, и остальное было бы неважно.

Знай, что я пишу эти слова с любовью в сердце. Я хочу подарить тебе целый мир, Руби, хочу испытать все вместе с тобой и только с тобой.

Я знаю, что этого не будет. Как знаю и то, что не должен выплескивать подобные мысли на бумагу.

И все же я пишу. Ничего не могу с собой поделать. Мне становится лучше от того, что я могу высказаться.

Если бы только мои мечты могли стать реальностью.

С любовью, Пол.

Я лишилась способности дышать. Письмо выскользнуло из пальцев, и по моим щекам заструились крупные слезы.

Только через некоторое время я смогла взять себя в руки. Шмыгая носом, я отправилась в гостиную, еще раз все внимательно изучила письма, чертежи, фотографии и спрятала все это в рюкзак Пи Джея.

Тепло одев малыша и натянув на себя короткое твидовое пальто, висевшее в прихожей, я отодвинула стеклянную дверь, ведущую на задний двор, и, судорожно вздохнув, спустилась по ступеням. Из-за сгустившегося тумана на улице было темно. Я пересекла двор и огляделась по сторонам. В дальнем углу двора виднелась еле заметная грязная тропинка, ведущая в лес. Я направилась по ней, пробираясь сквозь заросли густых темных деревьев, мало чем напоминавших тонкие молодые сосенки в нашем лесу в Норт-Бее.