Читать книгу 📗 "Щука - Макгоуэн Энтони"

В нескольких метрах от меня из темноты возник плот. Откуда он там взялся? Я видел деревянный поддон, видел надувной матрас. Но не видел Кенни.

Я крикнул громче, на этот раз обращаясь уже не к Кенни, а ко всему миру:

— Помогите! Пожалуйста, помогите!

Тут из-за плота до меня донеслись плеск и шумное, прерывистое дыхание.

— Кенни, я сейчас!

Я поплыл к нему, но не одним из стилей, какими плавают люди, а как животное, которое насильно бросили в воду.

Одежда отяжелела и тянула ко дну. Ни ног, ни рук я не чувствовал. Сильнее всего мешала куртка, поэтому я её с себя стянул.

— Я сейчас, Кенни! Я сейчас!

До плота было уж рукой подать, когда я почувствовал, что что-то меня держит. Схватило за ногу и не отпускает. Первая моя мысль была про гигантскую щуку. Что это она вцепилась мне в ногу зубами. Но потом, отбрыкиваясь от того, кто меня держал, я подумал, что это может быть человек — тот самый, которого мы с Кенни искали.

Мик Боуэн.

Призрак Мика Боуэна.

Мик был жесток. Того, кто его как-то задевал, он задевал в ответ, да так, что это кончалось больницей. Он был злой. Он всем мстил.

Я снова закричал, но теперь обращался не к Кенни и спасти просил не его, а себя самого, потому что почувствовал, что Мик Боуэн тянет меня под воду. Его руки обхватили меня и крепко держали. Его руки, его ноги, всё его тело.

Он был не призраком, а зомби, ходячим трупом. Его тело сгнило до костей. Кости и ошмётки разложившейся плоти прижимали меня к себе, я смотрел в прогнившее лицо и видел пустые глазницы, кишащие червями и кое-чем похуже. Тут же мерзкими пыточными стилетами сновали туда-сюда щучьи мальки, объедая уцелевшие вокруг носа клочки мяса.

Вода сомкнулась у меня над головой, и все мои мысли обратились к Кенни. К Кенни, который нуждался во мне и которого я предал.

Посмотрев вверх, я увидел, как надо мной, на поверхности воды, играет свет звёзд. Я потянулся к нему, как будто звёзды могли меня спасти, и ухватился за свет рукой — он оказался тяжёлым, как золото, и не поддался, когда я потащил его к себе вниз. Свет звёзд зацепился за что-то… за подводную корягу, протянувшую свои пальцы к поверхности пруда.

Вздох — и за ним дикая боль. Оказалось, кожа головы — в отличие от всех остальных частей моего тела — всё еще может болеть. А больно было потому, что кто-то выдирал у меня из головы все волосы разом.

Мертвец.

Нет, не мертвец, а гигантская щука. Она жадно захватывает в пасть мою голову, скребёт зубами по черепу…

Но тут меня внезапно вынесло на поверхность. Я распластался на спине, продолжая размахивать руками, хвататься за воду, за пустоту. Рот был полон воды и грязи. Я хотел откашляться, но вместо этого меня стошнило. Я повернул голову набок, чтобы рвота не стекала обратно в горло, и увидел, что мертвеца, призрака можно пощупать, он твёрдый, как упавший с неба метеорит. Мне стало понятно: та падающая звезда, что по спирали опустилась на дно, и есть этот метеорит, принявший форму человека, форму чудовища.

Потом я очутился на берегу пруда. Всё нутро у меня пучило и крутило, как щуку, которая проглотила голову мертвеца. Я хотел умереть — из-за Кенни, из-за того, что я убил его. Убил любимого брата.

А ещё чуть спустя я увидел призрака. Это был не кошмарный призрак Мика Боуэна, а призрак моего брата Кенни. Он склонялся надо мной, тряс меня за плечи. А позади его торчал призрак Мика Боуэна — громадный, в капюшоне и с отъеденной головой.

А потом всё накрыло мигающим светом и оглушительным шумом — синим светом ада и гулкой скороговоркой чертей. Я заслужил этот ад и заслужил этих чертей. Но почему-то надо мной всё ещё склонялся Кенни, роняя на меня холодные капли воды из Беконного пруда вперемежку с горячими каплями слёз.

— Очнись, Ники! — кричал он. — Сейчас же очнись!

А потом одетые в зелёное мужчина и женщина подняли меня, положили на каталку и повезли к машине скорой помощи.

22

Что происходило в скорой, я помню довольно плохо. Помню Кенни. Его завернули в серебристое одеяло, и в нём он был похож на здоровенную индейку, которую сейчас запекут в духовке. Мокрые, грязные волосы липли к его голове, всё лицо было заляпано тиной. Я, наверно, выглядел ещё хуже. В руках Кенни сжимал несчастную удочку. Я чуть было не захохотал, но вовремя спохватился, что смех может меня убить.

Мне очень хотелось понять, как всё было.

Каждое слово давалось с большим трудом. Грудь ломило, горло саднило после рвоты.

— Кенни, это ты? — наконец выговорил я. — Это ты меня вытащил?

— Я помог тому человеку, — ответил Кенни. — Сначала он вытащил меня, но со мной всё было нормально. Я держался за батут. Дырку в нём я заклеил хорошо. Потом он пошёл за тобой. Ему даже пришлось немножко проплыть. Он вытащил тебя за волосы.

— Человек? — переспросил я. — Какой человек?

— Тот. Которого встретили в первый раз. Извращенец. По-моему, он всё-таки не негодяй. Раньше я думал, что извращенцы не бывают хорошими людьми, а оказалось, что бывают.

— Тебе нельзя разговаривать, сынок, — сказал мужчина из скорой. — Ты здорово нахлебался воды. И, как мне кажется, слегка переохладился. Плавать-то сейчас холодновато.

Он был из тех мужчин, которые, когда начинают лысеть, бреют голову под ноль, чтобы замаскировать лысину. Когда он смеялся, было видно, что сбоку у него не хватает одного зуба. Я удивился, почему он не вставит себе искусственный, ведь беззубый рот выглядит намного хуже небольшой лысины.

Он задал Кенни несколько вопросов, но большого толку не добился, разве что узнал, что наш отец работает в больнице, но не в той, куда нас везли.

В больнице меня положили в палату. Ну то есть не совсем в настоящую палату, а в такую комнату, разгороженную занавесками. Туда же привели Кенни.

Через пять минут к нам пришла медсестра. Она быстро осмотрела Кенни и сказала:

— Ты у нас цел и невредим, правда, голубчик?

Кенни зарделся, потому что медсестра была молодая и симпатичная.

Потом она сняла с меня одеяло, ощупала руки и ноги, чтобы убедиться, что я их не сломал. Спросила, не бился ли я обо что-нибудь головой, и я ответил, что нет. Вообще я себя чувствовал нормально, только дрожал, как желе во время землетрясения.

Медсестра взяла меня за руку.

— Голубчик, а это что у тебя тут такое? — спросила она.

Оказывается, я сжимал в кулаке что-то гладкое и тяжёлое. Разжав кулак, я увидел, что это золотой «Ролекс» Мика Боуэна.

— A-а, это твои часы, — сказала медсестра. — Не потеряй. Они красивые.

Вряд ли она поняла, что это были за часы. Перепачканные в тине, они, на первый взгляд, должны были выглядеть дешёвой подделкой.

— Ты часы лучше надень, — посоветовала она. — А то здесь их у тебя живо свистнут.

Когда медсестра ушла, Кенни подошёл ко мне и уставился на часы.

— Это они? — спросил он. — А я думал, ты всё выдумал.

Всё ещё лёжа — сил сесть у меня не было, — я поднёс часы к лицу и посмотрел на заднюю крышку. На ней витиеватыми буквами было выгравировано имя Боуэна.

Часы были приятные на ощупь и почти как живые. Тяжёлые золотые звенья браслета скользили в пальцах, как ящерица. Циферблат был сочного синего цвета — темнее неба, почти такого же, как полоска на крыльях кряквы.

Мне пришло в голову, как здорово было бы оставить их себе навсегда. Хранить их, как большую тайну. Тайком доставать по ночам и вдыхать их золотую магию.

Потом я подумал о том, как продам часы, и о том, что мы сможем купить на вырученные за них деньги. О том, как мы купим себе мир, счастье и беспечальную жизнь.

А сразу после я вспомнил про мертвеца в пруду. Про жену Мика Боуэна. И про его сына Джеза Боуэна, который был злобной скотиной и отморозком. Но, наверно, отец всё равно любил его так же, как мой отец любил меня. И сам Джез, наверно, тоже любил своего отца так же, как я любил своего.