Читать книгу 📗 "Прощай Атлантида - Фреймане Валентина"
Позже, после бесчисленных бурных романов, Оскар стал солиднее и уехал к Жоржу, который привлек его к производству фильмов. На этом поприще Оскар работал и в Мексике, обеспечив себе место в истории кино как продюсер, который первым, после долгого перерыва, осмелился финансировать фильмы проклятого (как тогда говорили) режиссера Луиса Бунюэля, включая фильм Забытые (Los Olvidados). Намного позже имя продюсера Оскара Данци-гера я прочла в титрах снятой в Мексике французским режиссером Луи Малем кинокартины Пива, Мария! рядом с именами Брижит Бардо и Жанны Моро.
Не смешно ли это? Привыкнув в детстве на жизнь смотреть как на кино, я невольно начала замечать вокруг себя
сюжеты, разные мизансцены, которые нередко превосходили увиденное на экране. Та же фрау Бергфельд — ее ведь можно было из нашего пансиона прямиком отправить в любую комедию, и никто бы не поверил, что это не художественное преувеличение. В детстве она меня просто околдовала. Как только удавалось избавиться от проклятой гувернантки, я бежала на кухню, где протекала совсем другая, не менее интересная жизнь. Гувернантку шокировали мои плебейские замашки, но мама разрешала мне дружить с кем нравится, тут ничего не поделаешь. Будучи еще маленькой, я, конечно, не могла но достоинству оценить фантастическую работоспособность фрау Бергфельд. У нее была только одна постоянная помощница, служанка Агнес, и они обе не покладая рук работали с раннего утра до позднего вечера: ходили за покупками, жарили и варили, лишь только для тяжелой работы в определенное время приходила уборщица и один здоровенный мужик. В сущности, весь большой дом со многими постояльцами лежал на плечах фрау Бергфельд. Притом она была женщиной состоятельной и, наверное, могла бы держать намного больше прислуги. Не думаю, что она отказалась от этого из скупости или боязни разориться. Я слышала разговоры родителей о том, что она, желая, чтобы все было безукоризненным, просто никому не доверяла. Только приложив свои руки, она могла быть спокойна за качество всего: порядка, чистоты, подаваемых блюд. Но я не помню, чтобы видела ее уставшей, хмурой или раздраженной.
Фрау Бергфельд разработала гениальную систему, чтобы в течение дня ни секунды не тратилось зря. В соответствии с ролями, диапазон которых был широк: от поварихи до салонной дамы, — ей надо было и переодеваться. Для этого она, небольшого роста и весьма округлых форм, уже с раннего утра надевала все необходимое друг на дружку, и в ходе дня поочередно, как луковую шелуху, снимала с себя предметы одежды. Мне это казалось увлекательной игрой, я вечно бегала на кухню и как завороженная следила за чудесными превращениями фрау Бергфельд. Снизу она надевала то, что нужно в конце дня — вечернее, затем изящное послеобеденное платье, дальше костюмчик, в котором она появлялась во время обеда. Поверх всего надевался халат, необходимый для кухонной работы, и передник, а в холодную погоду, отправляясь утром за покупками, па это все еще нужно было натянуть пальто. Фрау Бергфельд нисколько не смущало то, что ее ширина становилась равна ее росту. Похожая на кочан капусты, она этаким шариком с большой скоростью катилась но кухне и столовой. Я всегда пыталась угадать, какой наряд покажется после того, как фрау Бергфельд снимет очередной слой одежды.
Ничуть ни меньше, чем фрау Бергфельд с ее драматургией превращений, на кухню меня влекла служанка Агнес, бесконечно ласковая и добродушная, которая со своей стороны очень привязалась ко мне. Агнес никогда не переодевалась, она с утра до вечера носила одну и ту же аккуратную рабочую одежду. Она была чрезвычайно чистоплотна и без устали терла большие красные руки едким кухонным мылом и щеткой. Лицо у нее гоже было красное и чистое, хотя я никогда не видела, чтобы она его чем-нибудь терла.
Агнес была уже не так молода, лет тридцать пять или больше. И еще не замужем. Правда, жених у нее был — пожарник, они уже много лет как помолвлены, но копили деньги, чтобы начать совместную жизнь. Он и шоферил, раньше водил чужие машины, а теперь копил на свою, чтобы стать таксистом, и на собственный дом. Примерно так же обстояло дело у нашей рижской кухарки Марии, которая хотя и была красивее и моложе Агнес, — ей было около тридцати, — но все равно в то время считалась старой девой. Жених навещал Агнес в ее редкие выходные, и оба отправлялись куда-нибудь развлечься. Мама иногда разрешала мне пойти с ними, что вызывало очередной обморок моей гувернантки. Так я познакомилась с другим Берлином, который весьма существенно отличался от того, который я видела, гуляя с мамой или гувернанткой. Эта была среда рабочих, простых людей, где пили пиво и закусывали большими или маленькими колбасками, где впервые в жизни я столкнулась с подвыпившими мужчинами. Все ко мне относились чрезвычайно дружелюбно и мило, все считали своим святым долгом научить меня говорить как следует по-берлински — на том фантастическом диалекте, который так нелегко понять знатокам немецкой литературной речи.
Мой жизненный опыт еще расширился, когда я познакомилась с портнихами из модного салона маминой подруги Марии Михайловны Зальцман. Мария Михайловна, которую мы любя звали Мармихой, происходила из кругов настоящей старой русской интеллигенции. В Германии она оказалась с первой волной белой эмиграции в разгар революции и здесь вышла замуж за немца господина Зальцмана. У них был сын, уже упомянутый Пауль, Паульхеи, мама звала его Павликом. Он был на три года старше меня, тоже большой любитель чтения. Поскольку я была смышленой девочкой, он, несмотря на разницу в возрасте, не избегал дружбы со мной. Мы встречались почти каждый день, обсуждая и книги, и фильмы, и жизнь вообще. У них была большая квартира на противоположной стороне Мейнекештрассе, совсем недалеко от пансиона фрау Бсргфельд. Не знаю, каким путем герр Зальцман зарабатывал на жизнь, но особо богатыми они не казались, — Мармиха должна была помогать мужу поддерживать жизненный уровень, с чем весьма удачно справлялась. Ей — хорошо воспитанной и образованной даме с небрежным отношением к материальной стороне жизни — все же удалось там же на улице Мсйнеке открыть салон мод, в котором работали четыре портнихи высокой квалификации, а Мария Михайловна, наделенная отличным вкусом и художественной интуицией, сама сочиняла наряды. В то время, когда мне случалось там бывать, салон уже был известен на весь Берлин, и клиентуры нашей фрау Зальцман хватало с избытком. В этот салон мне тоже разрешали ходить одной, он находился в одном доме с квартирой Пауля.
В моих глазах Зальцманы были загадочной семьей. Герр Зальцман был полной противоположностью своей супруги, причем они никогда вместе не приходили к нам в гости, только порознь. Герр Зальцман к отцу, его супруга к маме. Никак не могла понять, как два столь разных человека оказались вместе. Герр Зальцман оставил в памяти неизгладимый след потому, что карикатурно походил на расхожий образ типичного пруссака. Герр Зальцман, имени которого я никогда не слышала и не знала, в молодости служил в армии и после этого еще воевал на фронтах Первой мировой войны, прусский военный порядок въелся в него до костей, и он продолжал его всячески поддерживать и у себя в доме. Больше всего от этого натерпелся мой друг Павлик — настоящий мученик отцовского спартанского воспитания. У него была такая комната, какой я нигде и никогда не видела, — с голыми белыми стенами, без каких бы то ни было украшений или картин. Меня особенно поражала кровать Павлика, тогда я еще не знала, что на таких спят солдаты в казармах. Узкая железная койка, накрытая тонким, серым шерстяным одеялом без пододеяльника, и с отвратительной плоской подушкой. Но самым ужасным мне казалось, что герр Зальцман, встававший ровно в шесть утра, поскольку работа его начиналась очень рано, поднимал и Пауля, заставлял его принимать ледяной душ и перед школой делать зарядку у открытого окна. Милая наша Мармиха тайком спасала сына от этого железного распорядка и находила для него различные отговорки.
Зато портнихи, трудившиеся в большой комнате за приемной и демонстрационным залом салона мод, оказались очень милыми женщинами. Паульхен у них спасался от своего деспотичного отца, и мы оба там провели немало приятных минут. Меня особенно полюбила одна из портних по имени
