Читать книгу 📗 "Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр"

Безумие продолжало охватывать его все больше и больше до самого конца его дней… Но ранее 1853 г., когда Оуэну было уже 82 года, он сделался последователем спиритизма и подпал под влияние этого нового культа, тогда перешедшего из Америки в Европу… Пережив всех своих старых соратников и друзей, он вызывает их духов на сеансах и становится добровольно обманутой жертвой разных медиумов… Джефферсон, Бенжамен Франклин, Шекспир, Шелли, Наполеон, герцог Веллингтон и пророк Даниил становятся его постоянными собеседниками… В эти последние годы Оуэн был охвачен неустанной, но и бесплодной деятельностью… Его последние годы были годами дряхлости, он начал впадать в детство, задолго до его окончательного увлечения спиритизмом нарушилось равновесие его умственных способностей». (Там же, с. 115, 180, 183.)

«Основанные Оуэном опытные коммунистические колонии в США (“Новая Гармония” и др.) и Великобритании потерпели неудачу». (CD Кирилл и Мефодий 98.)

Имя Роберта Оуэна невольно ассоциируется с каким-то чудаком, растратившим все свое состояние на неудачные попытки достижения всеобщего человеческого счастья. Первые предпринятые им опыты коммунистического строительства можно рассматривать двояко: 1) как сверхценную идею, которая потому и относится к психиатрическим расстройствам, что оказывается в конечном счете бесплодной; 2) как хроническое бредовое расстройство (паранойю), когда вид бреда определяется доминирующей темой.

П

ПАВЕЛ (латинское Paulus; еврейское Саул, Савл), в Новом Завете один из апостолов. Первоначально ревностный гонитель христиан, Павел, испытавший чудесное видение на пути в Дамаск, принимает крещение и становится истовым проповедником христианства среди язычников. Казнен вместе с апостолом Петром во время гонений Нерона на христиан.

«А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза».

1. Ин. 2.11.

«Наружность у Павла была неказистая, не отвечавшая, по-видимому, величию его души. Он был некрасив, мал ростом, толст и сутуловат. На его широких плечах как-то не к месту сидела маленькая лысая голова… Характер Павла был так же оригинален, как и его внешность… Он беспрестанно ссылается на свою физическую немощь, говорит о себе как о человеке, в котором еле душа держится, как о больном, истощенном и вместе с тем робком человеке, совершенно непредставительном… По-видимому, он не был женат; его холодный темперамент — последствие усиленной работы мозга — проглядывает во всем, проходит белой нитью через всю его жизнь. Он даже хвалится этим с самоуверенностью, не лишенной, быть может, аффектации и производящей на нас по крайней мере неприятное впечатление…» (Ренан, 1991а, с. 128–129.)

«С каждым шагом, приближавшим его к Дамаску, терзавшие его сомнения становились все мучительнее, все острее… Несомненно, одно: сломившись под страшным натиском болезни-или чем-то потрясенный, Павел мгновенно потерял последние остатки еще теплившегося в нем сознания и без чувств упал на дорогу. По тем рассказам об этом странном происшествии, которые дошли до нас, нет никакой возможности с уверенностью сказать, внешним ли каким-нибудь фактом был вызван этот припадок, давший христианству самого ревностного из его апостолов… Сделался лп у него лихорадочный бред от солнечного удара или от офтальмии, оглушило ли его громом, обожгло ли молнией так, что он на время лишился зрения и сознания вследствие сотрясения мозга, — это не важно… К тому же Павел сам говорит, что он был подвержен галлюцинациям; следовательно, самого ничтожного обстоятельства, которому другой не придал бы никакого значения, было достаточно, чтобы нарушить равновесие его души… В Дамаск Павел вошел при помощи своих спутников, которые вели его за руки… Слепота и прилив к мозгу не проходили. Три дня Павел метался в лихорадке, не мог ни есть, ни пить. Нетрудно догадаться, что творилось во время этого приступа в горячей голове, обезумевшей от жестокого потрясения <…> Теперь им овладела мысль, что только через возложение рук он может выйти из того состояния, в котором он находился. Воспаление глаз у него еще не проходило… Он поверил в свое исцеление, а так как болезнь была нервная, то он и в самом деле исцелился». (Там же, с. 132–136.)

«И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого». (Библия. Деян., 13, 11.)

«На физический облик Павла несомненно наложила отпечаток какая-то загадочная болезнь, мучившая его всю жизнь и усугублявшая его уродство. Из Послания к галатам мы узнаем, что эта болезнь со своими отвратительными симптомами была тяжким испытанием для учеников и спутников Павла… Павел описывает свою болезнь так туманно, что, в сущности, трудно догадаться, в чем она состояла… Большинство библеистов склоняется к диагнозу — эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает в своей монографии любопытную деталь. Он считает, что Павел, очевидно, сознавал тесную причинную связь между своим недугом и случившимся с ним экстатическими состояниями». (Косидовский, 1979, с 130–131.)

«О повышенной нервности его свидетельствует и то, что он, по собственному признанию (I Кор. 14:18), больше других членов общины “говорил языками”, т. е. говорил восторженные экстатические речи, которых никто не понимал без толковника или переводчика». (Штраус, 1992, с. 249.)

«Психопат. Авантюристическая энергия. Инфантильный эгоизм. Гомосексуальность». (Мохоп, 1922, с. 61.)

«Апостол Павел говорил о сексе больше всех других апостолов вместе взятых. Может быть, у него была какая-то особая заинтересованность в этом вопросе?» (Кон, 1998, с. 145.)

«Некоторые авторы считают припадки Павла проявлением генуинной эпилепсии, по крайней мере, считают это мнение достаточно вероятным». (Rasmussen, 1905, с.79; Gelineau, 1900, с. 547.)

«Истероэпилептик». (Freimark, 1920, с. 94.)

«Шизоидный тип фанатика с истерическими чертами и неврозом. Никакой эпилепсии нет». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 497.)

«Мудрость мира сего есть безумие перед Богом». {Апостол Павел)

Столь резкий переход от ревностного приверженца старой религии к не менее фанатичному служению религии новой явление не очень частое и могло быть обусловлено лишь мощным психическим потрясением. Отметим, впрочем, что структура, ядро личности при этом не изменились: из фанатика иудейства Павел стал фанатиков христианства, только и всего. Несомненен решающий момент подобного обращения для его последующей апостольской деятельности и всемирной славы. Не произойди такой метаморфозы, кто бы знал о Павле? Сколько было их, гонителей христиан, — тысячи и тысячи. В последующем Павел подчеркивал, что преследование им христиан носило как бы подневольный характер: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Отметим положительный нравственный компонент произошедшего изменения: от ненависти карателя к любви и самопожертвованию миссионера. Нас в первую очередь интересует психиатрический аспект этого случая. Кратковременное психическое нарушение, которое можно интерпретировать как диссоциативное расстройство — потерю чувственного восприятия — сыграло ключевую роль в легендарном превращении «Савла в Павла».

ПАВЕЛ I (1754–1801), российский император (с 1796 г.), сын Петра III и Екатерины II.

Наследственность

«“Император буквально сумасшедший”, — написал Витворт²'⁷, собираясь покинуть Петербург. Не один он высказывал такое мнение… Екатерина считала это “расстройство” наследственным недостатком и рассматривала психическую болезнь великого князя как факт исторически установленный: известный русский психиатр согласился с этим мнением²⁷⁸. По мнению одного французского специалиста²⁷⁹, наследственность “действительно господствует над всем этим отделом патологии”, и если Павел был сын Петра III, ему было от кого получить такое наследство, даже помимо голштинского рода, в котором его мать за пятнадцать лет обнаружила три случая умопомешательства. Вспомним брата Петра Великого, Ивана, страдавшего природным слабоумием, сына преобразователя, Алексея, существо беспокойное и слабоумное; его внука Петра II, неврастеника, склонного к половым излишествам, истощенного в пятнадцать лет; его дочь, Елизавету, вспыльчивую, капризную, неуравновешенную, чувственную до крайности, и тем не менее набожную и склонную к мистицизму, страдавшую к концу жизни нервным расстройством, быть может, даже истерическими припадками». (Валишевс-кий, 1990а, с. 506. 509.)