Читать книгу 📗 "Прощай Атлантида - Фреймане Валентина"
Об этих первых месяцах немецкой оккупации в памяти отпечатался еще один момент. Как уже было сказано, в первые недели оккупации так называемая ЬеШвске IIЩвроИгег (Латышская вспомогательная полиция) весьма шустро шарила по еврейским квартирам под предлогом того, что ищет подозрительных личностей и оружие. Мужчин, особенно молодых, уводили в префектуру. Однако многих шуцманов больше интересовала возможность обойти жилища состоятельных людей, забирая все, что душе угодно. Повод — национальная борьба — таким образом выгодно сочетался с типичным лозунгом классовой борьбы, экспроприацией буржуев. Под флагом борьбы с большевизмом действовали вполне по-большевистски. Недаром, видно, партия Гитлера называлась "национал-социалистической".
Среди грабителей было достаточно темных людишек, до этого прозябавших в безвестности; теперь их опьяняло сознание неожиданно полученной власти и вседозволенности. С особым удовольствием они издевались над интеллигентными и образованными евреями, не забывая обзывать их большевиками, чекистами, палачами и т. п. Это испытали на себе бабушка с дедушкой, пережили и другие.
Однажды позвонили и в наши двери. Отец открыл — там стояли двое с красно-бело-красными повязками на рукаве. Один — подвыпивший мужчина средних лет, судя по выговору, латгалец; другой — молодой парень, может быть, на несколько лет старше меня. Вошли в квартиру. Молодой молчит, зато тот, что постарше, говорит за обоих и совсем по-свойски садится за стол: "Ну, хозяин, накрывай!" Отец принес бутылку коньяка, мать нашла что-то поесть. Шуцман (кажется, тогда их еще так не называли) не был агрессивно настроен, и в подпитии ему совсем не хотелось самому ходить по комнатам. Еще немного выпив, он потребовал: "Давайте сюда все, что выманили у латышей!" И, словно это была удачная шутка, смеясь, добавил: "Золотые вещи вам уже так и так не понадобятся". Отец принес золото — часы, кольца. Старший шуцман казался удовлетворенным, на большем не настаивал и вернулся к коньяку. Молодой в происходящем не участвовал, старший вспомнил и о нем: "Послушай, пусть барышня тебе покажет другие комнаты! Если тебе что-то понравится, бери, не сомневайся", — и сказав это, многозначительно подмигнул.
Девушки и молодые женщины подвергались особой опасности, грабежи нередко шли рука об руку с изнасилованиями. Только что такое случилось с моей одноклассницей, рыжеволосой миловидной Ангеликой, — ее изнасиловали в подворотне пьяные шуцманы, от пережитого она едва не сошла с ума. Позднее Ангелика погибла в гетто.
Я пыталась придумать, как спастись. Мужа I! тот момент не было дома, он ушел к своим родителям. Я поднялась и пошла с молодым. Он закрыл дверь за нами и сказал: "Не бойтесь, барышня, я вам ничего плохого не сделаю. И, пожалуйста, простите за то, что здесь происходит". Я заметила, что этот человек глубоко несчастен, как-то опустошен. Разговорились.
14 июня выслали всю его семью. Он чуть нс обезумел от ненависти и жажды мести. Когда пришли немцы, гут же побежал записываться в полицию, одержимый одной единственной мыслью — отомстить, отплатить. Теперь, всего через пару недель, он с ужасом понял, как ошибся. Понял, что участвует в бессмысленном истреблении людей, которые к преступлениям большевиков не имели никакого отношения. Было видно, что компаньон, банальный грабитель, ему противен. Но парень понял и то, что этот опрометчивый шаг не так-то просто исправить, объединения такого типа своих не отпускают. Поэтому он решил лучше завербоваться, как только и латышей начнут посылать на фронт, там хотя бы с другой стороны будут вооруженные солдаты, а не испуганные женщины и дети.
Эта встреча для меня значила много. Она помогла сохранить уверенность, что и в опасных ситуациях внезапно может прийти спасение. Даже из рядов врага тебе вдруг может быть протянута дружеская рука.
Действительно, в течение следующих трех лет, когда я потеряла все и всех, и каждый, кто бы захотел, мог предать меня и физически уничтожить, мне впервые в жизни гак глубоко и убедительно открылись также и хранящиеся в человеческих душах благородство, порядочность и бескорыстие. Разные люди спасали мне жизнь, рискуя своей. Это может звучать парадоксально, но именно в самое бесчеловечное время я убедилась, что человечность тоже является реальностью. И этот критический момент, случайно встреченный парень — не знаю ни его имени, ни того, что Потом с ним случилось, —по-своему укрепили мою веру в человека.
ЭМИЛИЯ
Судьба послала мне на моем пути верпую спутницу, ангела-храиителя. Ее звали Эмилия Гаевская. Жительница Латгалии, из Аглоны, одна из тех немногих, чья глубокая вера последовательно выражалась в делах, полностью следуя христианской этике. Я ее знала с детских лег. Она вела хозяйство у друга нашей семьи и делового партнера отца, адвоката Анджея Бланкенштсйна. Моя мама была большой любовью всей его жизни, настолько самоотверженной и сильной, что он из-за этого так никогда и не женился. Он стал близким другом семьи, часто гостил в нашем доме. Бланкенштейн был родом из Польши, отпрыск еврейско-польского брака. В семье Анджея говорили по-польски; думаю, он был католик, но церковь обходил стороной. Последние годы независимой Латвии Бланкенштейн был почетным консулом Швейцарии в Риге; казалось, и при немецкой оккупации ему ничто особо не угрожает.
Между Бланкенштейном и Эмилией, хозяином и прислугой, сложились неординарные отношения. Пожилая, малообразованная женщина оказалась личностью настолько необыкновенной, что ее влияние распространялось не только на ее хозяина, но и на всех, кто ее знал. Эмилию уважали и к ней прислушивались известные в обществе люди.
Могу свидетельствовать без тени сомнения: она была человеком святым в своей любви и смирении, в своей непоколебимой уверенности, что Бог послал ее служить людям. Всегда чувствовалось: она выше обыденной суеты.
Так как Бланкенштейн часто бывал у нас дома, к нам нередко приходила и Эмилия. Па улице Видус родители уже не устраивали больших приемов, по когда изредка все же нужно было принять большее количество гостей, Эмилия приходила на помощь нашей Мане. Она очень полюбила нашу семью, особенно меня, ведь своих детей у нее не было. Мало-помалу Эмилия мне и поведала историю своей жизни. В девичестве она мечтала уйти в монастырь и стать монахиней, но по воле Божьей она родилась старшей дочерью в бедной многодетной семье, а это означало, что она должна начать трудиться рано, помочь вырастить младших братьев и сестер. Как и многие латгальские девушки, она приехала в Ригу, позже переманила сюда одну из младших сестер, Марию, та в Риге вышла замуж и родила четверых детей. Ее муж Юзеф Карчевский, тоже из Латгалии, служил дворником при одном из больших доходных домов в центре Риги. Эта семья тоже сыграла важную роль в моей судьбе.
Бланкеиштейи, человек состоятельный, платил Эмилии приличное жалование. Она почти все отсылала своим в Латгалию и помогала большой семье Марии. Гардероб Эмилии не менялся годами, разве что-то, что совсем поизносилось, заменялось таким же или очень похожим предметом одежды. У нее было все, что человеку нужно, — зимнее и демисезонное пальто, шерстяное платье па зиму и ситцевое на лето, все черное или белое, на голове всегда косынка, тоже черная, только в белый горошек. Небольшого роста, суховатая, смуглая, темноволосая, уже с проседыо. Голос тихий, по-латышски говорила с сильным латгальским акцентом.
В свободное время Эмилия удивительно красиво вышивала, в основном для церковных нужд. Однажды я видела покрывало се работы, предназначавшееся под статую Божьей Матери. Это было настоящее произведение искусства. Отец Бутурович не раз утверждал, что при других условиях, получив должное образование, Эмилия стала бы художницей — так очевидны были в ней творческая искра, чувство цвета и композиции.
Эмилия любила и жалела всех людей, но некоторые все же были ближе ее сердцу. Среди них — хозяин, которого она, кажется, считала почти сыном, почему несколько беспорядочный образ жизни господина Бланкенштейна стоил ей немалых переживаний. Он жил холостяком, правда, время от времени у него появлялись подруги, которые, пожив у него некоторое время, потом исчезали. Помню, как в доме Бланкенштейна поселилась красивая венгерская танцовщица; из-за этого романа она осталась в Риге после гастролей. Молодая женщина приглянулась Эмилии, и та пыталась уговорить своего хозяина жениться. "Это ничего, что танцовщица, — говорила она, — зато в остальном честная католичка"'. Эмилия в гот раз очень возмущалась тем, что Бланкенштейн водит женщин за нос, а нормальную семью завести и не думает.
