Читать книгу 📗 "Прощай Атлантида - Фреймане Валентина"
Неделя между 14 и 22 июня прошла в леденящем ожидании. Список известных нам депортированных пополнялся ежедневно. Начиная с действительно богатых семей и кончая еврейскими мелкими лавочниками, ремесленниками и даже рабочими. Больше всего сбивали с толку как раз репрессии против рабочего люда, который никак не подходил под категорию буржуев. Среди евреев таких было довольно много. Но большей части их грехом считалась прежняя принадлежность к бундовцам и социал-демократии Латвии, за что их осуждали уже при Ульманисе. Большевики, как известно, левых некоммунистов ненавидели не меньше, чем классовых врагов. И в этом тоже выражалась странная логика новой власти.
В общем, евреи во время акций 14 июня в Риге и по всей Латвии пострадали очень сильно. Это можно было видеть невооруженным глазом, и только — в следующие полвека никакая статистика нс была доступна. Гитлеровская пропаганда уже вскоре объявила, что во всех злодеяниях ЧК виноваты жиды, и в ситуации шока того времени, когда латышское общество от боли утраты и отчаяния искало козлов отпущения, многие поддались на эту сознательную, целеустремленную клевету. И поскольку в СССР после войны более или менее скрытый антисемитизм принадлежал к государственной политике, миф этот продолжал укрепляться в сознаний людей.
Никакого реального представления о конкретных размерах репрессий 14 июня 1941 года мы, конечно, не могли получить вплоть до восстановления независимости Латвии. Оно складывалось постепенно из индивидуальных сведений каждого и при встречах с теми, кому удалось вернуться. Так, в 1958 году приехала из Сибири моя тетя Фрида с дочкой, уже взрослой и закончившей школу. Дядя в лагере умер от голода и непосильного труда. Тете посчастливилось в эшелоне встретить хорошую знакомую — мадам Нукше, француженку, жену латвийского дипломата; держась вместе, они попали к совестливым русским колхозникам, без помощи которых скорей всего погибли бы от голода и холода.
Во всеобщем замешательстве и отчаянии прошла всего неделя, как последовал новый страшный удар — началась война. Вроде как внезапно, хотя из газет и из других источников можно было понять, что медовый месяц Сталина и Гитлера близится к концу. Они, конечно, состояли в близком родстве и многому учились друг у друга, гак сказать, обменивались опытом. Все лее имперские амбиции и экономическая ненасытность одержали верх. В Приедайне мы успели прожить всего лишь несколько дней. Диме позвонили из Риги, что пришла повестка — его призывают в армию. Дима был студентом последнего курса и в военное время уже считался пригодным для медицинской службы, хотя от непосредственной воинской обязанности был освобожден из-за перенесенного в детстве детского паралича. Надо заметить, он с ним удачно справился и позже, много занимаясь спортом, преодолел все последствия болезни, за исключением редких рецидивов — время от времени одну ногу сводили сильные судороги. Это считалось причиной, достаточной, чтобы Диму освободили от военной службы. Оказалось, и сейчас это приняли во внимание. Эту новость Дима сообщил по телефону из Риги, добавив, чтобы я поскорей садилась на велосипед и ехала домой. Оставаться в Приедайне не было никакого смысла, к том)' же срочно надо было решать, что делать дальше.
НАЧАЛОСЬ ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ
В те несколько дней до прихода гитлеровцев в Ригу нам надо было принять решение, от которого зависели наша жизнь и судьба. Впоследствии, стократ возвращаясь к событиям того времени, перебирая в уме, что было бы, если бы мы действовали иначе, я поняла — нам фатально не хватило времени для разумного решения. Мы были во власти эмоций, слабо контролируемых разумом. Но при всем том мозг ведь не был полностью парализован, разум твердил нам свое: евреи должны бежать!
Наша семья тем более должна была это понимать — ведь мы своими глазами видели проявления агрессивного антисемитизма в Берлине. С того времени, насколько мы могли судить, живя в Риге, положение изменилось к худшему. Однако нас, наших родных и друзей буквально сковывала мысль, что теперь по своей воле надо отправляться туда, куда только что насильственно угнаны близкие нам люди, в страну, которая в нашем понимании походила на антимир.
И хотя разум не унимался, предупреждая, что оставаться в Риге еще опасней, мы выискивали и находили все новые доводы для того, чтобы не эвакуироваться на восток вместе с отступающей Красной Армией. Старались себе внушить, что все как-нибудь обойдется. Людям ни за что не хочется верить в то, что находится за пределами здравого рассудка, хотя даже опыт недавнего времени не раз свидетельствовал о возможности невозможного. Отец ни минуты не сомневался — США обязательно вступят в войну, и союзники общими силами разобьют Гитлера. До того времени придется смириться с оскорблениями, унижениями, репрессиями. Но мы выстоим. Массовые убийства евреев, геноцид в полном смысле этого слова, известный к тому времени в XX веке только в связи с армянской трагедией, нацисты в самой Германии на глазах у своих граждан не практиковали. Поэтому ничего подобного мы себе не могли представить. "Здесь все-таки Латвия, наш дом, мы тут среди своих, латвийских граждан", — приблизительно так мы рассуждали. К тому же в двадцатые и тридцатые годы отношение большинства латышей к евреям в целом не казалось враждебным, исторически предопределенной была, скорее, неприязнь латышей к немцам.
Все эго горячо обсуждалось и в нашем доме, и в некоторых других знакомых семьях. В нашем распоряжении были считанные дни для принятия решения. Хорошо помню лживые радионовости, призывы не беспокоиться; на улицах, наоборот, царили хаос и паника. Советские учреждения с сотрудниками и их семьями бежали, пропагандой объявленная непобедимой Красная Армия отступала, застигнутая врасплох и неподготовленная, потерявшая в годы террора компетентных военачальников, превращаясь в дезориентированную, неуправляемую стихию.
На пути нашего отъезда встали и некоторые бытовые преграды. Дедушка и бабушка призывали нас немедленно ехать, однако сами бросить Ригу и отправиться на чужбину отказывались. Они, дескать, свою жизнь уже прожили, терять им почти нечего. Мама и сейчас не могла бросить своих близких, а подготовить к эвакуации по крайней мере девять человек в этих условиях было невозможно. К тому же, отец все еще лежал в постели с болезнью почек. Позже я думала — если бы между началом войны и приходом немцев в Ригу было хотя бы две недели, затмение разума, вызванное депортациями 14 июня, успело бы рассеяться, и мы бы сообразили, что речь не о том, приемлема для нас советская власть или неприемлема. Осознали бы, что нам угрожает элементарная гибель. Мы не понимали, что в глазах нацистов любой еврей существо истребляемое, все равно, богатый или бедный, иудейского или христианского вероисповедания.
Димина семья тоже осталась в Риге. Его мать была ведь белоэмигрантка, к тому же с подходящей родословной. Два ее брата жили в эмиграции в Берлине. Старший, Александр Оду и был известным писателем — литературный псевдоним Сергей Горный стал его настоящим именем. Дочь Оцупа была балериной в одном из немецких театров. Этот Димин дядя с 1922 года жил в Берлине и в православной общине пользовался большим уважением, активно сотруднчал и публиковался в эмигрантских изданиях. Второй дядя — Сергей Оцуп, хотя и закончил царскую военную академию и дослужился до чина гвардии генерал-лейтенанта, стал авторитетным знатоком русской иконописи. Ему принадлежала самая крупная частная коллекция икон в Европе. Оба брата с семьями перед началом войны переселились из Берлина в Мадрид. Невдалеке от Мадрида, в стенах старого монастыря уже около сорока лет существует музей, названный именем Серхио Оцупа, туристическая достопримечательность. Как только гитлеровская армия вошла в Ригу, дяди прислали сестре сильные бумаги, могущие послужить защитой в вопросах национальности и происхождения.
Итак, ни моя, ни Димина семья не уехали, как и большинство ближайших наших знакомых. Почти каждый из нас 14 июня потерял кого-нибудь из близких, и потому роковую черту — решение об эвакуации — переступить было так трудно. Уехала лишь часть школьных и институтских товарищей. Многих моих одноклассников, как и других молодых людей, вдохновляла перспектива вместе с Западными союзниками идти в бой против преступного Третьего р^йха, вплоть до несомненной победы, — тогда, думали они,' под влиянием союзников в советской системе тоже многое изменится. Еще одна иллюзия. Но многие семьи, чьи корни на балтийском побережье уходили в глубь веков, многие образованные, достойные члены еврейской общины остались в Латвии и за свое простодушие поплатились жизнью.
