Читать книгу 📗 "Шпионаж и любовь - Малли Клэр"
Только раз кандидатура Кристины рассматривалась официально. Узнав, что Патрик Говарт был назначен пресс-атташе британского посольства в Варшаве, которое в тот момент располагалось на первом этаже бывшей железнодорожной гостиницы на окраине разрушенного города, она послала ему телеграмму с просьбой о работе. Говарт был рад помочь и попытался заручиться поддержкой посла, но Министерство иностранных дел не одобрило работу иностранного гражданина в одном из своих посольств. Затем она обратилась в Британскую корпорацию трансокеанских авиалиний, полагая, что стюардесса тоже была «своего рода посредником» между людьми, как бы «офицером по связям с общественностью», но опять же ее гражданство оказалось камнем преткновения [26]. Было очевидно, что, какую бы работу она ни искала, она не добьется результата, пока не получит полноценное британское гражданство.
Как обладательница временного британского паспорта, рисковавшая во время войны своей жизнью на платной службе британского правительства, Кристина верила, что она имеет право на постоянное гражданство, если ей это понадобится. Она подняла этот вопрос в разговоре с Перкинсом в Лондоне в сентябре 1944 года, и он согласился, что «это представляется очень подходящим вознаграждением» за ее услуги [27].
Поэтому они оба были шокированы, когда им ответили, что Кристина должна обратиться в Главный офис через адвоката. «Это не отражает дух, с которым мы создали УСО и добились лояльности тех, кто работает на нас», – настаивал Перкинс, но момент был упущен, когда миссии Кристины «Фолькстон» в Польше дали зеленый свет [28].
Теперь, застряв в послевоенном Каире, зная, что «мои шансы когда-либо вернуться в Польшу очень малы», Кристина снова подняла вопрос, уточнив только, что «я хочу сохранить имя Грэнвил, которое я выбрала для себя и которым горжусь» [29]. Но документы о натурализации, которые, как выразился Ксан Филдинг, «с моральной точки зрения… должны были быть доставлены к ней немедленно по первому требованию», теперь наткнулись на препятствие из сочетания предрассудков и бюрократии [30]. Во внутренних записках Кристину стали называть «этой девушкой», а ее заявление – «головной болью» [31]. «Я ничего не знаю о ней, – написал один из официальных лиц. – Я думаю, что она взяла себе это имя только потому, что оно не напоминает ничего польского» [32]. Кристина была не только необычной женщиной, но и полькой, и, как представляется, уже из этого подразумевалось, что к ее заявлению не следует относиться серьезно. В июне 1945 года было принято решение, что «ее натурализация… абсолютно исключена» [33]. Поскольку она не проживала в Англии в течение пяти лет, как того требует пункт 12, ей сказали, что она не имеет права на «немедленную натурализацию» и должна «подать заявление для получения специальных инструкций» [34]. Для такого человека, как Кристина, просто не было прецедента, и, несмотря на то что друзья из УСО настаивали на том, чтобы ей предоставили «режим преференции», к ноябрю стало «очевидно», что ее заявление может «остаться в ожидании на долгое время» [35].
Часть проблемы заключалась в том, что УСО было официально расформировано в январе 1946 года.
И Эрнест Бевин, министр иностранных дел в правительстве лейбористов, и Дуайт Эйзенхауэр, который должен был получить назначение на пост начальника штаба армии США, направили Габбинсу благодарственные письма о значительном вкладе УСО в победу. Но когда лорд Селборн, бывший глава УСО, заявил, что они создали всемирную коммуникационную сеть, которая могла бы стать ценным разведывательным инструментом в предстоящие годы, Клемент Эттли ответил, что не хочет председательствовать в Британском Коминтерне, и потребовал немедленно закрыть Управление – так, чтобы приказ немедленно вступил в силу. Это означало, что, хотя слияние с Секретной разведывательной службой позволяло сохранить небольшое ядро опытных агентов, не только не было очевидной роли для Кристины, но и большинство ее друзей были уволены. Вскоре даже Габбинсу сообщили, что для него больше нет назначений. «Блестящий командующий предельно эффективной сети УСО был уволен как лишний швейцар», – прокомментировал событие Лео Маркс, а заместитель Габбинса, Питер Уилкинсон, горько добавил, что «теперь генерал-майоры идут за пенни пара» [36]. В течение следующего года многие документы УСО были преднамеренно сожжены, а вскоре пламя охватило верхний этаж здания на Бейкер-стрит, уничтожив еще больше архивных материалов. Что бы то ни было, поджог или несчастный случай, эти костры, возможно, были «истинным финалом» истории УСО – истории, которая началась пятью годами ранее с приказа Черчилля поджечь Европу [37].
Отказываясь быть обманутой и забытой, Кристина подала заявку на британское гражданство в рамках стандартной процедуры, предложив обосноваться в Кении или другой британской колонии, если ее заявление будет успешно принято. Ее анкета, датированная декабрем 1945 года, может по праву считаться одним из самых захватывающих документов в архивах Министерства внутренних дел. «У меня нет национальности… – объясняла причину подачи заявления Кристина. – Мои польские документы забрали у меня гестапо в Венгрии, когда я служила Британской короне». Когда дело дошло до стандартного вопроса о «любых предыдущих судебных приговорах», она записала, словно рутину: «Приговорена к смертной казни военным судом Германии по обвинению в саботаже против рейха, 1940 г. – Польша, 1941 г. – Венгрия» [38].
Но даже с Перкинсом в качестве верного и выдающегося защитника добиться ничего не удалось. Два месяца спустя Кристина обратилась за поддержкой к нескольким значительным фигурам. Лорд Селборн сослался на ее «выдающиеся заслуги» и «героическую храбрость» непосредственно в обращении к министру внутренних дел, прежде чем смело заявить, что желание Кристины стать британкой «стало бы данью ее доблестному и преданному служению» [39]. Но теперь оказалось, что служба Кристины Великобритании не может учитываться, потому что она не была мужчиной. «В соответствии с имеющимся законом, замужняя женщина лишена права на натурализацию, независимо от своего мужа», – гласил текст официального штампа на ее заявлении [40]. Без доказательств смерти Ежи Гижицкого или фактического расторжения брака с ним Министерство внутренних дел просто не видело «никакого смысла в рассмотрении вопроса о том, может ли она считаться приемлемой в других отношениях» [41]. Более шести миллионов поляков погибли во время войны, уцелело совсем мало официальных документов, и Кристина в любом случае была лишена возможности вернуться в Польшу из-за своей службы в разведке союзников, но теперь ей сказали, что для получения британского гражданства ее семейное положение гораздо важнее, чем военные заслуги. Это была откровенная низость политиков из Министерства внутренних дел.
Больная от всей этой британской волокиты, Кристина в июле 1946 года уехала во Францию, чтобы присоединиться к Фрэнсису на церемонии по приглашению правительства де Голля. Оба были награждены Военным крестом (Кристина с одной звездой) и орденом Веркора- боевой медалью с изображением серны Веркора, которую, по ее словам, она «ценила еще больше» Креста [110] [42]. В течение нескольких дней они посещали памятные мероприятия, встречались с друзьями, говорили и думали о прошлом, а не о будущем. Сохранилась фотография Кристины в белом летнем платье, улыбающейся, в солнцезащитных очках, с шарфом, свободно завязанным на волосах, руки, как обычно, в карманах; она гуляла с местными семьями возле памятника героям Веркора. Сгоревшие скелеты немецких планеров, спустившихся на плато двумя годами ранее, позже будут перенесены к мемориальному парку вместе с перевернутыми рядами ржавых металлических контейнеров, которые Кристина когда-то помогла собирать на полях, чтобы обеспечить партизан оружием и боеприпасами.
Фрэнсис также изо всех сил пытался найти для себя удовлетворительную послевоенную роль. Несмотря на то что он провел всего десять месяцев гражданской жизни за пределами Великобритании, после того, что было названо «прискорбным собеседованием», Министерство иностранных дел отклонило его заявление на пост офицера пресс-службы во Франции, якобы потому, что его отец был бельгиец [43]. Эта и последующие неудачи в попытках получить должности, для которых он, безусловно, в высшей степени подходил, заставляет думать, что его прежнее участие в пацифистской деятельности могло «оставить неблагоприятные следы против его имени в центральном реестре» [44]. Однако, как и Анджей, Фрэнсис в конце концов получил должность в военном правительстве Германии. Они с Кристиной отправились в Париж, чтобы вместе заказать билеты на рейс в Германию. Прогуливаясь по городу, Кристина увидела Дороти Уэйкли, инспектора по планированию сигналов, с которой работала в Алжире и которая, как и многие из оперативного персонала базы Мэссингем, теперь служила в британском посольстве в Париже. Поймав ее за руку, Кристина спросила, может ли она потянуть за ниточки в посольстве, чтобы найти для нее хоть какую-то работу. «Она явно отчаянно нуждалась» в этом, поняла Уэйкли, но она знала, что Кристина рассматривалась как «непредсказуемая и ее было предписано больше не нанимать» [45]. Уэйкли чувствовала себя несчастной из-за того, что ничем не могла помочь, но когда позже проверила в посольстве, нет ли хоть какого-то шанса, «они были недовольны и указали, что ни при каких условиях не предложат ей работу» [46]. Стало ясно, что против имени «Кристина» в каких-то списках «центрального реестра» тоже стояла черная отметка.
