Читать книгу 📗 "No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо"

«Надо садиться!» — решаю я.

Все показатели работы мотора достигли крайних пределов. Загорается красный сигнал опасности. Еще две-три секунды — и нужно или выключать мотор, или он заглохнет, а возможно, и взорвется. Я направляю самолет на зеленое поле аэродрома, выключаю мотор, выпускаю шасси, закрылки. Высота — пять метров. Когда самолет касается земли и посадка проходит благополучно, я с облегчением вздыхаю: опасность миновала. Но когда я вошел в землянку штаба, там воцарилась полнейшая тишина. Витошников глухим, напряженным голосом спросил:

— Тебе что, жить надоело?

— Нет, товарищ подполковник. Я еще хочу сбить не один фашистский самолет, а сейчас я сделал все, что мог, для спасения самолета, ведь он у нас один.

— А если б ты разбился? Ты должен был садиться по прямой, с убранными шасси. Так положено по инструкции.

— Тогда сломал бы самолет или, по крайней мере, винт.

— Самолет мы починили бы, а вот если б ты разбился... Ты сообщил механикам о неполадках?

— Да! Они уже занялись осмотром. Когда на самолете будут устранены неполадки, разрешите мне повторить пробный полет.

— Нет, теперь я сделаю это сам! А почему ты не попробовал машину на земле, до взлета?

— Пробовал, все приборы работали хорошо!

— Когда самолет будет готов, я сам его опробую. Я не имею права рисковать вашей жизнью. Вам, испанцам, еще предстоит освобождать Испанию от фашизма.

— А что, по-вашему, скажут другие пилоты? Мне будет очень неловко, если вместо меня полетите вы!

— Пусть говорят что хотят. Полечу я, и все тут!

Бланко молча слушал наш разговор, а когда Витошников вышел из землянки, сказал мне:

— Ты не имеешь права пререкаться с командиром полка.

— Ты разве не слышал, что он сказал? Я не хочу, чтобы меня опекали!

— И все же надо научиться выполнять приказы. Здесь мы все — военные.

— Да, но ты пойми, Витошников не летал на МиГе, он летал на «харрикейнах» на севере. Ты не прав. Я должен опробовать самолет до конца, а потом пусть летит он.

Высокий, худой капитан Фернандо Бланко во всех своих движениях точен, как хорошо налаженный автомат. По профессии он химик, был преподавателем в Академии сельхознаук. Он посмотрел на меня в упор, как бы пронизывая насквозь. У него всегда спокойное лицо, он как никто умеет убеждать словом. Остановившись на пороге, он поднял руки и, коснувшись ими потолка, посмотрел на меня с улыбкой. Мы всегда прислушивались к его советам, — убедил он меня и на этот раз.

Проходит час. В штабе на столе, сколоченном из досок, расстелены карты. Одна из них висит на стене. Эта карта усеяна различными значками, обозначающими линию фронта. Там же проставлено сегодняшнее число — 20 сентября 1942 года. На другой карте, расчерченной на множество квадратиков, девушка-оператор передвигает маленькие фигурки вражеских самолетов и хорошо отточенным карандашом наносит данные об их передвижении, высоте, курсе. Со стороны может показаться, будто она просто играет. Репродуктор постоянно сообщает данные о вражеских самолетах: «Воздух! Самолет Ю-88, квадрат 33, курс 360°, высота 4000 метров». «Воздух! Самолет «Хейнкель-111», квадрат 28, высота 5000 метров», «Воздух!.. Воздух!.. Воздух!..» А мы бессильны что-либо сделать...

Звонит прямой телефон с аэродрома. Бланко поднимает трубку.

— Самолет МиГ-1 готов к полету!

Бланко звонит по другому телефону:

— Подполковник Витошников? МиГ уже готов! Полетите вы или разрешите это сделать Мероньо?

— Нет-нет, сам полечу!

Через несколько минут появляется подполковник. Он уже в шлеме; в руках — очки.

— Пошли! — говорит он мне. — Будешь поддерживать связь со мной по радио.

— Разрешите мне полететь, товарищ подполковник, — настаиваю я.

— Не будем об этом, я же сказал!

Бланко возвращается в штаб, а мы шагаем к аэродрому и подходим к истребителю, покрытому камуфляжной сеткой. Механик докладывает подполковнику о проделанной работе. Витошников надевает парашют, молча забирается в кабину, долго проверяет приборы и наконец запускает мотор. Он дает газ один раз, другой, третий и, убедившись в хорошей работе мотора, выруливает на край поля, запрашивая по радио разрешение на взлет. Я тщательно осматриваю взлетную полосу и, убедившись, что она свободна, отвечаю:

— Все в порядке, можно взлетать!

По звуку мотора ясно, что все идет нормально. Взлет прошел хорошо. Летчик убирает шасси и набирает высоту. Две тысячи метров. Мы все внимательно следим за полетом — механик, оружейник, комиссар, солдаты охраны и я с микрофоном в руке.

— «Ласточка»! «Ласточка»! Тридцать минут в полете... Как меня слышите?

Не отвечает. Может, отказало радио?

— «Ласточка»! «Ласточка»! Горючего осталось только на пять минут!

Самолет летит на высоте четыреста метров над полем. Вираж, заход, поворот, снова вираж...

— Что-то случилось, — говорит комиссар эскадрильи.

— Почему он не отвечает?

Из гнезда выходит лишь одна «нога».

— Что-то случилось с шасси!

Когда самолет находится над посадочным знаком «Т», из гнезда выходят две «ноги». Выхлоп черного дыма — и мотор останавливается. Управление этим самолетом весьма сложно, тем более если летчик на нем впервые. Витошникову не удается выбрать прямую и самую длинную площадку на поле. Он пытается посадить самолет на большой скорости, но когда опускает закрылки, самолет «скачет» в воздухе и снижается вне поля на полотно железной дороги. Самолет летит по рельсам, несколько раз подпрыгивает и ударяется о землю. Подполковника Витошникова с тяжелым ранением головы отправляют в госпиталь...

Так шли дни за днями. Самолет снова отремонтировали. Патрульные полеты вели капитан Л.Г. Ампилогов, командиры 2-й и 3-й эскадрилий лейтенант Воронцов и старший лейтенант Финогенов — на самолете И-16; а Бланко, Бельтран и я — на МиГе. Мы также тренировали тех пилотов, которые еще не летали на МиГе. В полк прибыл новый командир — майор Халютин. Подтянутый, серьезный, он говорит отрывисто и четко, но умеет и пошутить. Сегодня в столовой после полетов он подсел к нам. Девушка накрыла на стол, принесла обед.

— Знаешь, — сказал я Бельтрану. — Я заметно поправился после того, как сюда прибыл. По-моему, это скорее санаторий, чем воинская часть.

— Почему тебе положили так мало мяса? — вдруг спросил майор.

— Почему мало?! — Я думал, он шутит. — Мне и половины этого хватило бы.

Однако майор уже спрашивал официантку:

— Где дежурный по столовой?

Подошел дежурный по столовой офицер Никулин.

— Какие нормы у испанцев в столовой?

— Как и у всех других, — ответил тот, немного удивленный вопросом.

— А у меня?

— Та же норма!

— Тогда почему такая разница в порциях? Сравни-ка сам!

— Извините, товарищ майор. Здесь, наверное, ошибка!

— Чтобы таких ошибок больше не было!

Официантка, несмотря на наши протесты, забрала тарелки и принесла другие, с новыми порциями.

После ужина мы обычно гуляем по единственной в деревне Бориково улице. Принарядившиеся девушки собираются здесь после трудового дня потанцевать и попеть под гармошку или гитару. Гитара здесь в ходу не меньше, чем в Испании. Некоторые думают, будто каждый испанец играет на гитаре, и когда мы признаемся в своем неумении, все очень удивляются. Зато мы поем испанские песни. Девушки танцуют русские танцы, а мы с Бельтраном показываем им румбу. Успех у зрителей превосходит все наши ожидания...

Вот и еще одно утро. Мы с капитаном Ампилоговым совершаем показательные полеты: он — на МиГе, я — на И-16. Моя задача—доказать капитану Ампилогову, что МиГ слишком тяжел для истребителя и его лучше использовать как штурмовик. Мы договорились, что на высоте от пяти до семи тысяч метров Ампилогов нападает на меня, а на высоте от трех до четырех тысяч метров — я на него. В полете я убеждаюсь, что модернизированная «моска» хороша и на больших высотах. Моторы у обоих самолетов почти одинаковы по мощности, только МиГ намного больше.