Читать книгу 📗 "Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ) - Воля Олег"
Глава четвертая
Лопес берет Парагвай в свои руки, караван с его сыном преодолевает Чако, ищет исцеление у озера Титикака, но вынужден идти еще дальше
Гран-Чако делился на две зоны — словно два разных мира, соединённых одной картой.
Бахо-Чако, или Нижний Чако — это царство зелёного удушья. Оно питалось водами рек Пилькомайо, Бермехо, Ураменто и множества других, стекавших с Анд. Это был мир густых джунглей, где полог леса почти не пропускал солнечный свет, а воздух был тяжёл от запахов сырости, цветов и разложения. Под этими деревьями обитали племена — дикие, воинственные, чуждые цивилизации. Путешествовать здесь — значит рисковать жизнью. Ни один караван не мог передвигаться по рекам и тропам без опаски: стрелы могли вылететь из любой тени.
Но чем дальше на север от Пилькомайо, тем реже становился лес. Деревья мельчали, а потом и вовсе исчезали. Земля выгорела и покрылась трещинами, как старая кожа. Реки превратились в пересохшие борозды, по которым когда-то текла вода. Этот край называли Альто-Чако — Верхнее Чако. Здесь не было ни тени, ни прохлады, только бескрайние просторы степи, переходящие в полупустыню. В сезон дождей эти земли на время оживали, покрывались жалкой травой и даже мелкими лужами. Но летом они были мертвы.
Пройти через этот ад в разгар жары — самоубийство. Поэтому маленький караван двигался по самой границе двух миров. Он осторожно ступал между жизнью и смертью, между людьми и пустотой, стараясь не приближаться к населённым пунктам и не попадать в ловушку жары.
Движение начиналось, когда солнце уже клонилось к закату. Тогда воздух становился чуть мягче, и можно было идти долго — до тех пор, пока глаза ещё различали дорогу. Если же ночь была безоблачной то караван шёл всю ночь. Луна освещала дорогу, а звёзды охраняли их с высоты.
Но утром, когда солнце начинало «припекать», искали укромное место, останавливались и растягивали большой тент на бамбуковых шестах, под которым могли укрыться не только люди, но и лошади. Это было жизненно необходимо, ибо даже в тени жара была невыносима.
Воду находили по чутью и опыту — гаучо умели читать землю так же, как другие читают книги. Но уверенности никогда не было. Поэтому на каждой лошади висели бурдюки — скудный запас, рассчитанный на сутки пути. Этого должно было хватить, чтобы добраться до следующего источника. Хотя, если он окажется сухим… тогда придётся молиться и идти дальше, полагаясь на инстинкты и удачу.
Где-то на середине пути Франциско неожиданно пришёл в себя. Теперь он мог ехать самостоятельно, и не было нужды привязывать мальчика к седлу позади Санчо. Впрочем, общаться Франциско не начал и ехал молча, равнодушно глядя на красоты прерий.
После месяца изнурительного перехода они, наконец, достигли обжитой земли — города Санта-Крус-де-ла-Сьерра, столицы департамента. Побелённые глинобитные дома под черепичными крышами, пыльные улицы, буйная зелень садов за глиняными заборами. На главной площади скромная церковь с колокольней соседствовала с одноэтажными административными зданиями. После бескрайнего Чако даже этот бедный по сравнению с Асунсьоном городок казался путникам земным раем.
Первоначальный план — остановиться на постой в монастыре Сан-Франциско — сорвался из-за Лопеса-младшего. Он при виде монастырских построек впал в тихую панику и всё время порывался убежать. Гаучо были в недоумении, а Санчо и Поликарпо поняли всё правильно и уговорили всех остановиться в «Тамбос» — местном постоялом дворе для торговцев. Благо в это время ярмарок не было, и заведение было почти пусто. Им выделили одну комнату с земляным полом и без каких-либо удобств. В качестве еды был только один вариант: кукурузная похлёбка «локро» и жареное мясо.
Несколько дней путники отсыпались, отъедались и отмывались. Патиньо и Санчо расспрашивали местных о предстоящей дороге и пришли к общему мнению.
— Нам надо обменять лошадей на мулов, — заявил Патиньо вечером второго дня.
Гаучо изумлённо воззрились на него, не зная, как прокомментировать подобную глупость. Но Санчо поддержал:
— Ну, не обязательно их продавать или обменивать. Можно оставить их при монастыре. А мулов купить. Деньги у нас есть.
— Да зачем⁈ — воскликнули гаучо практически хором. Им мысль обменять любимых криолло на крестьянских мулов казалась кощунственной.
— Амиго, — успокаивающе поднял ладони Поликарпо. — Мы идём в горы, где равнинные лошади просто умрут. Они лягут на полпути, и мы их уже не поднимем. И дальше пойдём пешком. Только мулы, выращенные в горах, легко выносят такую дорогу.
— Да не может быть! — послышались восклицания. — Наши чакские криолло — самые выносливые лошади в мире!
— Это правда, — хмуро подтвердил Санчо. — Пятнадцать лет назад генерал Андрес де Санта-Крус потерял почти всю конницу при переходе отсюда в Ла-Пас. Там тоже были отличные кони.
Гаучо выглядели растерянными и подавленными.
— Тут как раз из Уюни в Санта-Крус караван соли пришёл. Тамошние погонщики — аррьерос — скоро пойдут обратно и почти без груза. Можно недорого у них выкупить несколько мулов.
— Так может, просто с ними пойти? — нахмурился Санчо.
— Нам не по пути, — развёл руками Поликарпо. — Они пойдут через Сукре и Потоси, а нам надо в Кочабамбу.
— А почему туда? — удивился Санчо. Они ещё маршрут не обсуждали, собирая информацию, и такая уверенность удивляла.
— Мне подсказали, как найти тамошнего пако. Возможно, он нам сразу и поможет, и дальше идти не придётся.
Гаучо и Санчо повеселели от такой новости и согласились с планом.
Мулов купили без труда и не слишком дорого — всего по тридцать песо. Но вот беда: они были приучены идти в караване, а потому добиться от них резвости было невозможно. Они шли очень ровно, плавно и очень неспешно — не быстрее обычного пешехода.
Второй этап пути оказался куда утомительнее и гораздо страшнее. Почти триста миль плохой дороги, петляющей меж скал, где камни под ногами мулов то и дело срывались в пропасть. Она то поднималась в гору, то спускалась. Хотя в гору — чаще. С каждым днём воздух становился разрежённее, холоднее, а небо — неестественно синим. Ведь до Кочабамбы, конечной точки их маршрута, нужно было преодолеть перевал, вознёсшийся выше облаков. Когда путники оглядывались назад, под ними клубилась молочно-белая пелена — казалось, будто они шагнули за край мира.
Дорога, проложенная ещё инками, казалось, с их времён и не ремонтировалась ни разу. Подвесные мостики вызывали в душах гаучо ужас — они скрипели и раскачивались над бездной, где внизу, в сизой дымке, серебрились ниточки рек. А узкие карнизы вдоль скал ещё долго потом преследовали их в снах.
Воздух становился всё разрежённее. С каждым шагом вверх он словно исчезал, оставляя в груди лишь жгучую пустоту. «Сороче», как называли эту муку горцы, не щадила никого — ни молодых, ни старых. Голова кружилась, ноги подкашивались, дыхание становилось прерывистым и беспокойным. Местные рассказывали, что это духи гор хватают за горло и не пускают выше, другие же говорили о ядовитых испарениях из глубин земли. На самом же деле просто не хватало кислорода.
Усталость стала постоянным спутником и не отпускала даже после ночёвки. Сны были тревожные и не приносили отдыха. Две недели такого пути вымотали больше, чем месяц в Чако. А ещё путников раздражала бесконечная болтовня Патиньо на непонятном языке.
Всю дорогу он подыскивал попутчиков из местных кечуа и без умолку болтал с ними. Всё это он делал, чтобы восстановить навыки языка, на котором не говорил с детства. Заодно он узнавал больше о местной жизни и настроениях коренных народов. Ведь Патиньо солгал Карлосу о своих связях. Он никогда не бывал в Андах и никого там не знал. Его отец всю жизнь прожил в Парагвае, так что даже старых знакомств не было. Но ищущий да обрящет, и Патиньо изо всех сил старался вникнуть в местные дела.
В Кочабамбе пришлось вскрыть запас вещей, заготовленных для подарков. Патиньо не без труда нашёл местного пако и договорился с ним о лечении мальчика. Но тот, едва взглянув на пациента, отказался даже пытаться.
