Читать книгу 📗 "Кореец (СИ) - Ледов Вадим"
Вадик Зайцев — студент Гнесинки, пианист. В их «ансамбле» играл исключительно ради денег. Но халтура эта доставляла ему какое-то свое, тихое, извращенное удовольствие. Он с непроницаемой улыбкой наблюдал за пьяными танцами, за потугами Петрова изображать Элвиса, за Юркиными гитарными запилами. Сам играл безукоризненно, чисто, но без души. На советы не напрашивался, но если спрашивали — мог разложить любую гармонию. Почти не пил — берег руки и репутацию в училище. Тихий циник.
Лешка Пузырев — барабанщик. Учился там же, где и Зайцев, на ударных. Тусовался в рок-клубах, считал себя авангардистом. Их свадебную халтуру презирал всеми фибрами души, но играл — тоже ради денег. Играл зло, отрывисто, часто сбиваясь с простого ритма, но иногда выдавал такие брейки, что Юрка только присвистывал. Ненадежный, но способный.
Вот такая компания. Оркестр разбитых надежд. И этому Киму он собрался их показывать. Ну-ну. Посмотрим, что из этого выйдет.
Юрка Ефремов вынырнул из тяжелого, липкого небытия. Наглое солнце било сквозь щель в грязной шторе прямо по глазам. Голова — чугунный котелок, набитый ватой. Во рту — словно кошки нагадили. А правое ухо… оно жило своей отдельной, мучительной жизнью — горело, пульсировало и ныло так, будто его всю ночь жевали.
Бутылка с водой, его верная подруга, предательски исчезла. Пришлось тащиться в ванную на ватных подгибающихся ногах. По дороге он увидел — собственные брюки, вывернутые наизнанку и покрытые засохшей грязью. Рядом — пиджак, не лучше. «Хорошо погуляли», — мелькнула тоскливая мысль.
Зеркало ждало его, как строгий судья, но Юра малодушно отвернулся, сначала припав к крану, как верблюд, достигший оазиса, а потом подставил голову под холодную струю.
Когда он наконец решился взглянуть на свое отражение, оттуда глянула карикатура из журнала «Крокодил»: опухшее лицо с помятым выражением вечного удивления и ухо — пунцовое, как у нашкодившего пионера. Память услужливо показывала белый шум там, где должны были быть вчерашние события. Сюжет обрывался где-то на выходе из ресторана, дальше — тьма и радиопомехи. В этот момент в коридоре зазвонил телефон. Резко, требовательно, как милицейская трель. Юрка поморщился.
— Алё, — прохрипел он в трубку.
— Восстал из мертвых? — голос Виктора звучал подозрительно бодро.
— Как я домой-то попал?
— А драку помнишь?
— Драку? — в голове что-то шевельнулось, как сонная рыба в мутной воде.
— Тебе пару раз прилетело. А потом ты так заорал, что они разбежались, как тараканы. Я тебя домой привез — ты базлал всю дорогу что-то про музыку будущего.
— Мать честная…
— И да, сегодня свадьба. В шесть заеду за аппаратом.
— Какая еще… — Юра похолодел. — Сегодня⁈
— Просыпайся давай. Обед уже скоро.
Трубка коротко пискнула. Юрка со стоном поплелся на кухню. Открыл холодильник и замер. На верхней полке сиротливо лежала его кепка. Зачем он ее туда сунул? Но думать об этом было некогда, потому что рядом, на полочке дверцы, обнаружилось настоящее сокровище — бутылка пива «Мартовское».
Ванна стала его спасением. Два часа он отмокал в горячей воде, попивая пиво, выуживая из организма зеленых чертей похмелья. Вода остывала, он подливал горячую, и так — пока мир не перестал качаться. Всё это время он пытался вспомнить вчерашние похождения и под конец, что-то стало вырисовываться. Обрывки воскресенья начали всплывать в памяти, как пузыри из болота.…
…Сперва была репетиция. Ну, это понятно. Разучивали Высоцкого — его все время спрашивали на вечеринках. Петров пытался петь «Сыновья уходят в бой». Получалось фальшиво, без нерва. Но кого это волнует?
«Пипл схавает!» — ляпнул тогда Лешка Пузырев, и все заржали.
…В памяти всплыли десять бутылок «Мартовского» пива, выставленных на стол после репетиции. Они сидели, попивали пиво прямо из бутылок и вяло переговариваясь о чем-то несущественном. Зайцев и Пузырев ушли, он остался с Петровым. Затем допили полбутылки коньяка, заполировав им пиво и вот с этого момента память начала барахлить. О чем они говорили? Кажется, о музыке…
«Хорошее пиво… Я аж забалдел малость», — всплыли в голове собственные слова.
…Теперь он припоминал кафе «Причал». Как они туда попали? Кажется, это была его идея. Да, точно! Он предложил Петрову — тот, как всегда, ломался, говорил про отсутствие денег. «Я угощаю», — вспомнил Юрка свои слова и горько усмехнулся. Действительно угостил, так угостил…
Картинки начали проявляться отчетливее, как фотографии в проявителе. Столик у прохода на кухню, куда посадил их знакомый официант. Запах прогорклого масла. Бутылка водки. «Мясное ассорти» и курица «по-министерски». Первый тост. Второй. Они пили, не чокаясь, будто на поминках собственного творчества.
…И девушки! Две молоденькие девчонки с ярко накрашенными губами и огромными глазами. Как их звали? Оля и Наташа? Или Света и Таня? Юрка помнил, как подошел к ним, улыбаясь своей фирменной улыбкой человека, знакомого со всеми знаменитостями. Помнил, как представлял Петрова: «Это мой товарищ, он тоже музыкант».
Юрка прикрыл глаза, и в темноте закружились танцующие пары. Помнится, они выходили на танцпол — он едва держался на ногах, но пытался делать вид, что все под контролем. А потом он что-то говорил девушкам… что именно? Не вспомнить — молол какую-то чушь…
…Смутное воспоминание: Петров наклоняется к нему и шепчет на ухо: «Предупредили насчёт этих тёлок. Могут по ушам надавать». Юрка не понял тогда, переспросил: «Кто?», и Петров ответил: «В смысле — какие-то их мужики. Отморозки».
После этого события развивались стремительно. Юрка вспомнил, как налил водку в фужер для напитка и залпом выпил. Как предлагал девушкам поехать к нему домой. Как они сомневались: «А у вас квартира? А что мы будем делать?»
И последнее, что он помнил — как Петров выходит с бутылкой во внутреннем кармане пиджака, а он, Юрка, подходит к девушкам, рядом с которыми уже стоят какие-то мрачные типы. Он что-то сказал им, попытался взять девушек за руки…
Юрка осторожно ощупал распухшее ухо, вспоминая ослепительный удар, от которого отлетел в грязь. Кто-то потом еще ударил его ногой, прямо в ухо. Он закричал — пронзительно, как иерихонская труба. Стыд жег сильнее боли от побоев…
Перед выходом, Юрка зашел в туалет — еще раз оглядеть себя и привести в порядок. С похмелья волосы у него обычно вставали дыбом, но сейчас, видимо вследствие длительного отпаривания в ванной, лежали более-менее упорядоченно. Но бледность лица и краснота глаз его выдавали, не говоря уже про оттопыренное ухо. Он примерил темные очки, но стал похож на типичного шпиона из советских детективов. Со вздохом отложил очки. «Эх, не надо было столько пить!» Сжевал мускатный орех, чтобы, «освежить дыхание», и рассосал таблетку валидола, чтобы успокоить скачущее сердце,
Виктор приехал точно в шесть — свежий, наглаженный, пахнущий одеколоном «Шипр». Они вдвоем затолкали аппаратуру в таксишную «Волгу», пообещав водителю «накинуть на чай», и покатили на проспект Славы, в безымянную точку общепита на втором этаже типового торгового центра — один из тех советских храмов общественного питания, где вершились судьбы и заключались браки.
У входа уже переминались Пузырев с барабанными палочками в заднем кармане и Зайцев, похожий на преподавателя марксизма в своем строгом костюме. Рядом с ними маячил Ким, с лицом спортсмена и глазами человека, который знает какую-то важную тайну.
Пока они таскали аппаратуру, родители молодых кружили вокруг, как встревоженные птицы вокруг гнезда. Отец невесты — красный, распаренный, в костюме на размер меньше — подкатил к Юре:
— Вроде четверых заказывали, — он зыркнул на Кима с подозрением районного участкового.
— А это наш стажер, — улыбнулся Юра своей, отработанной перед зеркалом, фирменной улыбкой. — Он играет за еду.
Ким усмехнулся, но промолчал. В его взгляде читалось странное превосходство человека, который видел весь этот фильм до конца и знает, чем он закончится.
