Читать книгу 📗 "Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

— Здравствуйте, Ираида Алексеевна, — натянул я улыбку.

— Ме-ее-ееее! — истошно заорала коза, услышав голос кормилицы. Потом, от всей дури, долбанула в дверцу так, что сарайка затряслась. Чем это она? Рогами или копытами? Помнится, мужики, которых я в эту сарайку засунул, тоже ломились, но ничего не тряслось! Наверное, мощность следует измерять не в лошадиных силах, а в козлиных. Или в козьих?

— Ой, Иван Александрович, здрасьте… Щас. Манечка, подожди, солнышко… Чего я спросить-то хотела? Щас, только Манечку покормлю. Сокровище-то мое!

Бабулька споро размотала веревочку и принялась кормить рогатое «сокровище» капустными листьями, не уставая умиляться:

— Ох, красавица-то ты наша… Умница! А ушки какие! А рожки! Иван Александрович, а кем она вам приходится?

От неожиданного вопроса на пару секунд онемел.

— Манька? Козой она мне приходится, больше никем. Точно — не родственники. Мы с ней даже знакомы недавно.

— Нет, я про Анечку, — поспешно уточнила соседка. — Мы-то все поначалу думали, что она Нюшка, прислуга. А она нынче Аней стала, гимназисткой. Да еще и шикарная, словно дворянка. Теперь голову ломаем — кто ж она есть? Была бы постарше — решили бы, что любовница ваша, вы уж простите нас, дураков. Так не ходят любовницы в гимназию, да еще и за ручку с невестами. Да и вы у нас человек, хоть и молодой, но порядочный, любовницу бы напоказ выставлять не стали.

О как! Порядочные люди любовниц могут завести, но напоказ не выставляют. Надо запомнить.

— Так кто она вам, Анечка-то? Уж вы скажите старой бабке, любопытство замучило.

— Сестренка она моя, младшая, — ляпнул я. — Аню цыгане в детстве украли, а потом ее мужики отбили. Бедняжка в деревне росла — сызмальства коз доила, коней пасла, гусей на водопой водила. Вот, решил я прислугу себе нанять, а она сестрой оказалась. Но она крестьянкой числится. Бумаги надо выправлять, что дворянка. Сразу-то все не сделать, правильно? Пусть теперь учится, потом замуж выдадим.

Выдадим, как же. Где такого дурака найти, чтобы взял Аньку замуж? Проще козу в хорошие руки пристроить.

— Ох ты, Господи! — закрестилась бабулька, позабыв про капустный лист, который немедленно был вырван из ее рук и слопан козой. — Такого даже в сказках не слышала.

— И я не слышал, — кивнул я, собираясь раскланяться и уйти. Капуста у Ираиды закончилась, теперь можно.

Но так просто от любопытной соседки не отделаться.

— А чего ж беленькая-то она? И в о́ лос у нее в косе русый?

— А какой она должна быть? — удивился я. — Я же и сам белый, и в о́ лос русый. Сама-то Анечка не цыганка, а русская.

— Так цыгане-то, когда наших деток крадут, они им в задницу деготь заливают — те и чернеют, — громким шепотом поведала бабулька. — И кожа темной становится, и в о́ лос черный. Посмотришь — от цыганенка не отличишь.

Господи, деготь заливают! Охренеть. Мне самому стыдно стало — чего это я на цыган-то решил свалить? Прикольно показалось. Надо было сказать, что Анька цыган застроила, они ее сами вернули.

— Значит, не успели Анечке деготь залить, так и слава богу, — сделала бабка вывод.

Точно, что слава богу. Если бы ей еще и деготь залили в это место, так и представить страшно. Эх, ладно, что гимназистка не слышит, она бы нам с бабкой устроила маленькую революцию без отрыва от кухни.

Вошел в дом, услышал, что Анька на кухне что-то напевает. Нет, не гимназистку шестого класса, но что-то такое… Явно, не из девятнадцатого века. Навострив уши, услышал.

— Сяду я верхом на коня,

Ты неси по полю меня.

По бескрайнему полю моему,

По бескрайнему полю моему.

Господи, а эту-то я когда успел спеть? Сколько раз себе говорил, чтобы думал, прежде чем петь. Но сам себя иной раз не контролирую и забываю, что рядом со мной бегает маленький (но уже не такой и мелкий) гений, умудряющийся запоминать все и вся. Или почти все. Ладно, если бы она только нужное запоминала, а тут…

А мог бы про шоколадного зайца спеть. Правда, дальше того, что заяц — ласковый мерзавец, не помню, но этого бы хватило. Хуже только колосистые брови, что где-то золотятся. «Любэ» — это еще ничего, терпимо. Мой приятель — ярый кошатник, обожает переделку песни, так и я у него подхватил.

Выйду ночью в кухню с котом,

Свет не зажигая при том,

Спит моя семья, спит усталый дом,

Только мы с котом на кухню идём.

Мне переделка нравится. С конями я в поле не ходил, а ночью, к холодильнику — бывало. Правда, без кота[1].

Но мне в этом веке лучше про холодильники не петь.

Пока Анька пела, успел переобуться и переодеться.

— Ваня, а чего ты так поздно? — выскочила ко мне кухарка, а заодно и гимназистка. — На обед не пришел, на ужин опоздал. Я уж сама за тобой хотела бежать. Это из-за Катьки-утопленницы?

Я только отмахнулся. Ну, ничего в этом городе в секрете не держится. Уже про утопленницу все знают. Спросить — что народ-то болтает? В чем причина утопления? Может, имеется альтернативная версия? Но служебные дела подождут. Другое гораздо интереснее.

— Расскажи лучше, как первый учебный день прошел? Девчонки не обижали?

— Фи… Попробовали бы! — воинственно вздернула носик Анька, точь-в-точь, как ее коза рожки.

— Да, пока не забыл, — вспомнил я о визите родственников. — К тебе дедушка с дядей приходили.

— А я уже знаю, — хихикнула Анька. — Перед нашим домом торчали. Я на перемене забегала, надо было кое-что взять. Они сказали, что хозяин шибко сердитый, не велел во дворе ждать.

— Я вообще-то думал, что они ушли, — покачал я головой, начиная сердиться на свалившихся невесть откуда родственников. — Денег просили?

— Не-а, впрямую не просили, издалека зашли. Мол — Нюрочка, а ты свою родню узнаешь? Дедушка твой родной, и дядюшка. Ой, плохо-то как, что ты нас не помнишь. Родственникам друг за дружку держаться нужно! Как живешь? Слышали, что не бедствуешь. А я им — как хорошо, что вы приехали! Я на гимназию у хозяина денег заняла, неужели родственники не помогут? Мне много-то и не надо — рубликов двадцать, если все скинутся, так и соберем.

— А они? — поинтересовался я.

— Они засмущались, сказали, что таких денег отродясь в руках не держали. Тот, что дядька начал орать — мол, незачем кухаркам учиться, а дед его за рукав потянул — мол, пойдем, а не то хозяин вдруг прибежит. Ваня, а у дядьки щека распухла и глаз заплывать стал — не твоя ли работа?

Хвастать своим подвигом я не стал. Напротив — как-то неловко. Что ж, будем надеяться, что родственники больше не появятся. А иначе (если Анька позволит), придется применить административный ресурс. Озадачу урядника из деревни Аннино провести разъяснительную работу.

— А теперь иди лапы мыть, пойдем обедать и ужинать, — скомандовала Анька. — И помалкивать. Сейчас мы с тобой щи станем есть. Или, как говорят воспитанные люди, вроде тебя — щец навернем! Да, Ваня, пока есть не сели — куда половина каравая девалась? Я-то рассчитывала, что нам на два дня хватит.

— Съел, — сообщил я. Сощурив глаза, обиженно произнес: — А тебе для братца хлебушка жалко?

— Ваня, а если тебя за ухо дернуть? — ответно прищурилась Анька. — Ох, щас как дерну, а коли дерну — как заорешь! Не посмотрю, что ты мой хозяин, а я прислуга. Вот, как сейчас возьму, да уши-то надеру. Ты, ваше высокое благородие, мне Маньку не перекармливай! Я ей пойло сготовила — корки у меня для козы лежат, на теплой воде развела, принесла, а она харю воротит. Водичку выцедила сквозь зубы, а хлеб не тронула. Испугалась — не заболела ли? Думала — надо за ветеринаром бежать. Гляжу — а половины каравая как не бывало. Думаю — не мог же мой младшенький столько слопать? С утра он кусочек съедал, не больше. Не иначе Иван Александрович козлухе скормил!

— Козлуха — тоже человек, пусть и рогатый. И кушать просит. Развел я козлушек на свою голову.

Как козе отказать, скажите на милость?

— А уж ругался-то как! — хихикнула Анька. — Дескать — мало ему одной козы, вторую завели.