Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

«Вся верхушка власти была согласна…» — мысленно повторил он фразу из своего же внутреннего монолога.

Согласна?

Нет. Они были вынуждены. Приперты к стенке компроматом, который он, отщепенец, собирал по крупицам все эти долгие месяцы. Они боялись. И это был единственный правильный фундамент для власти. Не любовь, не уважение, не преданность идее — животный, липкий страх.

Он знал, что завтра, на Пленуме, эти же люди будут с искренним, как им казалось, энтузиазмом аплодировать его речи, будут жать руку, заглядывать в глаза. Они будут улыбаться. Все до одного.

«…но стоит только повернуться…»

Александр Николаевич медленно прошелся по кабинету, его пальцы провели по корешкам книг в кожаном переплете, остановились на папке с грифом «Особой важности». Он так и не лёг спать. Спать было некогда. Власть — это не кресло, в которое можно удобно устроиться. Это лезвие бритвы, на котором нужно балансировать вечно. Он принял это. Он был к этому готов.

Шелепин подошёл к окну. На востоке уже разливалась первая, едва уловимая синева. Ночь приняла его дар. Теперь наступал день, чтобы предъявить его всей стране.

И он не собирался поворачиваться к коллегам спиной. Никогда. Он будет смотреть им в глаза. Неотрывно. Пока они не отведут взгляд. Пока не опустят головы.

Коллеги начали набирать жирок. Начали кабанеть и грести всё под себя. И это результат малого правления Брежнева, который был мягок и вежлив. Леонид Ильич не хотел ссориться ни с кем. Но и не хотел ничего менять. Его всё устраивало.

«На наш век хватит!» — вот такой вот был лозунг, под которым начали продавать природные богатства.

И это следовало прекратить. Александр Николаевич успел помариноваться в политическом супе достаточно, чтобы расставить всё по полочкам и не очаровываться более никем. Пришла пора разочароваться партийным работникам!

Не бывать им «красными боярами»! Страна должна встать на нормальные рельсы развития!

Он мысленно перебирал их лица, эти сытые, обрюзгшие физиономии с хитринкой в глазах. «Красные бояре» — точнее не скажешь. Они уже забыли, с чего начинали, зачем шли во власть. Для них Партия превратилась в кормушку, в сословный клуб, где главное — не идея, а место в иерархии и доступ к благам.

Брежнев… Да, Леонид Ильич был свой парень, «хороший мужик». Но хороший мужик — не синоним хорошего правителя. Его «доверие кадрам» обернулось безграничной коррупцией, его «стабильность» — застоем, его «вежливость» — трусостью перед необходимостью принимать жёсткие, кровоточащие решения. Он позволил им обрасти жиром и почувствовать себя неуязвимыми хозяевами жизни.

Шелепин отвернулся от окна, его взгляд упал на портрет Ленина, висевший в строгой темной раме. Мудрый, суровый, с горящими глазами. Он делал революцию не для того, чтобы у руля встали потомки князей и купцов, перекрасившие вывески, но оставшиеся прежними — жадными, косными, мелочными.

«На наш век хватит!» — да, это был единственный, подлинный лозунг. Предать идею, распродать наследие, выжать из страны всё, что можно, а там — хоть трава не расти. Предательство, прикрытое болтовнёй о «мирном сосуществовании» и «развитом социализме».

Александр Николаевич резко дернул шнур бра, и комната погрузилась в полумрак. Синева за окном крепла, отливая сталью. Он не чувствовал усталости. Внутри бушевала холодная ярость — та самая, что заставляла когда-то чекистов гнать белогвардейские банды до самого Владивостока и вышибать спесивых дипломатов из считавшихся неприкосновенными посольств.

Он знал, что коллеги ждут от него. Ждут, что он, «один из своих», войдёт в кремлёвский кабинет и всё останется по-прежнему. Может, чуть строже, чуть дисциплинированнее, но суть та же — чтобы «всё было», чтобы никто не дергал за парчовые рукава, не лез в карманы и не мешал спокойно «руководить», то есть владеть.

Они жестоко ошибались.

Пришла их пора разочароваться.

Он не будет «генсеком-хозяином». Он будет хирургом. С холодным глазом, твёрдой рукой и острым скальпелем. И первым делом он начнёт резать этот жир, этот разросшийся, метастазировавший по всему телу страны партийно-хозяйственный рак.

Не бывать им боярами. Страна встанет на рельсы. Жестокие, стальные, ведущие только вперёд. И тот, кто посмеет лечь на эти рельсы, будет раздавлен без сожаления.

Послышался робкий стук в дверь. Вошла симпатичная девушка с подносом, на котором дымился кофе:

— Александр Николаевич, вы не ложились… Может, хоть немного перекусите? Я бутерброды приготовила.

— Спасибо, Светлана. Оставьте, — он кивнул на край стола. Голос был спокоен, но в нём звенела та самая сталь, что виднелась теперь за окном. — Рад, что вас не сильно… допрашивали. Ребята могли и перестараться. Но всё сделано чисто — не подкопаешься.

— Ничего. Помяли немного, но я к этому была готова, — улыбнулась девушка. — Спасибо, что замолвили словечко!

— И вам спасибо. Я не забуду вашей работы. Да! И спасибо за кофе. Сегодня нужно быть бодрым. А ещё мне нужны бритвенные принадлежности. И приготовьте мой самый строгий костюм. Сегодня важный день. Очень важный.

— Так точно, товарищ Генеральный секретарь! — козырнула девушка, потом по-военному развернулась и вышла из кабинета.

Шелепин невольно проследил за её походкой. Заметил, что замы тоже не отрывали взгляда от строгой юбки.

Глава 11

— Русский Ваня! Вали домой! — снова прозвучало на перроне.

В ответ раздался поддерживающий смех.

— Никаких ответов на провокацию, — раздался крик в поезде. — Не хватало ещё на перроне устроить драку.

— А как же без хорошей драки? — спросил кто-то из пассажиров. — Надо же отметиться!

— Никаких, Никифоров! — снова прозвучал тот же мужской голос. — Или ты хочешь попасть на карандаш?

— Как бы нам на перо не попасть с такими ограничениями, — буркнул недовольно тот, кого назвали Никифоров.

С этим высказыванием я был вполне согласен. Чем больше мы позволяем себя оскорблять, тем пренебрежительнее к нам отношение. А если сразу по мордасам и поставить на место, то тогда на цырлах будут ходить и уважать как родного папу!

Мы с Серёгой начали спускать вниз чемоданы и сумки. Помогать нашим дамам.

— Так, не расходимся. Выходим дружно и не отстаём друг от друга! — вновь прозвенел командный голос в коридоре.

— Это Валерка Веденеев старается, — сообщила Мария Сергеевна. — Когда чехов арестовывали, его даже рядом не было, а теперь вон как выпендривается! Старается быть организатором группы.

— Русский Ванька, вали домой! — снова проревел голос с улицы. — Бери свою Маньку за жопу и проваливай!

Не, этот человек явно напрашивался на стоматологическую операцию без наркоза.

— Ах ты ж… — пробурчал Серёга, выпуская ручку чемодана. — Щас я ему морду набью, чтоб не гавкал…

— Стоять! — я схватил его за локоть. — С нами дамы. Как мы их бросим? На кого?

— Ванька, домой вали! Вали домо-о-ой!

— Так, группа, выходим! — перекричал воловий рёв голос организатора.

— Ух, какой же он горластый… Ладно, идёмте, а то Валерка весь на навоз изойдёт, ишь, как надрывается, — улыбнулась Мария Сергеевна.

Из вагона высыпала наша группа, сплочённая, как стая перелётных гусей в бурю. Чернявый и подвижный Валерка Веденеев, размахивая листком с какими-то пометками, пытался построить всех в колонну.

— По паре, товарищи! Держимся вместе! Пресекаем любые провокации!

— Сам ты провокация, — громко процедила Мария Сергеевна, поправляя шляпку. — Шел бы лучше багаж посчитал, организатор хромой.

Толпа на перроне гудела, как растревоженный улей. Какой-то детина в кепке с лупатыми глазами навыкат и с лицом, навсегда обидевшимся на бритву, продирался к нам сквозь толпу.

— Ванька! Я тебе говорю! Вали-вали! — он был уже в десяти шагах, и его алкогольное дыхание можно было почувствовать уже сейчас.

— Никифоров, не вздумай! — зашипел Веденеев, но было поздно.

Никифоров, коренастый мужик с умными глазами, уже снял очки и аккуратно положил их в футляр, который засунул во внутренний карман пиджака. По виду он не представлял опасности, а вот по движениям… По движениям можно было много сказать о человеке. Так вот, я бы не хотел с этим человеком вставать в боевой спарринг.