Читать книгу 📗 "Смутные дни (СИ) - Волков Тим"

— Как-то пошло все… А Распутин вот ни капельки не похож!

— Не похож, это точно! — со знанием дела кивнул Иван Палыч.

Кивнул, и вспомнил свое настоящее… то еще, старое, имя — Артем… клинику, Москву двадцать первого века… по которой почему-то нисколечко не скучал… и куда его обещал вернуть сам Григорий Распутин. Лично обещал… Ну, не то, чтобы вернуть — попробовать.

— Ты что вдруг такой грустный? — Анна Львовна решительно взяла кавалера под руку.

— Просто задумался, — широко улыбнулся доктор. — Странная штука — жизнь.

— Да ты у нас философ! Ой… давай газет купим!

— Давай.

На небольшой площади перед выходом на платформы торговали вразнос всякого рода прессой.

— «Тайны царского ложа»! — наперебой орали продавцы-мальчишки. — Сашка и Николашка!

— «Вечерний Зареченск»! Куда пропадают девушки?

— «Тайны царского ложа»!

— Николашка и Сашка!

— «Театральный вестник»! Большая статья о Шаляпине!

— «Театральный вестник» дайте! — Аннушка отсчитала денежки…

— Анна Львовна! Здравствуйте! И вам Иван Палыч — поклон!

У платформы встретился знакомый, Парфен Акимыч Кузькин, кряжистый крепкий мужик лет шестидесяти, до самых глаз заросший пегой густой бородою. В Зарном он, кроме всего прочего, торговал керосином и еще был церковным старостой.

— Здравствуйте, Парфен Акимыч! Каким судьбами здесь?

— Да вот, ездил к Нобелям, насчет керосину. Завтра, говорят, будет! Подводу с бочками погоню.

— А про бензин не знаете?

— Бензин есть! — поправив картуз, лабазник почмокал губами. — На поезд?

— Ну да…

— Так дальний-то уже ушел… Полняком! А наш-то, местный, то ли будет, то ли нет… Вот незадача! Не знаю, в город пойтить, аль тут дожидаться?

Внезапно послышался гудок паровоза…

— А вот кажись, и наш! — насторожился Кузькин. — А и вправду — наш… Эва, паровозик-то маленький… И вагоны! Ой, щас народ попрется! В окны полезут — да-а!

Третий класс и впрямь, набился битком, а вот вагоны второго класса оказались полупустыми. Что же касаемо первого класса, то такового в этом поезде не было вовсе. Так ведь и не экспресс, а всего-навсего местный «подкидыш». И даже паровоз у него — маневровый, смешной такой «самоварчик»…

Пока садились, пока дали отправку, уже начало смеркаться, так что ехали уже в полной темноте. В вагоне второго класса зажглись лампочки, в третьем тоже зажглись — но, всего четыре на весь вагон…

Анна и Иван Палыч сидели, по сути, вдвоем. Никто не мешал — Парфен Акимыч экономил и поехал третьим классом. Впрочем, что тут и ехать-то?

Позади разместились двое пареньков, на вид лет по шестнадцати, гимназисты или уже студенты. Оба — в тужурках и серых форменных фуражках, кои было принято носить в реальных училищах. Один — бледнокожий блондин, второй — рыжеватый, с веснушками. Об молчаливые и чрезвычайно серьезные. Настолько, что хотелось смеяться!

Аннушка в полголоса зачитывала интересные места из театральной газеты — просвещала.

— Убийственно длительные антракты на «Юдифи», когда ее поет Шаляпин в опере Зимина. После каждого акта двадцать минут перерыва; можно даже пообедать в антракт. Если это делается, потому что Шаляпину нужно в антракт отдохнуть, то это причина, с которой нужно считаться. Но нужно также считаться с публикой, которую эти антракты расхолаживают. Если это делается для того, чтобы удлинить спектакль, то…

Поезд неожиданно дернулся и встал.

— Ну вот, — сказал кто-то невдалеке. — Опять — в чистом поле. Небось, пропускаем кого-то.

— Так экспресс на Читу!

— Нее-е! Не на Читу! Харбинский. Сейчас пролетит — увидите.

Глянув в окно, Иван Палыч увидел освещенный единственным фонарем разъезд… и прокатившую мимо дрезину!

А если это…

Двое парнишек — те самые гимназисты — вдруг вскочили, и, надев на рукава белые повязки, опрометью бросились к выходу…

— Ого! — ахнула Аннушка. — У них, кажется, наганы!

— Такие юные бандиты?

— Да нет же! Наоборот — белые повязки!

На улице затрещали выстрелы…

— Аня, ложись!

Доктор вовсе не собирался никуда вмешиваться, тем более, что револьвер он попросить забыл. Да и Анна была рядом…

Впрочем, любопытство взяло свое…

Иван Палыч глянул в окно… И едва успел отпрянуть!

Брызнули осколки стекла, разбитого револьверной пулей… Кто-то закричал в ночи… Снова выстрелы! Крики! Кто-то пробежал… упал…

Черт возьми!

В упавшем доктор узнал Петракова…

Выстрел!

Светленький гимназист, вскрикнув, схватился за бок…

Петраков… Зачем он здесь? С его-то раной! Кровью сейчас истечет и…

— Аннушка, я быстро!

— Я с…

— Нет! Если поедем — дергай стоп-кран!

Ага, дергай… А если вся паровозная бригада — бандиты?

— Василий Андреевич! — выпрыгнув из вагона, доктор бросился к раненому. — Ты как?

— Терпимо, — узнав, улыбнулся тот. — Виктора посмотрите… Вон, парнишку…

Из вагонов уже прыгал народ — выстрелы, дело такое… Кто-то уже заголосил…

— Па-апрашу без паники! — выстрелив из наган вверх, из лесу появился… Гробовский!

— Именем общественно поли… тьфу-ты! Милиции! Господа, спокойно садитесь в поезд… По вагонам, говор-рю, мать вашу!

Снова выстрел!

Народ мигом бросился в вагоны…

Между тем, Иван Палыч уже осмотрел гимназиста, блондинчика… Слова Богу, пуля прошла по касательной. Больше досталось одежде…

Появился и второй гимназист. Который с веснушками… Под дулом револьвера он гордо вел двоих парней со связанными руками… Хотя, нет, не связаны — наручники!

— Василий Андреевич! — подойдя, Гробовский кивнул на гимназистиков. — Это и есть твои лучшие кадры?

— А других и нет, — потупился начальник милиции. — А эти со мной с февраля! Ребята геройские…

— Это я заметил… Еще б ума бы! А вообще — молодцы, труса не праздновали… Господи, Иван Палыч! Ты-то как здесь?

— Стреляли…

Сказав так, доктор громко расхохотался… Вспомнил известный фильм. Ведь, почти дословно…

Вечером пили чай в смотровой. Аглаю Иван Палыч отправил домой, отдыхать, а дежурить кому-то надо было. Тем более, клиентов прибавилось — не считая подраненного гимназиста Вити и самого Петракова с открывшейся раной, еще и один бандитский прихвостень — кочегар с паровоза.

— Ну, Василий Андреевич! — перевязывая, ругался доктор. — Ну, совсем вы мой труд не цените! Сунулись… А, если б меня бы не оказалось? Истекли бы кровью — и все…

— Что ж… Отдал бы жизнь за дело демократической революции! За народ.

Петраков улыбнулся… и тут же сконфузился:

— Уж извините, доктор… Постараюсь больше не так…

Господи, сколько ж ему лет-то? Восемнадцать… двадцать?

Как позже пояснил Гробовский, на «железке» повязали всех. Весьма кстати пришлась помощь нескольких бывших агентов, коих ангажировал лично Алексей Николаевич. И перед властями особенно не светил. Ну и гимназисты не сплоховали… Как выразился Гробовский — «Их бы еще годика три поучить»!

Да вот не было трех годиков… И одного даже не было…

Насчет Андрюшкиного дядьки — Феклистова — поручик, в отличие от Петракова, сильно сомневался.

— Соскочит! Присяжного поверенного наймет хорошего… По новому — адвоката. Скажет — не догадывался, не знал. А если парни на него покажут — оговорили! Соскользнет… Сейчас адвокатам вера большая. Сам министр юстиции из их числа… как его… Керенский! А еще, Иван, скажу тебе честно… Шайку-то эту мы накрыли… Но! Это только вершки. Есть еще кто-то такой… эдакий! Крученый, хитрый… Чувствуется рука! И дело о приводных ремнях — это так, эпизод… Думаю, очень скоро еще что-то услышим! И куда более громкое.

На следующий день доктор помчал в город на «Дуксе». За милиционерами и арестованными прислали аж два авто — грузовик и «Лорен-Дитрих». С ними уехала и Анна Львовна. С Иваном Палычем они договорились встретиться вечером. Пойти в театр на «Тайну Романовых», а вечером вернуться в Зарное на мотоциклете.