Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"
Но поражали не строения, а дорожки. Не асфальтовые, а выложенные бетонными плитами, не какой-нибудь тяп-ляп, а немецкая работа. Деревья вокруг — всё больше липы, уже распустившие свои липкие, сердечком листочки, стояли ровными рядами, создавая тень и тишину. Тишина здесь была особая — не лесная, дикая, а какая-то… ухоженная, подстриженная, как газон.
— Это спецхозяйство, — начал пояснения майор, его голос прозвучал громче, чем нужно, нарушая установившуюся тишину. Он явно заучивал этот текст. — Небольшое, на сто двадцать работников. Овощи, фрукты-ягоды, молоко. Для спецстоловой, спецбуфета. — Он сделал паузу, подбирая слова, важные, подчеркнутые. — Минимум искусственных, синтетических удобрений. Полное отсутствие ядохимикатов. Всё исключительно натуральное. Здоровая пища — для здоровья людей.
Это был не его текст. Это был лозунг, висевший на стене небольшого домика, который, судя по вывеске «Контора» и занавескам на окнах, и был административным центром. Конторы, они везде конторы. Кто же на своей собственной избе, прибьёт лозунг о здоровой пище? И знамя — небольшое, но новенькое, алое — кто станет его вывешивать над крыльцом своего дома? Нет у нас такого обыкновения. Знамя — оно для площадей, для парадов, для контор.
— Живут и работают здесь староверы журбинского согласия, — продолжал майор, понизив голос, как бы сообщая нечто конфиденциальное, хотя кто мог его слышать, кроме нас? — Они здесь и при царе-батюшке жили, и после революции остались. В войну… — он кашлянул, — немцы сюда не совались. Можайск взяли, и по окрестностям шастали, но сюда не дошли. Да и времени у них, у фрицев, не было. Другие задачи, поважнее. Но староверы решили, что место тут особенное. Наполеон, говорят, обошел стороной. Гитлеровцы — тоже мимо прошли. Стало быть, место заветное. Святое.
— Работают кем? — спросила Лиса, Надежда, повернув голову с переднего сиденья. Ее голос, обычно звонкий и насмешливый, сейчас звучал ровно, с деловым интересом.
— Всеми, — отозвался майор. — В хозяйстве. И пашут, и сеют, и сажают, и урожай убирают. Таких работников поискать. Исполнительны. Трудолюбивы до крайности. А что в Бога верят… — майор махнул рукой, — так пусть верят. У нас же, как известно, свобода совести. Конституция. Работе вера не мешает. Напротив, дисциплинирует.
Людей на идеальных бетонных дорожках было поразительно мало. Совсем мало. Один-единственный человек только и попался на глаза. Мужчина под сорок, он шел не спеша, неся что-то тяжелое в берестяном коробе за спиной. И он не взглянул на нашу машину, на колонну грузовиков. Его взгляд был прикован к высокой липе у дороги. Что он там высматривал? Какой знак, какое предзнаменование в переплетении ветвей и молодой листвы? С нашего сиденья, из движущейся «Волги», ракурс был не тот. Не понять.
— Да, — вздохнул майор, словно подтверждая мои мысли, — они нелюбопытные. И наш брат им неинтересен. Совсем.
— Ваш брат? — быстро переспросила Надежда, взявшая на себя бремя общения с майором, пока Ольга сосредоточенно вела машину по незнакомому поселку, а я летал с веточки на веточки древа собственных мыслей. — А кто ваш брат?
— Наш брат… — майор замялся, — это… военные. В общем смысле. Они — как бы сами по себе. Мы — сами по себе. Ну, это… по жизни так. А по работе… ничего, есть контакт. Как положено.
Посёлок остался позади. Дорога пошла в гору, но уклон невелик, да и горой это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Пригорок. На общедоступной карте Подмосковья этот бугорок не обозначен вовсе — просто часть Возвышенности, безымянная. Но на той карте, что я привез из Берлина, купленной больше из любопытства, было четко выведено: «Навь-Гора». По-немецки, конечно. Высота — 340 метров над уровнем моря. Что ж… Триста сорок, так триста сорок. Чем богаты, тем и рады. У иных и такой горы нет.
Навь-Гора… Звучит странно, чуждо, отдавая седой древностью и чем-то потусторонним. И «Матушка» наша, взбираясь на этот склон, казалось, вздыхала чуть глубже, а майор Щусев невольно поправил фуражку на коленях, глядя вперёд, туда, где дорогу перекрывали уже не деревья, а ворота.
Майор показал рукой на строения, затерявшиеся среди высоких сосен.
— База отдыха «Вершина», — произнес он с гордостью. — Министерства обороны. Ныне пребывает на реконструкции. Официально. Ремонт, понимаете ли, требуется капитальный, а средств… — Он развел руками, и в этом жесте читалась целая эпопея ведомственных согласований, урезанных смет и вечной нехватки. — Средств пока не предвидится. Потому отдыхающих нет. Пустует.
Слова «пустует» повисли в воздухе с какой-то особенной значительностью. И действительно, обширный двор, на удивление ухоженный — ни травинки лишней, словно подметенный крупной щеткой, — казался вымершим. Если бы не грузовики. Три «Шишиги», Газ-66 то есть, цвета грязи и пыли, стояли у невзрачного ангара, похожего на раздувшуюся избу. Их разгружали. Подъезжал, негромко урча, небольшой погрузчик, его вилы ловко подхватывали контейнер — серый, безликий, на вид четверть или треть тонны — и аккуратно увозил его в зев ангара. Споро. Без лишних слов, без суеты. Работали двое: оператор погрузчика и водитель шишиги. Вот и все действующие лица на этой обширной сцене. Никаких восьми человек. Никакой толчеи. Только методичный гул мотора погрузчика, скрежет металла и тихий шелест страниц блокнота. Ладно, шелест страниц я для красоты вообразил. То есть он, конечно, был, шелест, но за шумом двигателя не очень его и слышно. Совсем не слышно.
Мы, послушные указанию майора, проехали по бетонке глубже, в сердце базы. Недалеко. Совсем недалеко. Казалось, сделали лишь десяток оборотов колес.
База отдыха «Вершина» великолепием не поражала. Она не поражала вообще ничем. Обыкновенная. Стандартная. Унылая. Таких баз на дюжину двенадцать. Даже больше! Словно штамповка с какого-то ведомственного конвейера образца шестидесятых. Двухэтажный жилой корпус, по длине и убогости фасада напоминающий хрущевку на два подъезда, но без балконов и с каким-то особенно тоскливым видом. Рядом — приземистая коробка столовой-кухни, с трубой, из которой, впрочем, вился обнадёживающий дымок. Волейбольная площадка с обвисшей сеткой. Беседка. Раковина эстрады, ряды самых простых деревянных скамеек. Без излишеств, в общем. Экономика, как известно, должна быть экономной. И база «Вершина» являла собой живой памятник незыблемой истине. Не совсем, правда, живой, памятник-то. Спящая красавица, малость постаревшая. Или её восковая копия во стеклянном во гробу.
«Матушка» остановилась у входа в жилой корпус. Мы вылезли, осторожно разминая затекшие ноги. Все-таки сто сорок восемь километров даже по хорошей дороге слегка утомляют. От порога Дома На Набережной до порога базы. И какая разница в этих порогах!
Майор, поправив фуражку, встал перед нами, приняв позу заправского экскурсовода перед важным экспонатом. Лицо его выражало сосредоточенную серьезность, смешанную с легкой долей сожаления, что люди ленивы и нелюбопытны, не оценят.
— Итак, это, собственно, и есть объект «Вершина», — начал он, делая широкий, всеохватывающий жест рукой. — С какой стороны ни посмотри — рядовое, ничем не примечательное строение. Типичное детище строительных батальонов. Функционально. Скромно.
Мы согласно, почти синхронно, кивнули. Да, рядовое. Да, непримечательное. Даже откровенно убогое. Кирпич, когда-то, видимо, желтый, ныне выцвел до грязно-серого, местами покрылся лишайником. Штукатурка, нанесенная, должно быть, второпях и с большой неохотой, давно облупилась, обнажив швы кладки. Стройбат, несомненно, потрудился на совесть. Лет пятнадцать назад. Или двадцать. Времена, когда раствор замешивали на энтузиазме и приказах сверху. Следы их трудового подвига были налицо — точнее, на стенах.
— Однако, товарищи, — вдруг улыбнулся майор, и в его улыбке промелькнуло что-то хищное, знающее, — не судите опрометчиво, как говаривал кардинал Ришелье. Внешность, знаете ли, бывает обманчива. Давайте посмотрим на внутреннее содержание сего невзрачного сосуда.
