Читать книгу 📗 "Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

— Юбку и блузку вы аккуратно сложили. А почему обувь забрали? — поинтересовался я. — Неужели жалко стало?

— Не, не жалко, — замотала головой Ангелина. — Чего обувку чужую жалеть? Сама не знаю, чего взяла. Пришла домой, а Катькины туфли в руках несу… Кинула в угол.

Что ж, вроде и все. Признание злоумышленницы получено, а допросить сына — пусть его суд допрашивает, когда тот вернется.

— Ангелина Никаноровна, если я вас домой отпущу, не сбежите? — поинтересовался я.

— Да куда я сбегу? — всплеснула руками обрадованная убийца. Но радость быстро сменилась огорчением: — Только, не пойду я домой!

— А что так? — деланно удивился я.

— Куда ж я пойду? Мне же теперь на улицу не выйти, соседи плеваться станут. В доме буду — так того и гляди, подожгут. А Пашка что скажет, когда вернется? Нет, лучше в тюрьму.

Что и требовалось доказать. А теперь можно вопрос задать:

— А вот теперь я вас о совести спрошу — ничего не екает?

— Екает, — понурила голову экс-свекровь. — Думаю — надо было Катьке рожать, а там бы пусть они сами разбирались, промежду собой. А еще лучше — к Катьке-то камушек бы привязать, так не всплыла бы. А коли бы нашли, так тоже ничего. У ней бы брюхо к тому времени рыбы разъели — тогда бы и доктор не догадался.

Глава 13

Из рощи темной

Анька еще разочек оглядела меня критическим взглядом, потом потребовала:

— Поворотись…

— Не поворотись, а повернись, — поправил я девчонку, но услышал в ответ:

— Я знаю, но так смешнее звучит. Как ты говоришь — прикольнее.

И как бы мне выбросить из своей речи анахронизмы? Стараюсь, постоянно себя ругаю, но все равно, лезут.

Послушно повернулся и моя кухарка — а еще камердинерша, воспитанница и ангел-хранитель в одном лице, провела по спине влажной платяной щеткой.

— Теперь не стыдно ваше высокое благородие в люди вывести, — с удовлетворением проговорила Анька.

Можно подумать, что я свататься иду или направляюсь на собственную свадьбу? И всего-то — на вечеринку, посвященную Дню Ангела моей Леночки. Конечно, будут там и родственники, и подруги невесты, но я их уже видел, поздно впечатление производить. Но Анна Игнатьевна так не считала, поэтому особо тщательно нагладила мой парадный мундир, выдала самый накрахмаленный воротничок и приказала прикрепить не «повседневный» — то есть, не «казенный» крестик святого Владимира, а «парадный», присланный батюшкой. Еще и вся изворчалась — дескать, побриться надо почище, и мыльную пену с ушей смыть.

В последний раз меня так старательно собирали лет так… двадцать с лишним назад, когда отправляли в первый класс. Но про бритье родители не говорили.

— Не вздумай напиться, — строго предупредила девчонка. — Рассола у нас нынче нет, за опохмелкой не побегу, будешь мучиться.

— Когда это я напивался? — возмутился я.

— А кто с Пачи на бровях приехал? Кого я с утра рассолом отпаивала?

— Один-то раз в жизни и было, — проворчал я. — Проявил человеческую слабость, составил компанию хорошим людям, а ты меня теперь до пенсии попрекать станешь? Да и с кем там пить-то? С тестем, что ли? С тестем мы позже напьемся, после свадьбы.

— Горе ты мое, — вздохнула Анька, притягивая меня к себе. Чмокнула в лобик, а потом даже перекрестила: — Иди уж, чудо в перьях, невеста заждалась.

Кажется, не я ее удочерил, а она меня усыновила. Немножко стыдно, что ухожу праздновать, а девчонка остается дома. Но не положено Анне по вечерам на праздники ходить.

Так что, бедные гимназистки. А на днях я узнал, что по неофициальным правилам, нынешние учителя тоже бедные. Им, например, полагается находиться дома с 8 вечера и до 6 утра. Посещать рестораны и кафе можно, но засиживаться нельзя. Еще запрещалось выезжать из города без разрешения администрации гимназии. Про такие вещи, как курение, возможность красить волосы — вообще молчу. А если, допустим, седину подкрасить?

Еще запрещено носить одежду ярких тонов. Но здесь, наверное, есть доля истины. Учительница в платье «вырви-глаз» будет отвлекать учеников от уроков.

Но больше всего меня удивило правило, по которому учительница обязана носить под верхним платьем аж две юбки! На кой сразу-то две? Спросить бы у кого — а как это администрация гимназии проверяет? Неужто под юбки заглядывает? Спросил бы у Леночки, так неловко. Ладно, когда поженимся, тогда узнаю.

— Дверь не забудь запереть, — строго сказал я Ане, прихватывая подарки для невесты.

Вроде, бояться некого, но лучше все-таки закрыть дом изнутри. Так спокойнее.

— Не бойсь, не забуду. И Манька предупредит, если что.

Предупредит она, как же. Ее саму недавно украли, а она, зараза, даже не вякнула. И смотрит на нас голубенькими глазками, словно ничего не случилось. А самое главное — не говорит, кто ее воровал? А была ли вообще кража? Подозреваю, что Манька сама пошла за злоумышленницей. Наверняка капустой кормили, поэтому выдавать «похитителя» не желает. Пора бы Маньку к Ираиде Алексеевна переводить, но мы отчего-то все тянем. Подозреваю, что без козы нам станет скучно. Манька, хоть и вредина, но она жизнь украшает.

— Уроки не забудь сделать, — велел я девчонке. — Вернусь — проверю. Получишь неуд по арифметике — надеру и оставлю без сладкого! Пирожное станешь есть не раньше Рождества.

— Сейчас кому-то как наподдам! — фыркнула Анька, запирая за мной дверь. — Таблицу умножения вначале выучи, потом проверять станешь.

Вот так вот, совсем у меня прислуга распустилась — собственному барину угрожает! А таблицу умножения я помню. Ну, почти помню.

Пройти мимо сарайки и не посмотреть на Маньку невозможно. Это все равно, что пройти мимо кота и не погладить его. Но я себя мужественно сдержал, не стал открывать дверцу, а коза только коротко мекнула — мол, все слышу, все понимаю, долго не гуляй.

К невесте пришел вовремя — стало быть, раньше всех. Нет, в доме уже болтаются из угла в угол родители Леночки. Георгий Николаевич и Ксения Глебовна, оставившие все дела, прикатили поздравить любимую дочь.

Поручкавшись с будущим тестем, приложившись к руке будущей тещи, осмелился поцеловать в щечку невесту. Вручая барышне ноты с неизвестным мне Имбердом, чмокнул ее во вторую щечку — не оставлять же не целованной? Одну щечку поцеловал, так и вторую нельзя обижать.

Леночка, вся из себя красивая, только платье, на мой взгляд, уж слишком строгое. Но ее любой наряд красит, пусть это даже сарафан. Да, а как бы моя невеста смотрелась в крестьянском наряде, да в кокошнике? Думаю, здорово! Будь я художником, написал бы ее портрет в народном интерьере.

Когда увидел радость на лице любимой, быстренько подставил собственную щеку.

— Ванечка, как я давно мечтала заполучить этот романс!

Я сделал вид, что очень рад. Разумеется, сунул нос в ноты. В самих-то нотах я мало что понимаю, но текст прочитал.

А из рощи, рощи темной

Песнь любви несется

И с какой-то болью тайной

В сердце отдается.

Если что — это припев. Так что, напрасно все думают, что дурацкие тексты существуют только в двадцать первом веке. В моем, в девятнадцатом, их тоже хватает.

Ограничиться только тетрадью с нотами за два рубля я не смог. Несолидно как-то для состоятельного жениха.

— Еще один подарок, — со значением сказал я, вытаскивая из кармана брошь. — Это для твоего э-э учительского прикида.

Помню у кого-то из художников портрет женщины в строгой блузе, с брошью. Специально заказывал нашему ювелиру что-то подобное, на пальцах разъяснял. Привезли впритык, буквально вчера. Зато штука красивая — эмаль с позолотой. А во сколько мне это влетело — промолчу. Скажу только, что вовремя Литтенбрант долг вернул.

— Ваня, ну я же тебя просила… — радостно выдохнула Леночка, любуясь брошью.

Типа — просила не тратиться? Просить-то просила, но вижу, что моей любимой приятно. Неужели я еще один поцелуй не заслужил? Заслужил, только очень быстрый, потому что невеста не утерпела — побежала к зеркалу прикалывать украшение.