Читать книгу 📗 "Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

Конечно, если дело до суда дойдет, Якову придется клятву на Библии давать, но кто из свидетелей, ожидающих суда, о тех клятвах думает? Все думают — авось, пронесет.

Я сухо кивнул, показывая Якову, где ставить крестик (он еще и неграмотный), собрал свои бумажки, зашпилил чернильницу.

— Ваше благородие, а со мной-то что будет? — спросил Яков.

— В смысле — с тобой? — не понял я. — Будет суд, придется тебе на Библии присягу давать. (А вот будет ли?) Выяснится, что лгал ты про свое неведение, что видел ты второго убийцу — а это выяснится, обещаю, тогда тебя и накажут. Пугать не стану — на каторгу не отправят, все-таки, не разбойник, сам никого не убил, но в тюрьму могут посадить.

Яков вытер нос кулаком и философски заметил:

— Тюрьма ничего, там хотя бы кормить станут. А коли не посадят?

Ишь ты, тюрьмы не боишься, а того, «второго», боишься? Не удержавшись, пугнул:

— И преступники могут на тебя показать. Вдруг-де ты соучастник? Тогда посадят. А не посадят, станешь жить дальше, вот и все.

— А жить-то где?

— Мне-то откуда знать? — удивился я. — Наверное, там же станешь жить, где живешь.

— А коли новые хозяева меня прогонят?

А, так вот оно в чем дело. Яков, когда увидел бывшего генерала в петле, не о хозяине переживал, а о себе.

— Прогонят, их право. Так и уйдешь куда-нибудь, — беззаботно отмахнулся я. — Наверняка что-нибудь да скопил. На свой дом не хватит, так квартиру будешь снимать или угол. Станешь у кого-нибудь двор сторожить, дрова колоть. Не ты один такой.

— Так откуда скопить-то? — тяжко вздохнул старик. — Если и наскребу, так рублей пять, не больше. Какой-такой дом? И угол-то снять на пару месяцев только. Я ж не камердинер, и не кухарка. Мне жалованье не платили.

— Как это, не платили жалованье? — удивился я.

Ладно бы, мальчонкой на побегушках был, которого мастеровые берут за харч и за крышу, с перспективой дать пареньку профессию. Даже крестьянским девчонкам, нанимающимся в няньки, что-то платят — не то два рубля в месяц, не то три. Тоже зависит, на каких условиях девку нанимали. Но здесь-то Яков и дворецкий, и сторож, и истопник, и разъездной лакей.

— Повелось так, — пожал плечами старик. — Как меня взяли при прежних господах, так и живу. Какое жалованье дворне? Отец с матерью рады-радехоньки были, что меня в комнатные мальчонки определили, у них без меня шестеро, а земли нет. Теперь-то померли все. А за что мне жалованье платить? Одет, обут, крыша над головой есть, кормят, а что еще? И господа Петраковы мне жалованье не платили, и господин генерал. Перепадало иной раз — на Рожество там, на именины, так я и сапоги покупал, и валенки. А помоложе был, — хихикнул старик, — так девкам гостинец надо купить было.

— Подожди, но это при крепостном праве было. А вольную дали? — недоумевал я.

— А на что мне вольная-то? — вскинул старик бороденку, а физиономия у него вытянулась. — Вольным-то самим обо всем думать надо, самим о себе заботится, а тут хозяин с хозяйкой. Как скажут — так я и сделаю. Как волю-то дали, так прочая дворня разбрелась, кто куда. Кто на земле осел, хлебопашествовал, кто на работу ушел. Один вон, говорят, в люди выбился, купцом стал. А мне, как крепостное право отменили, почти пятьдесят было, куда же податься? Думал, что на мой век хватит, до самой смерти тут проживу, при господах. А они взяли, да и уехали, а меня в Питер и брать не стали — мол, куда тебя старого с собой тащить? А мы и сами немолодые. Спасибо, что господин генерал дом купил, и имение, так я при нем и остался. А теперь-то что? Когда дом купят, да и купит ли кто?

Я смотрел на старика и мне отчего-то вспомнился лакей Фирс из «Вишневого сада», забытый своими хозяйками после продажи сада.

Наверняка, мой московский знакомец Антон Павлович сам сталкивался с бывшими дворовыми людьми, не сумевшими себя найти в новых обстоятельствах. Кстати, почему-то я об этом никогда не задумывался. Ладно, если дворни человека три, пять. А если их сто? Двести? Куда они потом подевались? В принципе, дворня, оставшаяся без господской опеки, потенциальная угроза для общества. Наверняка это понимали, когда крепостное право отменяли.

Надо будет потом узнать. К архивариусу зайду, поспрашиваю. Можно того же Галльского спросить, как самого нашего богатого помещика — куда, Владимир Львович, дворню свою девали?

Может, стоит мне Якова пожалеть? Нет, не стану. Но меня не слишком-то волновало будущее старого лакея. Сам себе участь выбрал. Предпочел, чтобы за него думали — пожалуйста.

Из дома его никто не гонит, за домом две поленницы дров, съестные припасы должны быть, не пропадет. А уж как там оно дальше — не знаю. Имение в Ивачеве если и купят, то не скоро, а дом, думаю, купят. Я бы и сам купил, при других обстоятельствах. Если бы не собирался в столицу уезжать.

Нет, не купил бы. Купишь, а по ночам удавленный генерал начнет шляться, да еще и требовать, чтобы я убивца наказал.

Нельзя сказать, что просто потратил время, кое-что узнать удалось. По крайней мере, есть данные для составления ориентировки на подозреваемого в убийстве. Отправим ее и в Новгород, и в столицу. Но ориентировку должен дать господин исправник, а он, скорее всего, уже уехал. Значит, придется идти к господину Щуке и посидеть у того над душой, убедиться, что все исполнено.

Что там на моих «царских»? Еще только одиннадцать. На обед рано, придется идти в Окружной суд. А по дороге заскочу в полицейский участок. Надеюсь, пристав на месте?

Ухтомский был на месте, как и положено пусть небольшому, но начальнику.

— Антон Евлампиевич, здравствуйте, — поздоровался я со старым служакой.

— Иван Александрович, очень кстати, — обрадовался тот. — Никого нет, послать к вам некого, сам собирался зайти.

— Не из-за Аньки, часом? — поинтересовался я. — Наверняка, вы уже знаете?

— А как же… — фыркнул Ухтомский. — Если чего хорошее происходит, никто знать не знает, ведать не ведает. А если дурость какая случается — то все знают. Но я пока не про то. Я про веревку, на которой генерал висел. Савушкин все наши лавки обошел, ни приказчики, ни хозяева не помнят — покупал у них кто чужой веревку, или нет.

Понравилось, как пристав выразился — не та веревка, на которой Калиновский повесился, или его повесили, а та, на которой висел. Дипломатично.

— Жаль, — вздохнул я. Впрочем, и не надеялся, что поиски покупателя нам что-то дадут. Но Спиридон все равно молодец.

— Антон Евлампиевич, понимаю, вы сейчас почти один на хозяйстве, но будет время, посмотрите кое-что по своим учетам, — попросил я. — Не регистрировался ли у вас некий Никита Николаевич Мещеряков? Лет этак тридцать-тридцать пять.

— Никак, фамилию камердинера беглого узнали? — заинтересовался Ухтомский. — Выдал—таки старый Яков страшную тайну?

— Выдать-то выдал, но не все тайну. С Мещеряковым еще кто-то был, но Яков уперся — не видел, не слышал. Стало быть, пока камердинера отрабатывать будем. Вдруг он в гостинице останавливался, перед тем, как на службу к генералу пойти? Если так, то в участок паспорт должны были принести.

— Ничего, все узнаем, все выясним, — утешил меня Ухтомский. — Через неделю народ вернется, сам займусь. А журнал я нынче же посмотрю. Хозяева в гостиницах нынче пуганые, порядок блюдут.

Хозяев мы изрядно понапугали, когда смерть Борноволкова расследовали. Но есть такое свойство человеческой памяти — короткая она.

Если Мещеряков останавливался в гостинице перед тем, как поехать в Ивачево, если его паспорт приносили в полицейский участок, если в гостиничном регистрационном журнале его отметили, если верно указан пункт, из которого он прибыл в Череповец… В общем, сплошное если.

Так, вроде и все. Озадачил я пристава. Надеюсь, Ухтомского не отвлекут на что-то иное, типа драки больных в земской больнице. А, вот еще что…

— Про Вавилова мы начали разговор, да отвлеклись, — напомнил я приставу.

— Точно, начали о нем разговор, — кивнул Ухтомский. — Федор Смирнов доложил — Вавилов дома сидит, заперся, со вчерашнего дня водку пьет и зубами стучит. Истопник сказал, что после исправника купец целый вечер на сына орал. А нынче опасается, что судебный следователь в гости зайдет.