Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"
— Когда мы встретились, Петр Васильевич, мы были в одинаковых чинах, и вот вы уже поручик, а я все в прежнем звании. Душа жаждет подвига, не откажите! Волков считает, что вас ведет счастливая звезда, и я склонен ему доверять. Он же меня многому научил — я буду полезен для вашей экспедиции.
Ну что с ним поделать? После первой нашей стычки, он показал себя хорошим товарищем, принимал с нами участие в вылазке против киргизов-разбойников. Я согласился, и пока повода пожалеть о своем решении прапорщик мне не дал.
Каждый день мы проезжали по сорок-шестьдесят верст, пережидая дневную жару в первом попавшемся укрытии. Иногда в жалких кишлаках, иногда в городках-селениях, еле выживавших в этой негостеприимной местности. Пустыня наступала — нам попадались возделанные поля, отвоеванные у песка, убогие хижины оседлых кочевников и даже городки с приличным количеством населения, но казалось, местным жителям уже не хватало сил бороться с природой. Города Кирчи, Гузар уцелели лишь благодаря своим речкам. Нас встречали правители эмира, беки, подносили дары, с волнением заглядывали в глаза — слухи о грядущем пришествии армии урус-казак летели впереди нас, и это меня не на шутку напрягало. Но, по крайней мере, радовало уже то, что они собирали для Войска фураж и продукты — в этом они меня заверили сразу по прибытии. Быть может, мое сопровождение и слухи о кровавых расправах в Бухаре побудили их серьезнее отнестись к поручению эмира?
— Обязательно укажите в своем отчете, юзбаши, что мы не сидим сложа руки, — просили они и пытались всучить мешочек с танга.
Постепенно, по мере продвижения на юго-восток, пейзаж начал меняться. Выжженная равнина уступила место пологим холмам, которые начали переходить в невысокие горы. Это были еще не те величественные пики Гиндукуша, что маячили смутно вдали, словно синие призраки, а лишь Ширабадский горный кряж на бухарской стороне Аму-Дарьи.
Прерванная монотонность нашего похода взбодрила людей. Они, даже женщины, мужественно терпели все невзгоды перехода через пустыню. Теперь же, когда в воздухе повеяло прохладой, когда на ночевках пришла пора вспомнить о наших бурках, на лицах расцвели улыбки. «Здесь войско сможет восстановить силы после трудного перехода», — тут же подумал я.
В горах перед нами, словно рассеченная саблей трещина в высоких скальных стенах, притаились так называемые «Железные ворота». Это был не просто проход, а настоящий символ, дикие обнаженные скалы, кое-где украшенные фисташковыми и миндальными деревьями и образующие ущелье, через которое, казалось, проходили все завоеватели, направлявшиеся на юг, в Индию. Здесь ступала нога Александра Великого, здесь гремели копыта конницы Чингисхана, здесь проносились полчища Тамерлана. Я чувствовал дыхание истории, проходя через это узкое, тесное холодное горло, и понимал, что мы идем по стопам великих предков, прокладывая наш собственный путь в историю. Можно считать, что про нас уже написали в будущих учебниках.
Это чувство еще больше окрепло, когда, миновав перевал, мы увидели вдали синюю ленту Аму-Дарьи, а за ней прятавшиеся в тени темно-серые предгорья. За и над ними, подобно небрежно сложенным грудам золотых монет, ярко горели на фоне голубого неба красно-желтые горные пики, образующие неровную линию, уходящую вдаль. Гиндукуш. Мы достигли порога Афганистана.
(1) Накшбандийский тарикат (братство) — суфийское религиозное течение, родившееся в Бухаре, получившее широкое распространение среди мусульман Среднего Востока и добравшееся до Северного Кавказа. На его основе, в частности, возник мюридизм Шамиля, хотя эти учения противоречили друг другу.
Глава 12
Сквозь подошвы ичигов проник холод от металла стремян, я зябко повел плечами. Такого быть не могло: возможно, зимой, когда «Железные ворота» укутают снега — тогда да, но не сейчас, в конце лета… «Это у вас нервное, товарищ сотник», — укорил я себя в непростительных эмоциях и тронул коня. Начался спуск, нужно было следить за дорогой, а не отвлекаться на разную ерунду.
Нам предстоял последний визит на бухарской территории — к беку Ширабада, в двух днях пути от места нашей ночевки в горах. Дорога петляла через горную лощину, мы миновали еще одно, не менее грандиозное, чем «Железные ворота», ущелье, два перевала, кишлак с парой чинар исполинского роста — одному дереву по преданию насчитывалось более тысячи лет! Прямо Неопалимая Купина, которая, согласно Библии, росла на горе Синай. Теплые ручьи за кишлаком, бегущие вдоль очаровательных зеленых берегов, манили нас как змеи-искусители, обещая смыть пыль пустыни и воспоминания о ней — я поддался соблазну и объявил о дневке. Рано утром мы оставили этот райский уголок и к обеду достигли садов Ширабада.
Бек, сухой жилистый старик с добрыми печальными глазами, обитал на высокой скале, которую никогда не покидал.
— Всякий властитель по закону должен жить в крепости, — так объяснил мне свое затворничество в раскаленных каменных стенах этот формалист и служака до кончиков пальцев.
Его отношение к своим обязанностям, а скорее всего, нескрываемое желание поскорее от нас отделаться, оказалось нам на руку. Он без лишних проволочек организовал очередную переправу отряда через Аму-Дарью, широкую, полноводную в это время года, несущую в себе песок и ил с далеких гор. Ее воды казались тяжелыми, как жирная эмульсия, и неспокойными, словно древний, беспокойный зверь.
Так называемые «паромы», предоставленные беком, вызвали у меня лишь смесь недоумения и ужаса. Это были не корабли и даже не лодки в привычном понимании, а скорее огромные, плоские корыта, сделанные из грубых досок, сбитые наспех, без палубы, весел, мачт и даже без руля. Они были залиты до колена мутной водой, и казалось, держались на плаву исключительно по воле Аллаха и местных святых. Лошади, чуя неладное, отказывались заходить на эти плавучие гробы, шарахались, фыркали, рвали поводья. Пришлось отправлять их вплавь, что было рискованно, учитывая сильное течение, но другого выхода не было. Лишь верблюды, эти удивительные корабли пустыни, казалось, были совершенно безразличны к происходящему. Для них любая вода была лишь досадной помехой, которую следовало преодолеть с присущим им флегматизмом.
Переправа заняла долгие часы. Тягловой силой служили местные лошади — привязанные за хвосты и гривы впереди «паромов», они медленно, с огромным трудом, но безропотно тянули эти неповоротливые плоты через широкую реку. Течение было сильным, и порой казалось, что оно просто унесет нас вниз по реке, к черту на кулички.
Болотистая малярийная местность на афганском берегу, куда мы наконец-то высадились, была не менее удручающей. Воздух здесь был влажным и тяжелым, наполненным запахом гнилой травы и застоявшейся воды, кишащим мириадами насекомых. От него веяло нездоровьем, и я чувствовал, как эта сырость проникает в кости. Я сразу начал скучать по пустыне.
С нами переправилась сотня бухарских гвардейцев. Остальные небольшими группами постепенно рассосались, исполняя обязанность курьеров. Почетный эскорт сопроводил нас в Мазар-и-Шариф.
— Прапорщик, — серьезно предупредил я Рерберга, наряженного под хивинца, — не вздумайте доставать на людях свои письменные принадлежности и тем более что-то зарисовывать. Афганцы крайне подозрительны. Если они примут вас за шпиона, нам несдобровать.
Обер-офицер ничуть не расстроился.
— Я первый русский, чья нога оказалась на афганской земле!
Я не стал его расстраивать. Мало того, что фамилия у него подкачала, так еще, как я знал, четверть века назад через Афганистан в Индию, правда, значительно восточнее, проехал некий коллежский асессор Ефремов, выбираясь из рабского плена. Он опубликовал записки о своих приключениях, отрывок из них с загадочным видом зачитал мне Волков перед нашим отъездом: «бухарцы примечают, что уж быть им в русском владении — когда не было русских, то не видели снегу и холоду». Не знаю, как бухарцы, а я бы сейчас от снега не отказался, в этом влажном краю раскаленный летний зной ощущался куда более острее, чем в пройденной нами пустыне (1).
