Читать книгу 📗 "Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор"
— Стоп! Глуши! — рявкнул я.
Нартов обрубил пар. Компрессор затих. И в оглушительной тишине стало слышно, как тяжело дышат люди и потрескивает остывающий металл. Конвертер медленно, будто нехотя, наклонился. И в подставленный ковш полился расплавленный металл. Чистый, ослепительно-белый, без единого пятнышка шлака.
Мы разлили его по формам. Первое напряжение спало, сменившись мучительным ожиданием. Когда первый, самый здоровый слиток остыл, его клещами выволокли на наковальню. Подошел наш кузнец-медведь. Лицо — каменное.
Он ударил. Не в полную силу, а так, примериваясь.
Раздался глухой, вязкий звук. Молот оставил на слитке вмятину. Наковальня недовольно загудела.
— Чугун… — прошептал кто-то у меня за спиной.
Сердце провалилось куда-то в пятки. Неужели? Просчитались? Давления не хватило, и углерод не выгорел?
— Еще раз! — хмуро попросил я кузнеца. — Туда же бей!
Молотобоец перехватил кувалду, размахнулся от души и всадил по слитку со всей дури.
ДЗИНЬ!
Чистый, высокий, поющий звон! Молот отскочил от слитка, а на месте первой вмятины металл лишь слегка просел.
— Наклёп! — заорал Нартов, в его голосе было столько восторга, что он чуть не подпрыгнул. — Понимаете? Первый удар уплотнил ее, и она стала тверже! Это сталь! Самая настоящая, кованая сталь!
Кузнец, войдя в раж, начал работать. Он молотил раз за разом, и с каждым ударом слиток поддавался все меньше, а звон становился все чище. Он не крошился, не трескался. Он поддавался, менял форму под ударами, как и положено нормальному металлу.
Это была вымученная, нервная, на грани фола, победа. Я подошел к наковальне и дотронулся до еще теплой поверхности. Гладкая, плотная, без единой поры. Вот она, кровь будущей империи, ее становой хребет.
Звон стали еще висел в воздухе, когда на пороге цеха, как черт из табакерки, нарисовался Брюс. Прибыл без шума и пыли, словно из этого же промозглого тумана и соткался. Ясное дело, ждать гонца с докладом он не стал. Его ищейки, что были расставлены по всему Игнатовскому, наверняка донесли о начале плавки, и граф решил лично убедиться, чем закончится это представление — триумфом или провалом.
Он прошествовал мимо моих ликующих мастеровых, даже бровью не поведя в сторону раскаленного слитка. Весь его интерес был сосредоточен на мне. В глазах — ни капли удивления, только сухая констатация: сработало.
— Поздравляю, барон. Вы дали Государю то, о чем он и мечтать не смел, — в его голосе мне почудились нотки уважения. — А теперь пора превратить это железо в закон. Ну и в золото, само собой.
Мы засели в моей конторе, которая все больше смахивала на штаб-квартиру. Брюс без лишних разговоров выложил на стол кипу бумаг — мой многострадальный устав, который утонул в бюрократической трясине. Теперь он выглядел совсем по-другому. Все красные кляксы приказных крючкотворов испарились, будто их корова языком слизала. А на полях, напротив самых жирных пунктов, красовались размашистые подписи и короткое: «Быть по сему. А. Меншиков».
— Светлейший, как я и думал, оказался человеком дела, — хмыкнул Брюс, листая бумаги. — После вашего с ним разговора он лично заглянул на огонек к крючкотворам. Говорят, разговор был недолгим и чрезвычайно доходчивым. Все вопросы отпали в тот же день.
Еще бы они не отпали. Я живо себе представил, как Меншиков, раздуваясь от злости и предвкушения барышей, влетает в тихие приказные палаты. После такого перфоманса любой дьяк не то что устав подпишет, а последнюю рубаху с себя снимет и на компанию пожертвует. Мой расчет на его жадность и тщеславие сработал.
Через пару дней указ, скрепленный здоровенной государевой печатью, лежал у меня на столе. Это была моя личная хартия вольности, броня от всех врагов. Царь расщедрился не на шутку. «Русская Промышленная Компания» — так теперь называлось мое детище — получала такие полномочия, что у любого заводчика крышу бы снесло. Земли в Ингерманландии под новые заводы — пожалуйста. Монопольное право на разработку угля и руды по всему Северу — бери не хочу. Полное освобождение от пошлин на ввоз любого барахла из-за границы — от станков до ложек. Это был джекпот.
Но самый смак был в пункте, который вписал туда лично Брюс. Сухой, канцелярской вязью, за которой прятался стальной оскал.
«…А для охраны заводов, рудников и прочих заведений от всяких лихих людей и недругов, как внешних, так и внутренних, — было там начертано, — Компания обязана на свой кошт создать, обучить и содержать охранный полк особого назначения. Командиры оного полка присягают на верность лично Государю Императору и Генеральному директору Компании, и токмо их приказам подчиняются…»
Я перечитал эти строки дважды. Брюс давал мне в руки свою частную армию. Легальную, вооруженную до зубов, подчиняющуюся только мне и царю. Силовой кулак, которым можно было решать такие вопросы, куда ни гвардию, ни полицию не сунешь. Это был наш ответ супостатам — и на покушение на Нартова, и на демидовские фортели, и на всех, кто еще только точил на меня зуб. Мы строили свое маленькое государство в государстве — со своей экономикой, своими правилами и теперь — со своими штыками.
Первое собрание акционеров решили провести без лишней помпы, прямо у меня, в Игнатовском. В сердце рождающейся империи. В большой избе, которую наскоро привели в божеский вид, за длинным дубовым столом собрался бомонд. Сам Государь, бросивший ради такого дела свои верфи, сидел во главе. Его громадная фигура едва влезала в кресло. Рядом, пыхтя, как паровоз, устроился Меншиков. Свысока он на меня уже не смотрел. Теперь в его взгляде был чистоган — он прикидывал будущие дивиденды. В тени сидел Брюс. Ну и еще несколько человек из ближнего круга царя — те, кто не побоялся рискнуть и вложиться в мою авантюру.
Я стоял перед ними с отчетом (макет завода я приберег для лучшего случая — была у меня отличная идейка на это счет). Я притащил с собой главный аргумент — первый слиток нашей стали, отшлифованный до зеркального блеска. И с глухим стуком положил его на стол перед царем.
— Вот, Государь, первый плод наших трудов, — сказал я. — Это — наша независимость. Это — тысячи пушек, которые заткнут за пояс шведские. Это — десятки тысяч винтовок для армии. Это — броня для новых кораблей. Вот во что вы вкладываете деньги, господа. Не в заводы и не в рудники, а в будущую победу.
Петр взял в руки тяжелый, увесистый слиток. Повертел его, взвесил на ладони. Его пальцы с какой-то особой нежностью гладили холодный металл.
— Любо, — коротко бросил он.
Собрание прошло быстро, по-деловому. Акции разлетелись. Контрольный пакет, ясное дело, у казны. Второй по размеру, дающий мне право рулить всеми техническими вопросами, — мой. Меншиков, отваливший кругленькую сумму, получил жирный кусок пирога. Остатки поделили между собой Брюс и другие. С этого дня мое дело было намертво повязано с карманами самых влиятельных людей России. Мой успех стал их успехом. А мой провал — их личными убытками. Это была самая крутая страховка, какую только можно было придумать.
Можно сказать, что я стал игроком за главным столом.
Высокие гости свалили к вечеру, оставив после себя тяжелый дух дорогого табака. Игнатовское потихоньку приходило в себя, возвращаясь к привычной рабочей рутине, но в воздухе висело ощущение, что все изменилось. Напрочь. От пышного банкета, который рвался устроить Меншиков, я отмазался, сославшись на дикую усталость. Вместо этого мы с самыми близкими — Магницким, Нартовым, Гришкой с Федькой, Орловым и Глебовым — по-простому посидели в избе, где утром вершились судьбы российской промышленности. На столе дымилась картошка, лежала соленая рыба, стояла квашеная капуста. Триумф был, конечно, оглушительный, но оставил после себя странное чувство выжженной земли, как после тяжелого боя.
Душевно посидели.
На следующий день я заглянул к де ла Серде. Он сидел у себя, завтракал с дочерью. Приняли меня хорошо, по-дружески. Изабелла сверлила меня пристальным, изучающим взглядом.
