Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

— Так-то китайцы. Они всю дорогу на рисе да подножном корме. Для них мясо как деликатес, — хмыкнул Николаич. — Читал, что во времена инквизиции в Испании применялся ещё более изощрённый метод казни — жертвам давали лишь сырое мясо, правда, позволяя запивать его вином. Взаимодействие этих компонентов вызывало сначала брожение в желудке, а затем мясо начинало разлагаться. Несчастный, которого подвергали подобной процедуре, погибал уже через неделю.

— А мне кажется, что изо всех смертельных «мясных диет» ни одна не превзошла по жестокости способ, придуманный королем Сиама для мятежника, покушавшегося на его власть. Правитель приказал кормить революционера его собственной плотью, отсекаемой от тела. Какими моральными страданиями сопровождалась в этом случае физическая боль, даже не представляю, — покачал я головой.

— Может быть поэтому я предпочитаю завтракать один? — задал риторический вопрос Никитич, а потом взглянул на нас и хмыкнул. — Ни одна умная зараза аппетит не перебьёт!

После завтрака Константин Никитич вытащил из комода большую карту. Разложил её на столе. Пока я мыл посуду, как младший по возрасту, они со Степаном Николаевичем о чём-то негромко переговаривались, водя пальцами по карте.

— Тут пройти не получится. Тут его не пустят. А тут вообще расстреляют к чертям собачьим, — бормотали они вполголоса.

— А если внаглую?

— Тогда и нас могут арестовать. Хочется тебе куковать на хлебе и воде остаток дней?

— Так недолго же осталось.

— Это тебе недолго, а я ещё светлое будущее хочу разглядеть.

Так, препираясь между собой и бормоча, два старых разведчика вооружились-таки карандашами и начали черкать по карте лёгкими штришками. Один надел очки, второй старательно оттягивал веко, превращаясь в полукитайца.

— Я всё! — поставил я последнюю тарелку в алюминиевую подставку. — Готов слушать и внимать.

Константин Никитич посмотрел поверх очков строгими глазами, потом снова наклонился к карте. Степан Николаевич даже не поднял головы.

Как будто нет меня. Обидно в самом деле!

— Всё-таки куда идти будем? — спросил Степан Николаевич.

— Давай попробуем вот отсюда, — ответил Никитич, постукивая карандашом по условному обозначению границы. — Через овраг да лесочками, обходя села стороной.

— Да там волки круглогодично грибников караулят, друг мой! Точно загрызут и кости обоссут…

— Волков бояться… Да, волков надо бояться. Тогда вот тут.

Они вновь погрузились в обсуждение, тихо шептались, иногда поглядывая на меня. Я видел, как напряглись морщины на лбах обоих старцев.

И вдруг калитка скрипнула, и мы услышали шаги за окном.

— Тихо! — шепотом приказал Никитич, одним махом сметая карту со стола.

— Коста! Коста! — послышался женский голос. — Стефан у тэбэ?

— Я сейчас! — кивнул нам Степан и откликнулся на зов жены.

В следующий миг он вышел. Снаружи послышалась чешская речь. Потом Степан заглянул в дверь и подмигнул нам:

— Пока. Мне надо отлучиться!

— Пока, — кивнул Константин Никитич. — Не торопись, если что.

Мы замерли, прислушиваясь. Шаги удалились, и спустя минуту Константин Никитович облегчённо выдохнул.

— Ух, жена Степана — тот ещё контрразведчик. Прямо как чует, когда мы с другом что-то затеваем, — усмехнулся он. — Ладно. Запрягли Степана на домашние дела. Ну и пусть его. Мы же с тобой прикинем вот что…

Он снова вытащил карту и начал показывать:

— Из Праги выедем на поезде. Доберёмся до города Пльзень, потом оттуда на электричке до городка Тахов. Ну, а уже из Тахова тебя выведет наша старая знакомая. Она охотница знатная, там все тропы знает. Проведёт тебя до Бернау, а дальше уже сам. Тут тебе мы уже не помощники.

— Неплохо, — кивнул я. — И везде пройдём?

— Думаю, что везде. В случае патрулей, скажем, что ты глухонемой племянник. Ещё и дурачок, вдобавок, — улыбнулся Никитич.

— Ну, и на том спасибо.

— Обращайся, мне не жалко. Только помни, — серьёзно сказал Никитич, отложив карандаш, — нервы крепко-накрепко держи. Тамошняя охрана бдительная и злая. Особенно в приграничье. Если что — ни звука, ничего лишнего. Улыбочку натянешь и можешь слюну пустить. Лучше уж притворись полным идиотом. Охрана таких живее отпустит, чем нормального человека.

Я задумался, глядя на карту. Дорога была сложная, извилистая, полная опасностей и неясностей. Но, раз другого пути нет, то придётся и этим обходиться.

— Далёко идёшь, — вздохнув, продолжил Никитич. — После Бернау двигаешься на север, мимо горушек местных. Ну, а там как кривая вывезет.

— Я думаю, что вывезет, — хмыкнул я в ответ.

— Ну, раз так думаешь, то хорошо. Ладно, почисти вот картошки, нам ещё обед надо сварганить. Сил набраться, а то выходить будем засветло, чтобы меньше патрулям попасться.

В течение дня Степан пару раз забегал, приносил новости. Прагу всколыхнуло моё появление. Ещё как всколыхнуло. Меня начали искать…

Не только, как пропавшего туриста, но и как подозреваемого в совершении убийства одного и нанесении членовредительства двум другим мирным гражданам.

Хорошо ещё не приплели Яна Свободу с его помощниками. Хотя, если рассудить правильно, то один из помощников остался жив! И он тоже мог показать на человека, которого нужно разыскивать!

Следовательно, меня могли искать не только правоохранительные органы, но и те, кто поддерживал Яна Свободу. А кто это? Вряд ли благодарные фанаты…

Скорее, это какие-то ребята из организованной преступной группировки. Вряд ли это какие-то правительственные агенты. Не будут они так явно про деньги спрашивать.

К вечеру Степан Николаич принёс вполне добротные брюки, пиджак, рубашку в клеточку и полосатый галстук. На ноги ботинки моего размера. Ещё притащил парик и очки в роговой оправе.

Я хмыкнул, глядя на это богатство — не скажу, что можно так уж преобразиться. Но… Если задействовать мои навыки в маскировке и преображении, то…

Эти вещи были лишь грубым мрамором, в котором предстояло высечь другого человека. Я приступил к работе с холодной методичностью хирурга.

Первым делом взялся за пиджак. Он висел мешком, крича о казённом плече. Но несколько стежков грубой ниткой, проложенных изнутри, стянули ткань в районе лопаток, придав спине сгорбленную, невзрачную сутулость. В карманы я затолкал носовой платок, спичечные коробки — всё, что нашлось под рукой, чтобы силуэт потерял всякую стройность.

Брюки, слишком длинные, я не стал подворачивать — западная мода выдает себя с первого взгляда. Вместо этого я прошёлся по ним мокрыми ладонями, смазав дорожную пыль в аккуратные грязные разводы, и наступил на задники, чтобы пошла бахрома. Теперь они болтались нелепо, но естественно, как у вечного канцелярского клерка, которому не до фасонов.

Рубашка в клетку и полосатый галстук — кричащее сочетание, китч, вопиющая безвкусица. Идеально. Я надел их с нарочитой небрежностью, сдвинул узел галстука вбок, расстегнул верхнюю пуговицу, выдернул на полпальца манжету рубашки из-под пиджака. Неаккуратность, ставшая униформой.

Затем лицо. Парик был тяжёлым, волосы сальными на вид. Чуть растрепать, как будто я всегда чесал в затылке. Очки в роговой оправе — главный штрих. Я протёр стёкла жирным пальцем, оставив размазанные пятна, и слегка согнул дужки, чтобы они сидели криво, сползая на кончик носа. Это сразу меняло выражение лица, пряча взгляд за бликами и искажая черты.

Два небольших деревяных вставыша за щёки на верхнюю челюсть. И вот уже изменился овал лица и выражение вечно скорбного опарыша приклеилось плотно.

Ботинки были по размеру, но с ними тоже требовалось поработать. Я насыпал в правый немного песка, натер пятку мылом — и вот уже походка изменилась, появилась мелкая, но заметная хромота, заставляющая двигаться медленнее, неувереннее.

Я взглянул в зеркало шкафа. Передо мной стоял не я. Стоял уставший, немного неопрятный, совершенно заурядный человек из толпы. Человек, на которого второй раз не посмотрят. Пиджак кривился, галстук сидел косо, в глазах, прищуренных за грязными стёклами, читалась покорная безропотность. От прежнего меня не осталось и следа.