Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

Он подошел к шкафу. Достал оттуда поношенное трико, майку-алкоголичку. Бросил мне.

— Переоденься. Одежду надо постирать, а то тебя первый же патруль примет. И да… смотри… — его голос стал суровым, — если ты врешь… Если ты и вправду какая-то стервятничья птица из ихних спецслужб… — н не договорил, но по тому, как он стукнул дверцей, стало ясно — разговор окончен.

Приговор пока не вынесен, но отсрочка получена.

Чуть позже пришёл Степан Николаевич. Никитич быстро ввёл его в курс дела. Николаич недоверчиво хмыкнул, а потом попытался расколоть неспешной беседой. Я знал приёмы разведки, поэтому с честью выдержал всё это испытание.

Объявил себя человеком, который на самом деле хочет попасть заграницу, чтобы вести подрывную деятельность среди сторонников капитализма. По сути, я не так уж и сильно привирал. Не сказал только, что я из будущего и что знаю многое из того, что скоро произойдёт.

И что можно изменить…

Впрочем, если учесть, что произошла смерть Брежнева и Андропова, то я уже начал менять настоящее. И только время покажет правильность моих действий.

— Так значит, хочешь изменить Запад? С ума сошёл, бедолага? — спросил Николаич, заглядывая мне в глаза, когда закончил свою проверку.

— Хочу. А почему бы и нет?

— Да потому что махина вон какая, а ты один…

— И один в поле воин, — ухмыльнулся я. — Если по-русски скроен.

— Ну-ну, — покачал головой Никитич. — Прямо в точечку говоришь. А с чего ты так на империалистов-то проклятущих взъелся? Жили бы себе да жили. Пердели потихонечку и разлагались там.

— Так не хотят они там разлагаться. Сами же видели, как под их влиянием Чехословакия всколыхнулась. Или скажете, что это чехи сами по себе так?

— Ну, скорее тут чехи захотели больше самостоятельности. Захотели частной собственности, чтобы свой закуток был, а не государственный, — хмыкнул Никитич. — А Советский Союз не дал свой уголочек сделать…

— Советский Союз всё верно сделал. Он до последнего тянул, а потом всё-таки не выдержал. Мы, можно сказать, вынесли всю фашистскую нечисть на штыках и стали настоящим железным щитом для всей планеты. Мы же не просто освободили от фрицев — мы дали народам путёвку в жизнь, вытащили их из тьмы рабства.

— Только не все это понимают. А последнее время и понимают вовсе не то. Старики ещё помнят, а вот молодые ничего этого не нюхали, вот хвост и поднимают!

— Да уж… А ведь после войны получился у нас целый табор, простите, лагерь — сильный, братский: болгары, поляки, венгры, чехи, румыны, гдровцы — все теперь с нами, ведут свою линию к светлому будущему. А западные стяжатели, ясное дело, скукожились от злости, увидев нашу правду. Сбились в стаю, породили эту гидру — НАТО, которая только и ждёт, чтобы вцепиться нам в глотку и отобрать у людей надежду.

— Это да. Так и подбираются, засранцы охреневшие, — кивнул Никитич. — То и дело на улице можно услышать, что без СССР чехи жили бы лучше.

— Да кто им даст жить-то? Они либо в СССР будут, либо под кем другим. Но всё равно — мелким народам поодиночке не выжить. Так или иначе их подомнут под себя…

— Вот как только эти мысли чехам донести? Они же видят, что ФРГ живёт лучше…

— Так в ФРГ спецом деньги вливаются миллионами! Картинка создаётся! Чтобы другие народы могли увидеть, что побеждённые живут лучше победителей. И всё это под «мудрой рукой Запада». Но мы-то не лыком шиты. Да, мы за мир, но мы не лохи, чтобы вестись на их плюшки. Нам нужен такой кулак, чтобы от одного его вида у любого врага трясучка началась. И чтоб каждый из нас не зевал, глядел в оба. Они будут строить нам козни на каждом шагу, лить помои, дёргать за ниточки — лишь бы мы споткнулись и пошли у них на поводу. Вот и подбивают народы, чтобы

— Мыслишь здраво, — видно, Николаич проникся, — не ожидал. Так что, по-твоему, Чехословакия — ахиллесова пята?

— А почему именно в неё начали ездить все немецкие резиденты за последние годы? Это же реваншизм чистой воды. Чехи помогали немцам, но это время прошло! Держаться вместе — вот наш козырь! — я стукнул кулаком по ладони.

— И что? Придётся держаться вместе, а не порознь?

— Пока мы единым фронтом — советским народом — нас не взломать. Их конёк — раскачать нашу лодку изнутри. Стравливать своих же: русских с украинцами, белорусов с прибалтами. Сеять семена раздора, чтобы разорвать нашу державу на лоскутки, на кормовые базы для их жадной буржуазии. И тогда наши братские республики в Европе станут лёгкой добычей, как цыплята перед ястребом.

— Дельно, Павел! — у Никитича аж глаза разгорелись. — Ну, и как они будут втирать нам эту дичь?

— Да отработанными методами, как у шпаны на районе! — я презрительно хмыкнул. — Будут впаривать нам свою пошлую мещанскую романтику! Вбивать клин, мол, сосед у тебя — враг, это он твою колбасу сожрал. Вместо «одна за всех» — проповедовать «каждый сам за себя», культ бабла и потребиловки.

— Неужели так и будут?

— А как же иначе? Будут малевать нам золотые горы ихнего Запада, прикидываться, что аж плачут, как нам тут хреново. Забудут упомянуть наши козыри: что у нас лечение даром, что с работой напряги нет, что крыша над головой — обыкновенная данность, а не долговая яма на тридцать лет вперёд. У них уволят — выбросят на мороз, а с тобой и твою семью вместе с котелками, да сраными пелёнками.

Я сделал паузу, сглотнув горький ком. В классе стояла мёртвая тишина — слышно было, как муха в стекло бьётся. Собравшись, я продолжил уже сквозь зубы, сдавленно:

— А самая главная их подлянка в том, что они хотят обокрасть нашу Память. Перелицевать историю под себя. Впаривать всему миру, что это не наш солдат-освободитель добил фашистского зверя в его же берлоге, а какие-то пришлые. Что это они, понимаешь ли, всю войну на себе вытянули. Они возведут на пьедестал отребье, что прислуживало гитлеровцам, будут называть их именами улицы, лепить им памятники! А наши монументы настоящим героям — они будут осквернять и валить в грязь. Гниды!

— Знаешь, а я ему верю. Вон как распалился парнишка. Прямо горит! — произнёс Никитич. — Йоахим, проведу я тебя к тому человечку. Но пока отсидись. В самом деле — нельзя тебе по улицам шастать. Загребут, да всего и навешают.

— Это да. А бельё своё сам постираешь, да и дома повесим. Кроме нас двоих про тебя никто не знает. Даже моя старуха. Так что сиди тут, как мышь, и старайся перед окнами не показываться лишний раз.

— Спасибо вам, — кивнул я в ответ. — От всего сердца — спасибо!

Глава 17

Никитич оказался весьма радушным хозяином. Помимо чая угостил сваренной овсянкой с маслом. Щедро сыпанул сверху измельчённых льняных семечек в виде коричневатого порошка.

— Чтобы пищеварение нормализовалось, — проговорил он. — В моём возрасте за пищеварением следить важнее всего. А то на местной колбасе замучаешься с нерассерихой.

— С запором, что ли? — ухмыльнулся я.

— С запором, если тебе будет понятнее. Любят тут мясца навернуть, да под тёмное.

— А кто же этого не любит? — хмыкнул Николаич, подталкивая и свою тарелку под порцию каши.

— Дома надо было есть, — буркнул Никитич. — А не по гостям бродить.

— Не жми для друга, потом сам жалеть будешь! — проговорил с угрозой Николаич. — Вот выпадут у тебя зубы — я тебе кашу жевать не буду!

— Да это у кого ещё вперёд выпадут — мне-то жена их не выпердит! — усмехнулся Никитич в ответ, но навалил с горкой.

— Вон, говорят, что в Китае даже такая пытка была — людей месяц кормили варёным мясом, в результате чего они умирали.

— Как так? — заинтересованно спросил Никитич.

— Да вот так. «Мясному» наказанию подвергались воры, обкрадывавшие уличных торговцев едой. Приговорённого к смерти преступника сажали в тесную клетку, где он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А потом начинали обильно кормить. Однако меню было на редкость однообразным. На завтрак, обед и ужин человек получал только отварную говядину без соли. Причём палачи стремились выбирать лучшие, на первый взгляд, куски мяса, удаляя жилы, кости и жир. Питание осуждённого не приводило к большим расходам для государственной казны, поскольку продолжалось всего лишь двадцать-тридцать дней. И кранты. У жертвы распухал живот, она корчилась и умирала в муках. Когда труп выволакивали из клетки, то вонял ацетоном — не продохнёшь.