Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"
Неужели весёлая Фортуна задолбалась шваркать по моей роже наждачкой и решила подсунуть плюшевое полотенце? Это за то, что я спас от покушения будущего генерального секретаря Чехословакии?
— Ишь, как вылупил бельма-то! Как будто мы ему денег должны, — проговорил один второму.
— Может и в самом деле занимали, да только не помним? Склероз, Никитич, — вздохнул второй. — Я вот не помню, как у тебя пилу брал…
— Как же не помнишь? А если по сопатке? Враз всё вспомнишь! Эй, ты, чего уставился? Мы тебя не звали! Вали на хрен отсюда! — выкрикнул тот, кого назвали Никитич.
— Чего-то вы до хрена грубые, пеньки стоеросовые! — буркнул я в ответ. — Я ничего вам не сделал, а вы говном поливаете. Дать бы вам по рылам, да ведь позвонки в труселя ссыплются.
— Во как! Да ты никак русский? — округлил глаза Никитич. — Слышь, Николаич, вон как выруливает, аж приятно слушать.
— Ага, грамотный, наверное. Вроде бы и обделал, а ни разу не матюкнулся. Ынтеллихенция, мать его… — ответил Николаич.
— Старички-разбойники, а может вы вместо того, чтобы обсуждать мою скромную персону, подскажете — где можно на постой остановиться? Я отблагодарю. Водки не имею, но кое-какие кроны в кармане есть.
— Может и найдётся, где остановиться. А ты кто таков, мил человек? Чего тут шаришься? — спросил Никитич.
— Ночлег ищу, — вздохнул я. — От своей группы отстал, потерялся, вот теперь и брожу, как неприкаянный.
— Ночлег, говоришь? — Никитич прищурился, выпустив струйку едкого дыма. — От группы отстал… Знакомо. В сорок третьем под Харьковом я тоже от своей отстал. На трое суток. Потом ползком к своим добирался. А группа моя… — он махнул рукой, — вся там и осталась.
Николаич молча кивнул, и в его покрасневших глазах мелькнула тень давней боли.
— Ладно, — Никитич вдруг сплюнул и встал со скамейки, покряхтывая. — Судьба, что ли… Русские своих не бросают. Видать, не зря тебя на нашу улицу занесло. Пойдём, мил человек. У меня сарай есть. Сенца там чистого. И замок исправный. Не пятизвёздочный, конечно, отель, но крыша над головой будет. Не замерзнешь, поди ночью-то. И вопросы лишние задавать не станем. Вижу, что человек с дороги, уставший.
— Спасибо, — кивнул я с искренним облегчением.
— Это мы потом. Спасибо ещё бабке моей не скажи, а то она тебе и ужин приготовит, и расспросы заведёт на всю ночь, — хрипло рассмеялся Николаич, поднимаясь следом. — Она у нас тут главный контрразведчик.
Мы зашагали по узкой улочке, мимо таких же аккуратных домиков. Два старых солдата, прошагавшие пол-Европы и осевшие на чужой, но спокойной земле, и я — уставший, грязный и бегущий от своих и чужих. Ирония судьбы. Её очередная улыбка. Похоже, что сегодня она была ко мне благосклонна.
— Только чур, без разговоров про политику, — внезапно оборвал мои мысли Никитич. — Устали мы от неё. Здесь тихо. И нам эта тишина дорога. Понял, мил человек?
— Понял, — ответил я. — Без политики.
— И да, крон десять дай, чтобы нам хороший вечер хорошо завершить. А то растеребил ты душу, заставил вспомнить то, что уже забываться начало.
Я без лишних слов достал кошелёк и отсчитал деньги. Старики приняли их с деловым видом, без подобострастия, будто получали законную плату за услуги проводников в ином мире.
— Вот и славно, — удовлетворённо хмыкнул Никитич, пряча купюры в потертый карман кацавейки. — Теперь ты наш должник. А своих должников мы в обиду не даём. Так что спи спокойно.
Сарай, как и обещали, оказался крепким, пахло сеном и старым деревом. Засов был исправен — массивный, кованый. Я забрался вглубь, устроился в сухом углу, прислушиваясь к удаляющимся шагам и приглушённому бормотанию стариков за дверью.
Два бывших солдата, прошедшие ад, купили мне ночь безопасности ценой десяти крон и нескольких горьких воспоминаний.
Сквозь щели в стенах пробивались лучи заката. За стеной совсем рядом звякнула бутылка, послышался сдержанный смех. Они «завершали вечер». А я оставался здесь, в темноте, с одной мыслью: завтра нужно искать дорогу дальше. Пока эти двое добры. Пока не передумали. Пока их «контрразведчик»-жена не наведалась с вопросами.
— Эй, бродяга, может ты с нами? — негромко окрикнул голос Никитича.
— Да не, я в завязки, — откликнулся на приглашение.
— Так тогда может хоть выйдешь, расскажешь про Россию? Откуда сам-то?
Я поднялся, вышел. После пережитого хотелось отдохнуть, но лучше сразу ответить, чем потом просыпаться от громких вопросов. Дедки сидели на двух чурбачках возле третьего, на котором расположилась водка «Йемна», огурцы, перья лука, нарезанное сало. Быстро же они сообразили. Сразу видно, что не впервой так завершают вечер.
— Я из Москвы, — просто ответил я.
— Москаль, значит, — хмыкнул беззлобно Никитич. — А я из-под Тамбовщины.
— Ростовский, — кивнул Николаич. — Так что там у нас? Что слышно? Чем дышите?
— В России всё по партийному пути. Правда, вот недавно Брежнев помер. Шелепина назначили, — сказал я.
— Во как! А у нас пока об этом не говорили. Задержка, похоже, — хмыкнул Никитич.
— Как же вас сюда занесло? — спросил я. — Что вы тут и как?
— Ну как? Как Гитлеру хвост накрутили, так и решили не возвращаться. Некуда было возвращаться — моё село разбомбили. Николаичу тоже некуда было идти. Вот и решили тут осесть. Местные хоть и были против, но… Мы же плотники оба. На этой волне и сошлись. А плотники после войны везде нужны были. Тут оженились. Я свою недавно схоронил, а Николаич ещё воюет. Ты уж прости, что в сарае тебя положил — у меня одна кровать всего. Не валетом же нам ложиться…
— Да ничего. Всё нормально, — отмахнулся я. — Всё путём. А вы не боитесь тут по-русски разговаривать? Вроде как это не приветствуется.
— А нам уже насрать, что приветствуется, а что нет. Это вон политики себе мудруют, а мы чего… Мы живём, да попёрдываем потихоньку. Самое главное в жизни сделали — фашистов к ногтю прижали, а уж всё остальное молодёжь сделает.
Я сидел рядом с этими двумя старичками, улыбался их беззлобным шуткам. Смотрел, как они выпивают и закусывают. Мирные пофигисты. Так бы их назвал, если бы не знал, что они с оружием в руках не один год бились за то, чтобы вот так вот тихонько сидеть и говорить под мирным небом.
Глава 16
Как оказалось, пражские комары ни хрена не добрее московских. Тоже нападали исподтишка, вымораживали нервы своим тонким, противным пением. Они забирались под сено, в которое я зарылся с головой, и находили нужные участки моего тельца.
И ладно бы куснули и ушли, так хрен там! Они явно созывали всю родню на угощение!
В общем, ночка была весёлой. А ещё мыши скреблись под стрехой и возмущённо попискивали, недовольные тем, что их законные угодья сегодня нарушил какой-то незнакомец.
Комары, мыши… а под утро еще и холод подобрался основательный. Сено, которое поначалу казалось спасительным убежищем, теперь продувалось насквозь ледяным ветром, пробиравшим до костей. Я дрожал мелкой дрожью, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Каждая мышца затекла и ныла, а в голове стучала одна мысль: «Дожить бы рассвета… только бы дожить…»
Даже два раза вылезал, чтобы поприседать и разогнать застывшую кровь. В этих случаях комары звенели особенно торжествующе. Они нападали в таких случаях так рьяно, словно хотели напиться на десять лет вперёд. Мне порой казалось, что чешские комары тоже были недовольны коммунистическим режимом и так стремились отомстить за своих людей.
Рассвет пришел. Не яркий и победный, а серый, мутный, тонущий в стелящемся по низинам колючем тумане. Я выполз из своего сарая, весь в сенной трухе, с одеревеневшими ногами и затекшими руками, похожий на восставшего из гроба.
Всё-таки утро конца августа это не хухры-мухры. Это уже почти начало осени вместе со всей прелестью, что ей присуща. С мелким дождиком, пронизывающим ветром и пробирающей прохладой.
Отряхнулся, попытался привести себя в более-менее человеческий вид.