Читать книгу 📗 "Злой город (СИ) - Гор Александр"

И надо же такому случиться, прервали их разговор вестью о том, что из Смоленска гонец со срочной вестью примчался.

Что за весть? Да кто ж его ведает? Только сразу же недосуг стало Ярославу Всеволодовичу. Хотя, конечно, Нестеров, знающий летописную историю, заподозрил, что преставился Святослав Мстиславович Смоленский, а вместо него сел на стол брат Всеволод Мстиславович, доселе правивший в Герсике на Двине.

36

Тяжело дались Алексею Валаху все эти путешествия: сначала в Чернигов, из него в Киев, потом обратный путь до Курска. А после недолгой передышки в Курске — ещё и на самую окраину княжества, к ненавистной Серой слободе. И чем ближе он к ней подъезжал, тем больше в нём копилось уверенности в том, что, взяв в ней власть, не оставит он и камня на камне от этого поселения. За всё отомстит! И за унижение сына, и за разлад с курским князем, случившимся из-за упрямости здешнего наместника, и за полученное увечье, и за мучения, пережитые в дальнем путешествии. Сам, не дожидаясь княжеского суда, будет пытать боярина Андрея и его подопечных. Так пытать, чтобы ни один живым до Курска не дошёл. Прочих же в холопов обратит, как пленных мятежников, взбунтовавшихся против воли Великого Князя Михаила Всеволодовича.

Но главное — отомстит за недобрую славу, которой он теперь пользовался в весях и сёлах, через кои проезжал возглавляемый им караван. Докладывали дружинники и боевые холопы, что за глаза, шепотком, величают здесь Валаха «Алёшкой-татем». И ни от кого иного, кроме слобожан, такое прозвище пойти не могло.

Караван тянется медленно: телеги да пешие работники сильно снижают скорость передвижения. Потому и весть о нём бежит, опережая путников. И повсюду, где они ни появятся — кривые взгляды и шепотки за спиной: мол, мстить слобожанам Алёшка-тать отправился. И сожаление: не будут больше купцы проезжие торговать добрым слобожанским железом, всё жадный тать к рукам приберёт.

Это бесило больше всего: меньше года назад его дружину воспринимали как защитников, княжьих людей. А теперь — только как воров-разбойников. И сочувствуют не боярину, пострадавшему за честь великокняжескую, а каким-то самозванцам. Правда, удачливым, если слушать байки про разгром татар.

По дороге к Серой слободе от татар эти веси да сёла почти не пострадали. Так, пропали некоторые мужички, случайно оказавшиеся на пути степняков, быстро движущихся на полдень, на половцев. Знали о том, чьими они жертвами стали, наткнувшись на следы огромного конного войска. Знали, но не боялись: войско прошло и сгинуло под Серой, о чём уже не раз сказывали гонцы, едущие из крепости Оскол в Курск. Потому и двигались без опаски как сами смерды, так и люди боярина.

— Ты, Путята, примечай, где нас не любят, — шипел сыну боярин. — С тех выход зимой будешь драть в три шкуры. За язык их длинный.

— Примечаю, тятя, — не менее отца злобствовал откупщик, у которого свои счёты к слободе.

Самыми тяжёлыми для бывшего княжьего дружинника оказались последние дни пути. По тем местам, где из-за близости Дикого Поля опасаются люди селиться. Вот и приходилось не в избах на ночлег становиться, а средь чистого поля. Даже в богатом шатре спать приходится не на кровати, а на брошенных наземь конских попонах, с которых ему вставать тяжко. Думал уже прогнать ночью какого-нибудь возницу с телеги, чтобы облегчить свою участь, да честь боярская не позволяет пренебрегать шатром. «Ничего, в слободе лучше будет. Сказывают, там дома громадные, а кровати удобные. И даже по нужде во двор выходить не нужно», — мечтал Алексей.

И вот с опушки леса вдалеке стали видны серые стены. Значит, и нелёгкому для калеки пути скоро конец. И злоба, взлелеянная за полгода, выплеснется на недругов.

Вот только, едва длинная вереница людей и телег вытянулась из леса, самые глазастые заметили, что ворота как посада, так и самой крепости, закрылись за вбежавшими в них последними людишками, ковырявшимися до того в огородах, разбитых у посадского частокола и серой стены. В общем-то, естественная реакция обитателей селения, расположенного на самой окраине «обитаемых земель», на появление незнакомых вооружённых людей. Вот только Валах и в этом нашёл негатив: недобро встречают здешние людишки посланника самого Великого Князя Киевского и Черниговского!

— А это что за дым? — обратил внимание сын на поднимающийся столб где-то к западу от каравана.

— Сигнал. Сигнал пограничной стражи о том, что вороги близко, — скрипнул зубами боярин, изрядно повидавший подобного за время службы в княжеской дружине.

И завертелось! Охрана, и без того двигавшаяся настороженно (места дикие, ожидать в них можно всяких неожиданностей), принялась проверять оружие и подгонять людишек в изрядно растянувшейся колонне. Те, в свою очередь, обеспокоенно оглядывая окрестности, потянулись к припасённым на всякий случай дубинам, кистеням, топорам, рогатинам.

Сгрудились. По крайней мере, резко сократили дистанцию между телегами, а пешие подтянулись ближе к колымагам. Вроде и идти до стен слободы осталось немного, не больше часа, да вот только за тот час степная конница вполне способна одолеть расстояние в четыре-пять раз большее.

— Упаси, Господи, от татар безбожных! — крестился кто-то из нанятых рабочих.

— А может, то не татары, а половцы? — с надеждой глянул на одного из приблизившихся охранников возница телеги, рядом с которой шагал работяга.

— Так ведь с половцами у нас мир. Вон, сказывают, даже татар тут, под Серой слободой вместе с ними били.

— Мир у нас с Котяном. Да Котян, как татар побил, на закат двинул, к бродам через Днепр, — пробурчал едущий рядом дружинник. — Только за Доном в Диком Поле и других половецких племён навалом. Ушли котяновы, на его земли другие могли прийти, коих татары прижали. Ох, ты! Точно половцы. А ну-ка, быстро телеги в круг!

Около сотни всадников вывалились из-за рощицы, отстоящей на полторы версты.

— А может, добежать до слободы успеем? — засуетился малодушный возница.

— От конного ни пеший не убежит, ни ты на телеге, — отрезал дружинник. — В круг телеги, я сказал!

Степняки сгрудились, кто-то, видимо, из старших, принялся махать руками, распределяя роли. А потом, рассыпавшись цепью, конники быстро разогнались, перейдя в галоп.

Лёгкая конница, ясное дело, при равной численности в сабельной рубке одоспешенным дружинникам и нанятым стражникам проиграет. Да вот только половцев почти в полтора раза больше. И начали они не с сабель, а пустив тучу стрел. Потому и повалились наземь некоторые русские ещё до того, как визжащие противники врезались в их редкую цепочку. Причём, не все врезались: с пяток, сумев перескочить через телеги, начали рубить тех, кто прятался за повозками. Не подряд, только пытающихся обороняться.

Как ни вертелись половецкие удальцы, а сабелька «не пляшет» против длинной дубины-ослопа, рогатины и доброго топора. Забили. А кто-то, подхватив у лежащих на земле степняков их луки, принялся ссаживать и тех, что рубились с охраной каравана.

Лязганье металла о металл, шум, вопли раненых. За этим всем и не заметили, как от слободы мчится самобеглая повозка, сопровождаемая двумя десятками воев на конях. Обороняющиеся не заметили. А половцы, повинуясь крикам старшего, прыснули прочь, к той самой рощице, от которой и пошли в атаку. Отступили, но не разбежались, перестроились, чтобы плотной кучей атаковать растянувшуюся подмогу. Да вот только самобеглая повозка встала, кусок крыши её откинулся и что-то загрохотало, сверкая огнём. И посыпались, кто с коней, кто вместе с конями, половцы.

Утекло человек десять, которых никто преследовать не стал.

— Кто такие? — крикнул из люка «уазика» Беспалых, когда машина подкатила в очень потрёпанной охране.

— Боярин Алексей Валах с сыном ехали к вам, — поднялся на ноги дружинник, до того склонявшийся над лежащим на земле телом.

Капитан, лицо которого и без того искривлено шрамом, чуть не сплюнул от досады.

— А мы их сопровождали. Да только…