Читать книгу 📗 "Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег"

— Сырчан говорил, что ты самый лучший лекарь, Всеслав. И дедушка Ясинь тоже так говорил, — дрожавшим, но без слёз, голосом произнесла Аксулу.

— С ними тогда сложнее всё было гораздо. Боги помогли, без их помощи могло бы всё гораздо печальнее сложиться, — не стал врать я.

— Великий Тенгри не помогает лентяям и неумехам, как говорят дедушка и папа, — половина её голубого глаза, еле заметная меж почти сошедшихся век, горела надеждой. Это воодушевляло.

— Твои родные — мудрые и опытные. Я не буду с ними спорить. Не люблю спорить, когда меня хвалят, — я напоказ горделиво вскинул голову. Смех, раздавшийся в палате, разогнал страх. Всегда так бывает.

Всё-таки прав был тот, кто сказал, что прослушать о ходе операции и пронаблюдать его — два принципиально разных действия, события даже, можно сказать. Тут вышло в полном соответствии со студенческой и врачебной мудростью.

Когда Дарёна запела и голос её обрёл глубину и будто бы завибрировал, Шарукан отнёсся к этому, как к чему-то обыкновенному. Вроде как, один раз я это чудо уже видел, теперь удивляйте чем-нибудь новеньким. Я же каждый раз восхищался этим её умением. А вернее сказать, талантом. Умение можно разобрать, изучить и повторить. На талант можно только смотреть с искренним восторгом. Именно так, кстати, смотрел на княгиню Байгар. Правда, принимая во внимание его службу, скорее думал о том, чем такие таланты могут быть опасны его хану и Великой степи, а чем полезны.

Когда Аксулу была «загружена наркозом», я обработал операционное поле, места планируемых разрезов. Но для начала, как и было спокойно рассказано раньше, обрил ей голову. Делать это можно было и в сознании, но девушка попросила, если это не помешает лечению и мне, уберечь её от такого зрелища. В понимании женщин степи волосам придавалось большое значение, сакральное даже. Лысая половчанка считалась опозоренной навеки, такую никогда никто не то, что в жёны, даже овец пасти не взял бы. И видеть, как падают на пол её соломенные локоны было бы для дочери хана совершенно лишним испытанием перед непонятной «операцией», которую собирался сделать жуткий чужеземный князь русов. Тот, кого заметно боялись, пожалуй, все нукеры Шарукана. Кроме пары десятков ближников. Те боялись незаметно. Ну и Байгар, который умел хранить невозмутимое лицо почти так же, как сам Степной волк. Но по обрывкам их разговоров она понимала, что и отец, и его воевода предпочли бы сделать всё возможное для того, чтобы не проверять, кто сильнее — Русь или Великая степь. И это пугало ещё сильнее.

Когда я провел кривую скальпелем выше уровня волос, на коже головы, бледной на фоне смуглого лица, появилась линия, на которой начали проступать кровавые бусины. С шумным не то вздохом, не то всхлипом отвернулся Шарукан. Я предупреждал его сразу, что смотреть за тем, как режут близких — так себе удовольствие. Но он сказал, что пару раз уже вытерпел, справится и сейчас. Не подумав, наверное, о том, что воины, старый или молодой, и беззащитная любимица-дочь — совсем не одно и то же. И на этот раз боль ребёнка будет ощущаться сильнее, чем страдания старшего сына. Тому судьбой и Вечно Синим Небом заповедано быть сильным и терпеть любую боль. «Белая красавица» Аксулу не была воином. И отцу было её отчаянно жалко. И страшно за неё. И помочь он не мог ничем, что было ещё страшнее и хуже. Но держался он почти до последнего.

До предпоследнего держался Байгар. Но когда откинутый лоскут кожи со лба вместе с бровями лёг девушке на глаза, нос и подбородок, оставив под собой то, что должен был скрывать — череп и мимические мышцы — странной походкой отступил три шага назад, едва не свалившись на лавку. Шарукан посмотрел на лицо начальника разведки и оборачиваться назад к столу мудро не стал.

— Носом дыши, друже, — напряжённым голосом сообщил из-под тряпки на лице Гнат, — князь говорит, помогает. А лучше глянь-ка вон, слева от тебя на лавке торбочка стоит. В ней сосуд глиняный закупоренный. Отхлебни глоток-другой во здравие дочери хана. Да и самому хану, кажись, тоже не помешало бы.

Он говорил с паузами, будто тянул неподъёмно тяжелые слова изнутри неводом. Или тащил их, как трёхсаженное бревно из леса по глубокому рыхлому снегу на плече. Потому что руки его держали хваты-зажимы, в которых было лицо Аксулу. Верхняя его треть. Хотя, с их степным круглым строением черепов — почти половина.

Байгар нашёл заначенную в торбе фляжечку, пальцами расколол сургуч, едва не раздавив горлышко и деревянную пробку. С клеймом в виде Всеславовой печати, кстати. Придумка с шайбами получила развитие благодаря Глебу и Роме, и теперь необычной, что называется, «брендированной продукции» становилось больше с каждым днём. И стоила она, ясное дело, необычных денег.

Видимо, решив, что если бы мы хотели их отравить, то давно бы это сделали, одноглазый степной разведчик-контрразведчик прилично глотнул и, памятуя наказы многогранного Ставра, задержал дыхание. Пошарил в торбе наощупь, вытянул горбушку ржаного и занюхал ею почти профессионально, благодарно кивнув Гнату. Флакон из рук у него взял хан и действия повторил в точности.

Дарёна опустила глаза вниз только один раз. В этот миг дыхание её прервалось, голос скакнул и дрогнула под простынёй нога Аксулу. Княгиня зажмурилась и для верности даже отвернулась в сторону, продолжив выводить нужный мотив. Больше «анестезиолог» делами хирурга не интересовался, как отрезало.

То, что я ошибся с первичным диагнозом, стало ясно почти сразу. Это была не просто липома. Они, правду сказать, тоже были, в частности, та первая, которую я и диагностировал, чуть покатав под кожей, проверив подвижность, мягкий шарик при первом осмотре. Но кроме них четырёх там были ещё три крупных атеромы. Почти тот же самый жировик, только имеет особенность: может прорастать в кожу. А оставлять на лбу ханской дочери три дырки, вырезав опухоли, в мои планы не входило.

К счастью, их удалось вылущить довольно быстро. Следом отправились в глиняную миску и липомы вместе с капсулами. Да, необычно большие, да, старые. Но совершенно точно доброкачественные. Я читал, кажется, и слышал на лекциях, что подобные случаи встречались, чтобы два вида опухолей, да на одном и том же почти месте, да в таком количестве, но сам видел такое впервые.

Гнат и Ян работали, как роботы-ассистенты, которых я так и не успел застать в своём прошлом будущем. Каменные лица, отточенные движения, ни единой ошибки в подаваемых инструментах. Там, правда, и ошибаться-то особенно не в чем было. Только вот края масок, холстин-намордников, как их прозвал Рысь, и дурацких колпаков, которых нам нашили вместо привычных хирургических шапочек, были у них обоих мокрыми насквозь от пота.

Когда чуть подправленный лоскут кожи лёг на привычное место, оба они хором ахнули. Да, дочка у Шарукана и впрямь была белой красавицей. Несколько комков жира, секрета сальных желёз и соединительной ткани изуродовали бедную девушку до неузнаваемости, но добрый доктор Чародей спас. Оставалось только пришить ей лицо обратно. И кровь смыть.

Шил долго. Фома-златокузнец принёс на прошлой неделе новые иголки и хвастался ими так, будто блоху подковал. Я не стал его расстраивать и говорить про иглы, какими работали в моё время офтальмологи. Из одной его поделки тех, диаметром меньше половины миллиметра, можно было наделать, наверное, с десяток. Но для Средневековья его мастерство, конечно, было просто поразительным.

Швы были мелкими, и их было много. Но хватило и сил у Дарёны, и терпения у ассистентов, и везения у ханской царевны. И кетгута тонкого, что отдельно радовало, тоже хватило. И бинтов с монастырской мазью, что давала такой поразительный эффект — в моё время ни один, кажется, ранозаживляющий крем или бальзам так не работали. Экология, что ли, хуже стала? Или метаболизм в людях отказывать начинал?