Читать книгу 📗 "Авиатор: назад в СССР 4 (СИ) - Дорин Михаил"

— Ещё что у вас? — снова спросил в спокойной манере командир.

— Коллектив у нас слётанный. Барсов в прошлом году пришёл, так он уже у меня и ведомым на задачу слетал. А здесь мне его даже в пару не с кем поставить, — продолжал приводить аргументы в пользу перевода Буянов.

Командир выждал пару секунд паузы, прислушиваясь к песне из радио.

«А сейчас на волне нашего радио лауреат фестиваля „Песня года“ Роза Рымбаева», — объявил диктор.

— Мда, не лучшая мелодия перед полётом, — сказал Валерий Алексеевич, и встал с дивана. — Летать будет он в твоей эскадрилье, Гаврилыч. И не делай мне мозги своими переводами. Максимыч знает, когда я лечу с Родиным на проверку. И этот вопрос решён окончательно.

— Товарищ командир…, — попробовал снова уговорить его комэска.

— Иван Гаврилыч, ну сидит с лёгким амбре. Он что не человек? Отметил вчера приезд, с парнями познакомился. Не к твоей же дочери приставал? Всё, меня не провожать, работай с ним.

Метко командир попал по всем пунктам. Гаврилыч переглянулись с Гнётовым, понимая, что как не старайся, а от меня не избавиться. В первый раз у меня такое, что сам готов уйти, а не дают.

— Завтра с утра начинаешь сдавать зачёты, Родин, — сквозь зубы проговорил Буянов. — И советую подготовиться очень хорошо.

В общежитии продолжалась весёлая жизнь, а у меня кипела уже голова от перечитывания конспектов по конструкции самолёта. Смотревшая на меня с фотографии Женя, так и норовила посмеяться над моими потугами, запомнить принцип действия системы сдува пограничного слоя. Из головы всё никак не выходит вчерашний вечер и провал в памяти. За такими переживаниями, я не смог отказать себе в пропуске парочки рюмок приобретённого утром портвейна «Кавказ».

Редкая гадость, но на душе от него становится гораздо теплее. Так и не заметил, что уснул за столом, напротив фото Жени.

Утром с горечью обнаружил, что бутылка пуста, а голова слегка затуманена. И вот зачем спрашивается было пить? Ещё и одному!

Стойкий запах портвейна, исходивший от меня, был учуян комэской сразу, когда я вошёл в его кабинет для сдачи зачёта.

— Родин, ты какого лысого снова пил вчера? — выругался Гаврилович.

— Товарищ командир, я зачёт готов сдавать. А на это не обращайте внимание. Остаточное.

— Я тебе сейчас остаточное устрою. Давай, садись. Что сдавать будешь?

Начали мы с ним общение по инструкции лётчику. Это один из основных зачётов, который следует сдать для допуска к полётам. И он проходил вполне себе сносно.

Комэска всё спрашивал без подглядок в инструкцию. Видно, что командир он грамотный и знающий. Вот только ко мне он явно строг, раз ведёт уже со мной беседу в течение часа. А я всё продолжаю отвечать.

Когда уже надежда на заваливание меня окончательно угасла, был уже обед.

— Родин, не думал, что скажу, но ты что-то знаешь, — сказал Буянов по прошествии двух с лишним часов. — Первый зачёт ты мне сдал. Готовься завтра к аэродинамике.

— Есть, — радостно сказал я, поспешив покинуть кабинет командира эскадрильи.

С аэродинамикой, конструкцией, инструкцией по производству полётов на аэродроме проблем тоже не возникло. Даже Гнётов не знал до чего докопаться, и просто начинал мне переносить зачёты, отдаляя момент допуска.

Самый вопиющий случай несправедливости пришёлся на проверку лётной книжки, которую я завёл новую, скрепив страницы сургучной печатью на последней странице. Гнётов, проверял правильность её заполнения, играя при этом в «офисный баскетбол».

— Я не пойму, что ты здесь написал. Иди, переписывай, — говорил он, бросая книжку в урну, стоящую в углу кабинета.

Надо отдать должное капитану, он каждый раз попадал. А мне приходилось потом выводить все свои ошибки «Белизной». Мужики ещё советовали раствор уксусной эссенции и перманганат натрия или иначе марганцовка, но мне хватало и простого бритвенного лезвия.

Уже прошла неделя с моего крайнего употребления спиртного, и было это в выходной день. Но на следующее утро, я вместо законного выходного заступил в наряд, хотя ранее не планировался. Естественно, что запах помешал мне это сделать спокойно. А инициатором этого назначения в наряд был сам Гнётов.

Вскоре я успел пройти и теоретическое переучивание на модификацию СМ. Эти занятия проводили специально приехавшие инструктора из дивизии, чтобы не отвлекать нас от постоянной боевой работы. Я, естественно, ещё пока был на земле и в полётах не участвовал. Меня ещё продолжали изводить зачётами Гнётов и Буянов.

И если комэска уже сдавался и готов был выпустить меня в полёт, то вот Гнётов стоял ещё на своём.

— Родин, ну вижу что учил, да только не достаточно. Надо ещё подучить, и тогда сдашь зачёт, а пока нет. Иди, готовься, — в очередной раз не удовлетворил я своими знаниями капитана.

Это уже было похоже на реальное издевательство, поскольку рассказывать про количество заклёпок на корпусе снаряда С-5 из дисциплины «Авиационное вооружение» невозможно. Их никто и не считает там.

Всё это меня уже начинало реально бесить.

— Товарищ капитан, может, вы отстанете от меня и допустите? Вам не надоело самому? — спросил я напрямую.

— Я ещё и не начал к тебе приставать, Родин, — медленно и с неким наслаждением проговорил Гнётов. — Не знаешь материал в должном объёме, так иди и учи.

— Вы сами этого не знали. Может, уже забудем все наши разногласия и начнём работать? — предложил я.

— Конечно. Вот сейчас ты берёшь книгу по авиационным средствам поражения и идёшь с ней работать к начальнику штаба эскадрильи. Помогаешь ему с документами и при этом учишь.

Ну что за кретин! Везде поднасрать хочет. Когда-нибудь мне должно повезти в этой жизни и на моём пути не будет таких вот кренделей!

Я не успел выйти из кабинета, как в него вошёл Буянов.

— Где твоя ведомость? — спросил он, обращая внимание на бланк с зачётами на допуск к полётам.

— Вот, товарищ подполковник, — показал я ему, и Гаврилович резко вырвал её из моих рук.

— Послезавтра у тебя предварительная. И попробуй мне быть с запахом на постановке, — пригрозил мне кулаком комэска.

Глава 22

Первая радостная новость за последнее время для меня. Только с чего бы это комэска сменил гнев на милость?

— Иван Гаврилыч, я бы этого не делал. Он не готов совершенно, — начал отговаривать его Гнётов, поправляя свои растрепавшиеся волосы.

— Максимыч, спокойно. Вот мы и посмотрим, насколько он готов. Меня уже начальство дёргает за одно место. Командир сильно хочет с тобой, Родин, слетать, — сказал Буянов, просматривая ведомость. — У тебя тут одни «хорошо». Настолько всё плохо? — задал он вопрос Гнётову.

Как и ранее в училище, оценок по зачётам на допуск ниже чем «хорошо» быть не должно. По большей части ставились оценки «отлично», если допускающийся лётчик, хоть что-то знает. «Четвёрки», особенно если все, означало, что допускают тебя даже не авансом, а просто лишь бы допустить. Мол, в процессе службы доучишь. В лётном деле, особенно на реактивных самолётах, такой формальный подход не приветствовался. Тем более к молодому лейтенанту.

— Ужасно, я бы сказал. Такого я бы не допускал до полётов, — ответил Григорий Максимович.

Ну, врёшь ведь, Гриша. Нагло! Разгорячённый зверь, который бы прыгнул на этого зализанного маньяка, во мне не проснулся. Я смог сдержаться. Спасли, Григория Максимовича, его погоны и моя устойчивая психика!

— У вас ко мне личная неприязнь, товарищ капитан. Может, расскажете командиру, почему вы так ко мне не ровно дышите? — сказал я.

Нельзя же просто так мне терпеть такое враньё. Зачёты я сдавал образцово, знания показывал нормальные. Да сам Буянов, когда гонял меня по инструкции лётчику смог в этом убедиться. А этот «целый капитан» утверждает, что мои знания «ужасны»!

Реакция Гнётова была ожидаемой. Он тут же побледнел от злости. До этого момента капитан был вполне спокоен в своих эмоциях. Сейчас же он готов был взорваться.