Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"

— Зачем? — выдохнул Карбышев с робкой, безумной надеждой, ухватившись за соломинку.

— Зачем? — эхом повторила Надежда, но уже с неподдельным любопытством. Даже Пантера слегка повернула голову.

— Зачем? — Я усмехнулся коротко и сухо. — Ищите, Herr Direktor, среди имеющих доступ к номеру не просто вора. Ищите среди них молодых душой и сердцем. Ищите тех, кто… скажем так, испытывает романтический порыв социальной справедливости. Кто хочет указать мне, Михаилу Чижику, что я, дескать, оторвался от советского народа и, говоря попросту, зажрался. Вот, мол, пей, чемпион, чаёк второго сорта, как все, и закусывай кабачковой икрой, как все. Чтоб не зазнавался! — Я опять показал на стеклянную банку. — Ну, и руки шаловливые, конечно, не без этого. Сентиментальный вор с классовым чутьем. Ищите такого. Найдите. И проведите… воспитательную работу. Если человек искренне раскается, осознает всю нелепость и вредность своего поступка… — Я сделал многозначительную паузу.

— То?.. — прошептал Карбышев, и надежда в его голосе окрепла, засверкала, как первый луч солнца после грозы.

— То решать, конечно, вам. Выговор по месту работы. Лишение квартальной премии. Перенос отпуска на зимнее время… Что-то в этом роде. Сугубо воспитательные меры. С возмещением материального ущерба, разумеется. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — И запомните, Herr Direktor: доверяй, но проверяй. Как говаривал один очень большой человек. Бдительность — наше все.

Карбышев стоял несколько секунд, переваривая свалившееся на него спасение. Потом его лицо расплылось в гримасе, напоминавшей одновременно плач и смех облегчения. Он шагнул ко мне и схватил мою руку своими влажными, холодными ладонями, начал трясти её с неистовой благодарностью.

— Михаил Владленович! Товарищ гроссмейстер! Я… Мы… Обещаю! Клянусь!.. — Он задыхался, не в силах вымолвить связную фразу.

— Чижик, время! — резко напомнила Надежда, глядя на часы. — Партия давно началась! Арнасон сидит, ждет! С полчаса уже!

— Ничего, — махнул я рукой с видом человека, вышедшего за пределы суеты. — Форс-мажор. Обстоятельства непреодолимой силы. Признаны международным правом.

Я налил в стакан минеральной воды. Чай грузинский, да ещё второй сорт — нет, не то. А «Боржом» — это то.

Я выпил полстакана медленными, размеренными глотками, выходя из образа прусского аристократа.

Вместе с девочками я спустился в игровой зал. Партер полон, царила напряженная тишина, нарушаемая лишь редким стуком шахматных часов.

Мое место, ясно, пустовало. Соперник, исландец Арнасон, сидел, скучал, его лицо выражало скорее недоумение, чем гнев. Главный судья, пожилой мастер с вечно усталыми глазами, при моем появлении взглянул на часы и тяжело вздохнул.

Мои часы были пущены давно. Опоздание на час влечет за собой техническое поражение. Но я опоздал ровно на пятьдесят семь минут. Три минуты запаса.

Я подошел к столу. Сначала — к исландцу, вежливо поклонился:

— Прошу прощения за задержку, сэр. Форс-мажор. Обстоятельства. Вы понимаете.

Арнасон что-то промычал, кивнул, не глядя. Он явно был сбит с толку.

Затем я подошел к главному судье:

— Товарищ судья, форс-мажор. Приношу свои извинения.

Судья лишь махнул рукой, устало показывая на доску, садитесь уже, играйте.

Я повернулся к зрителям, сидевшим в полутьме. Сделал небольшой, но отчетливый поклон. Не знаю, что они видели: героя, преодолевшего козни врагов, или капризную звезду, опоздавшую на собственный спектакль. Аплодисментов не последовало. Лишь сдержанный шорох.

Я сел. Белые фигуры стояли, выстроившись в начальной позиции, как новобранцы на параде. Черные — ждали. Часы мои неумолимо отсчитывали последние секунды трехминутной отсрочки. Я взял королевскую пешку. Чувствовал на себе взгляды: судьи, Арнасона, Ольги и Надежды, возможно, даже запаниковавшего директора Карбышева, выглядывающего из-за двери. В горле все ещё стоял привкус «Боржоми».

Я передвинул пешку с е2 на е4. Самый стандартный, самый предсказуемый первый ход. Ход, за которым не стояло ни мысли, ни вдохновения, лишь автоматическое движение руки и легкая печаль о настоящем, не подмененном «Советском Краснодаре».

Игра началась.

Глава 16

21 июня 1980 года, суббота

Назовите вашу цену

Наблюдать шахматную партию — занятие, требующее специфического устройства души. Занятие для изощрённого, очень большого любителя. Сродни наблюдению за метеорами. Метеоры, «падающие звезды» — суть не более чем агония космической пыли, микроскопических осколков комет или астероидов, врывающихся в земную атмосферу с космической скоростью и сгорающих в краткой вспышке трения. «Ах, звезда упала, загадай желание!» — восклицает профан, не ведая, что в этот миг он аплодирует гибели межпланетного камешка размером с горошину. Но истинное, научное наблюдение метеоров — это процедура, лишённая всякой романтики, доведённая до механического аскетизма. Представьте: двое людей, закутанных в одеяла, или прямо в спальниках, лежат на сырой земле где-нибудь за городом, их взоры прикованы к участку неба, искусственно ограниченному проволочной окружностью, закреплённой на жердях — своеобразный прицел для ловли мимолётных смертей. Один монотонно бубнит: «Единица… Двойка, двойка… Тройка…» — классифицируя яркость очередного сгоревшего пришельца. Другой репетует, в смысле — повторяет. А третий, самый умный, сидит поодаль и заносит эти цифры в журнал в свете потайного тусклого фонарика с темно-красным светом, как в фотолаборатории. Процесс бесконечен, монотонен, холоден. Занятие для студентов, отрабатывающих пропущенные занятия, или энтузиастов, чья страсть к небу превозмогает скуку. Так было в начале века — то был передовой фронт исследования межпланетной среды! Пока не явились Чувствительные Фотопластинки, вооружённые Светосильными Объективами, а затем и Автоматические Фотоаппараты. Эти бездушные, не знающие усталости стражи приняли ночную вахту. Они с холодной эффективностью регистрируют каждый акт космического крематория, не требуя ни спальников, ни термоса с чаем, ни оплаты сверхурочных. Наука прогрессирует, вытесняя человека из ниш, где требуется лишь тупое, неуклонное внимание.

Но представьте иную картину! Когда небо расчерчено не единичными росчерками, а прошито целыми залпами — метеорный дождь, перерастающий в настоящий ливень. Когда падающие звёзды не капризничают, являясь два-три раза в час, а сыплются дюжинами, беспрерывным серебристым градом! Тогда ахает и поднимет очи к небу всякий прохожий, самый что ни на есть невежественный в астрономии обыватель. «Красота! Красота-то какая!» — вот единственный лексикон, доступный для описания этого фейерверка самоуничтожения космического мусора. Массовость, частота, яркость — вот что превращает научную рутину в доступное зрелище.

Вот и шахматная партия — для внешнего наблюдателя, для этого самого «прохожего» от шахмат, ценна лишь подобными «ливневыми» моментами. Чем их больше — тем «зрелищнее». Мат! Двойной удар! Мельница, эта карусель пленных фигур! Жертва ферзя — акт интеллектуального самосожжения во имя высшей цели! Но увы… В партиях современных мастеров, этих холодных тактиков и эндшпильных стратегов, такие катаклизмы — редкость, почти аномалия. Они избегают их, как чумы, предпочитая медленное удушение, позиционную возню, где победа достигается не ярким взрывом, а микроскопическим перевесом в пол-пешки, добытым на шестидесятом ходу. Это астрономы, считающие единичные метеоры в своем узком секторе неба.

Поэтому собирают мастеров в турниры, в надежде, что уж сейчас-то, когда их, игроков, много, когда они, игроки — молодые, стремящиеся к славе тигры, когда и турнир-то в память о шахматном забияке — звезды-то и посыпятся.

А сыпятся всё-таки редко.

Вот пример: мне удалось поставить эффектный мат сопернику. Здесь, в Сочи, на этом турнире. Об этом рассказал в эфире «Маяка» Яков Дамский, возник даже анекдотический «Клуб Заматованных». И что же? Каков был эффект? Эффект был обратный! Мои последующие оппоненты стали сдаваться загодя, не дожидаясь красивого конца. Рекорд — на восемнадцатом ходу! Абсурд? С формальной точки зрения — нет. Соперник сдался абсолютно правильно: он потерял «всего лишь» пешку, но позиция была безнадёжна. Через три хода он терял вторую пешку, еще через ход — коня, либо получал мат в несколько ходов. Играть без шансов, получать мат на глазах у публики? Нет уж, лучше капитулировать тихо и с достоинством, мол, высоко сижу, далеко гляжу. Но вот беда: рядовой зритель, любитель уровня третьего разряда (а таких в залах большинство), этого микроскопического позиционного преимущества, этой предсмертной агонии позиции — не видит! Он видит лишь то, что один игрок вдруг протягивает руку, опрокидывает короля и говорит «Сдаюсь». На доске — почти полный комплект фигур! Со страху сдался, шепчутся на галерке. Или того хуже — сговор!