Читать книгу 📗 "Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий"

— Значит… — выдохнул Изя.

— Значит, купчая, которую вам показали, с высокой вероятностью является подложной, — закончил за меня Плевак. — Грубая, наглая фальшивка, состряпанная в расчете на то, что никто не станет проверять.

— Но Штиглиц ей поверил! — воскликнул я.

— Барон Штиглиц — финансист, а не юрист, — пожал плечами Плевак. — Он видит бумагу с печатями и верит ей. К тому же поместье Левицких — лишь одно из нескольких сотен земельных участков, приобретаемых под строительство дороги. А эти мошенники, выманивая у него деньги, на то и рассчитывали!

— Что же нам теперь делать?

— Действовать. — В глазах Плевака зажегся азартный огонек. — Немедленно. Я сегодня же подготовлю от имени сенатора Глебова, как нового законного опекуна, официальный запрос. Телеграмму во Владимир, в губернское правление и в уездную Дворянскую опеку. С одним-единственным вопросом: давалось ли разрешение на продажу имения Левицких?

— И что это нам даст? — удивленно спросил Изя.

— Мы получим официальный документ, — торжествующим тоном ответил Федор Никифорович. — Бумагу, где будет написано, что никакого разрешения не было и быть не могло. И с этой вот бумагой, господа, мы сможем пойти к кому угодно. И к барону Штиглицу. И в полицию. И в суд. С этой бумагой мы сможем не просто защищаться. Мы сможем нападать.

— Отлично! Немедленно сообщите Глебову наш план, — распорядился я, — но только я бы внес в него еще один пункт…

— Какой же? — насторожился Федор Никифорович.

— Пусть сенатор по мере возможности выяснит, при каких обстоятельствах происходило отчуждение и других родовых имений, по которым проходит железная дорога. Почему-то мне думается, что и там все было оформлено не так уж гладко!

— Простите? — нахмурился Плевак.

— Наверняка есть еще пострадавшие, чьи дела по каким-то причинам не получили огласки! А еще нужно, чтобы сенатор Глебов, как опекун и высокопоставленное лицо, сделал официальный запрос в Губернское правление и узнал, осуществляется ли строительство моста через Клязьму в районе имения Левицких в настоящее время. Если мост уже строят — это совершенно незаконно!

— Будет сделано, — кивнул Плевак. — Это очень верный ход. Мы должны собрать все доказательства, чтобы наша позиция в суде была несокрушимой.

Телеграмму отправили в тот же день.

Оставив юридические баталии на моего гениального поверенного, занялся другой, более грязной, но не менее важной работой. Мне нужно было найти Селищева.

Искать его в респектабельных местах вроде Английского клуба было уже бессмысленно. После скандала его оттуда вышвырнули, как паршивого пса. Я понимал, что такой человек, лишившись своего статуса и пребывая в страхе, будет искать утешения на дне. В самых грязных, самых злачных местах Москвы.

Я снова обратился к Изе.

— Изя, мне нужен Селищев. Найди его. Ищи в трактирах, в игорных притонах, в домах терпимости.

Изя вернулся через два дня, брезгливо морщась.

— Ой-вэй, Курила, где я только ни был! В таких гадюшниках, что приличный человек и на версту не подойдет! Но я его нашел.

— Где?

— В борделе. — Изя сплюнул. — В самом гнусном, на Хитровке. У мадам Розы. Он там уже третий день пьет беспробудно, с какими-то девками гуляет. Все деньги, видать, просадил.

В тот же вечер, взяв с собой Степана для подстраховки, я отправился на Хитровку. Это был совсем другой мир. Зловонные, темные переулки, пьяные крики, драки. В воздухе стоял густой, тошнотворный запах сивухи, нечистот и какого-то всеобщего, безнадежного разложения.

Мы без труда нашли дом мадам Розы. Это был грязный, двухэтажный трактир, из окон которого лился тусклый свет и доносились пьяные песни под расстроенную гармошку.

Мы вошли внутрь. Нас окутал смрад перегара, пота и дешевых духов. За грязными, липкими столами сидели пьяные купчики, какие-то мелкие чиновники, мастеровые. Среди них, как хищные птицы, кружили девицы в ярких, безвкусных платьях, с вульгарно накрашенными лицами.

Селищев сидел в дальнем углу, в отдельном кабинете. Он был в непотребном виде. Сюртук расстегнут, лицо багровое, одутловатое. Он был мертвецки пьян. Рядом с ним, хихикая, сидели две девицы и наливали ему водку.

Я знаком велел Титу остаться у входа и подошел к их столу.

— Аристарх Ильич, — сказал я. — Добрый вечер.

Он поднял на меня мутные, ничего не выражающие глаза.

— Ты… ты кто?

— Мы с вами уже встречались. В Английском клубе. Помните?

При упоминании клуба его лицо исказилось.

— Убирайся! — прохрипел он. — Убирайся, пока я…

— Успокойтесь, — сказал я, садясь напротив и жестом отсылая девиц. — Я пришел не ругаться. Я пришел поговорить.

— Не о чем нам говорить!

— Ошибаетесь, — холодно отвечал я. — Я был в Петербурге. Мне показали там купчую на имение Левицких, подписанную вашей рукой. Судя по всему, вы продали поместье за двести сорок тысяч и положили эти деньги в карман. Вот об этом мы и поговорим.

Он тупо уставился мне в лицо, пытаясь сфокусировать взгляд,

и я видел, как постепенно хмель выходит из него, а на смену ему приходит страх.

— Я… я ничего не продавал! — вдруг закричал он, и его голос сорвался на визг. — Клянусь Богом, не продавал!

— А как же купчая на двести сорок тысяч, которую вы подписали? — спросил я.

— Не было никакой купчей! — Он в отчаянии схватился за голову. — Я ничего не подписывал! Они меня обманули! Они обещали сто тысяч, если я проиграю дело! А про продажу и речи не было! Это все они! Французы! Этот их главный, барон!

Он задыхался, его трясло.

— Они меня подставили! Понимаете? Подставили!

Я смотрел на этого жалкого, раздавленного человека и понимал, что он не врет. Он действительно ничего не продавал. Его просто использовали, как пешку, а потом выбросили за ненадобностью.

— Успокойтесь, Аристарх Ильич, — сказал я уже другим, более мягким тоном. — Я вам верю. А теперь послушайте меня: вы угодили в очень скверную историю. Ваша репутация уничтожена, вы на дне. Но, если вы напишете покаянное письмо в Сенат, где расскажете все: и про французов, и про барона, и про Мезенцева, — возможно, я протяну вам руку помощи. У меня есть свои резоны желать, чтобы мошенники из ГОРЖД оказались разоблачены перед самыми высокими инстанциями. Сделайте это, и я помогу вам выбраться из этой грязной истории. А если нет… пеняйте на себя.

Он поднял на меня полные слез и надежды глаза.

— Я… я все расскажу. Все, что знаю. Только спасите меня!

Выглядел он крайне жалко. Преодолевая отвращение, я произнес:

— Тогда, сударь, оставьте этот гнусный притон, идите домой, проспитесь. Затем напишите все по порядку, и пусть поверенный поможет оформить это ходатайством в Сенат. И я помогу вам закрыть долги и даже восстановить честное имя.

— Умоляю, помогите мне! — в пьяных слезах прокричал Селищев и бросился целовать мне руки.

Уже на следующий вечер, удивительно быстро, пришел ответ из Дворянской Опеки.

Плевак вскрыл конверт и протянул мне бланк. Я пробежал его глазами. Текст был типично телеграфным — сухим, казенным, но для меня он звучал как музыка: «НА ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ ТЧК НИКАКИХ РАЗРЕШЕНИЙ НА ПРОДАЖУ ИМЕНИЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО ЛЕВИЦКОГО МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ДВОРЯНСКОЙ ОПЕКОЙ НЕ ВЫДАВАЛОСЬ ТЧК МОСТ СТРОИТСЯ ТЧК ПРЕДВОДИТЕЛЬ ДВОРЯНСТВА ГОРОХОВЕЦКОГО УЕЗДА ВАРЕНЦОВ».

— Ну вот, — сказал Плевак, и на его лице появилась торжествующая улыбка. — Теперь у нас в руках козырной туз.

— Федор Никифорович, — сказал я, — у нас есть все доказательства. Теперь нужно действовать. Судя по всему, эти негодяи пошли напролом!

Я понял, что все наши юридические баталии, все наши жалобы в Сенат могут оказаться бесполезными. Пока мы отвлечемся на составление бумаг, они просто построят этот мост, и тогда уже ничего нельзя будет изменить. Попробуй-ка снести уже построенное сооружение государственной важности!

— Нужно ехать на место, — сказал я. — Немедленно. Я должен остановить их!