Читать книгу 📗 "Патриот. Смута. Том 4 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич"

Но суть я понял. Ты, Серафим, постриг принял, видимо, от войны устав или натворив чего. Лезть в эти дела мне не интересно и не нужно. Дело-то не мое. Если захочет и важно это будет — сам расскажет. А пока — есть в войске батюшка и отлично.

Но, воодушевить своего сотника мне было необходимо.

— Серафим, все понимаю, но ты мой армейский священник, как-никак. — Он на меня уставился немного удивленно. Лицо приобрело задумчивое выражение видимо не думал он о таком своем статусе. — Иди поговори с ними на вашем, религиозном. О важном, о священном, о возвышенном. Ну и о мирском поговори. О нас.

— Сделаю. — Он поклонился слегка, сделал шаг назад, чуть не налетел на поджидающего, когда я освобожусь, француза. Смерил его грозным взглядом. Развернулся, двинулся к острогу неспешной походкой. Чувствовалось, что с мыслями собирается.

Франсуа тем временем поклонился, сделал реверанс, загнусавил:

— Игорь Васильевич, обращаюсь к тебе, поскольку больше не к кому. Я нем, но хочу знать, что это все значит?

— Что? — Я улыбнулся, смотря на него.

— Все это. — Француз обвел поляну рукой. — Что за знамя? Почему эти люди пели и ходили вокруг войска с крестом в руках? Что происходит?

— Дьяволом больше не зовешь? — Усмехнулся откровенно и задорно.

Он уставился на меня с удивлением. Вздохнул, плечами пожал, ждал ответа.

— Франсуа, это знамя, символ царской власти, хотя…

Глаза его слегка полезли на лоб.

— Нет, не совсем так. Знамя это принадлежало великому Русскому царю, Ивану Васильевичу.

— Грозному?

— О, даже ты знаешь его.

— Да, во Франции имя это на устах. — Хмыкнул он. — Злые языки стариков поговаривают, что Карлу нашему Девятому и Екатерине, его матери больше бы подошло такое звание.

Я с трудом сдержал смех. Еще бы. За одну Варфоломеевскую ночь погибло столько народу, что нашему Великому царю и не снились подобные репрессии против оппозиции. Не очень-то мой армейский учитель уважал своих правителей. Пускай и ушедших из жизни.

— Тогда, Игорь Васильевич, ты опять заставляешь меня усомниться в твоих словах. — Он улыбнулся как-то невесело, вздохнул. — Кому я служу? Игорь Васильевич Данилов. Боярин из Москвы. Просто боярин. Ты так говорил. Тогда, как это понимать? Почему это знамя тебе вручают монахи?

Как бы тебе так сказать и пояснить…

— Выходит так, Франсуа, что… — Начал неспешно. — По их мнению мне следует нести крест того человека, что подняв силу с земли Русской и, собрав ее в кулак, искоренит Смуту и поведет государство к великому, доброму, вечному.

— Следует мне обращаться к вам, как к особе королевских кровей?

— Людей моих учи. — Я вмиг посерьезнел. — Где ты здесь короля увидел?

Если так задуматься, какой из меня король — это раз. А второе. Если уж царь — то точно не король. Царь — это кесарь, император, единственный владыка, равных которому нет. Так с древнего Рима еще пошло. Ну а мы, выходит, унаследовали.

Француз сделал реверанс, произнес.

— Докладываю, Игорь Васильевич. В походе отрабатывали строевой шаг и марш. Пока все плохо, времени мало. Но, успехи есть.

— Хорошо. Надеюсь на тебя.

— Осмелюсь спросить, Игорь Васильевич, что с пиками.

Обращение его меня не порадовало. То ли ирония, то ли действительно решил, что лучше уж так. Раз какие-то святые отшельники ко мне так трепетно относятся. Списал на последнее не стал задавать вопросов. На пустом месте разборки городить, еще не хватало. Работает и отлично.

Но точно, пики!

— Пики будут.

Решил я, было идти за Серафимом. Все же, чтобы получить оружие, договариваться самому придется. Но в этот момент услышал крики и шум у опушки.

Что там еще?

Повернулся. Обоз неспешно двигался к реке, людей вокруг было много. Все, на кого падал мой взор, кланялись немного, но от дел своих не отрывались. Это больше было уважение, а не подобострастие.

— Работай, Франсуа. Работай! — Произнес быстро. — И язык учи. С Абдуллой вместе.

Тот кисло хмыкнул, кивну.

А я резко повернулся, не обращая внимание на реверанс в мою сторону.

Широким шагом двинулся через неровный строй, идущих к реке людей, коней, телег. Всмотрелся, оказалось Яков нависает над вчерашними пленными. Они что-то ему доказывают, кричат. Он их кроет руганью почем свет стоит.

— Да вы что удумали! — Донеслось до моих ушей. — Кха! Черт!

— Что тут? — Я подошел быстро

— Да, воевода…

— Служить хотим. Государь батюшка! — Заголосил тот самый десятник. — Искупить! Не знали мы! не ведали!

— Какой я тебе царь? — Уставился на него.

— Известно какой. Раз знамя монахи вам передали, знамо. Государь, батюшка.

Пропустил мимо ушей. Видимо, не искоренить эти мысли из рядового состава. Он стоял на коленях, глаза в землю опустил. Остальные пленные тоже выглядели покорно. Что они затеяли?

— Ну и в чем вину свою чувствуешь, десятник? — Навис над ним теперь уже я.

— Государь. Мы же против вас думали. За татар войско ваше приняли. Воевода наш, Семен Белов, обдурил, объегорил. Или сам со страху не разобрался, тут не ведаю. Но, искупить хочу. Что угодно сделаю. У меня отец, государь, отец… — Он чуть сбился, уставился на меня. — Отец мой, государь, под Молодями бился. За царя Ивана, за землю Русскую. Под этим знаменем. Не посрамлю его.

Ясно.

— Подумаю, что сделать с вами.

— Мы в верности клянемся, государь. Мы, что скажешь.

Я поднял взгляд на Якова, тот приосанился. Даже на него подействовало вручение мне стяга Ивана Грозного.

— Что с ними делать, г… — Наткнулся на мой холодный, злой взгляд, исправился — Воевода.

— Пока сидят пускай. Думаю к Серафиму их определить. Там люди идейные…

— Какие? — Не понял сотник.

— Добровольцы, из холопов, вызвавшиеся за землю сражаться. Там, если что, не натворят эти новобранцы дел плохих. Работайте. С Серафимом обсужу.

Яков кивнул.

Процесс переправы продолжался. Был он сложен и тернист. Старались быстрее, как можно быстрее перетащить на тот берег и телеги и коней. В ход шел и паром, и лодки, и плоты. Все, что только было и могло плавать и везти грузы.

Возы разгружали, вещи складывали на суда, перевозили.

Часть скакунов даже переправили вплавь, предварительно сняв все тяжелое, что могло на дно потянуть. Но риск был большой. Все же Дон — ререка широкая, опасная, течение сильное. Боялись кони, роптали, и седоки их не хотели рисковать, как и я сам. Остаться без конницы из-за спешки — дело последнее.

Трудились как угорелые, но успели.

С последними лучами солнца разгрузили очередной паром и плоты. Вытащили лодки на берег. Заняли уже готовый к ночлегу, разбитый заранее лагерь. Сегодня все воинство ночевало вместе.

Монастырь с монахами остался на левом берегу. Там тоже завершилась стройка, люди отходили ко сну. До ночи они передали нам в сотню Серафима трех монахов. Я не перечил, раз батюшка наш их взял, так тому и быть. А еще три с половиной сотни отличных древков для пик. Еще две сотни они недавно отправили в Елец. Это все, что они успели сделать с момента начала стройки, с осени. Наконечников не было. Кузни при монастыре не имелось, с металлом работать некому было. Но уже сам факт такого приобретения радовал.

Выковать острия — это полдела.

Готовились к ночлегу. Но, многое нужно было решить сегодня.

Вечером собрался весь мой офицерский корпус на новом месте, на правом берегу Дона в лагере. Совет военный держать. Сумерки, костер, десяток собратьев — командиров сидели вокруг него и докладывали мне, что и как.

Как прошел день в мое отсутствие.

В общих чертах все было в рамках. Все хорошо, без глобальных проблем. Пара лошадей, подвернувших ногу, один заболевший, которого оставили в одному из хуторов, мимо которых проходила армия. Фураж имелся в достатке, люди были воодушевлены, хоть и казацкая речная часть воинства утомлена греблей прилично.

Дон мы перешли, первая преграда позади. Впереди нас ждала река Сосна и Елец. И как к нему подступить — это хитро все делать надо. Нужно сейчас донести до войска основной план.