Читать книгу 📗 "Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег"

— На болгар! — восхищённо выдохнул Рысь.

— Ага. Тут ты, папа римский, говоришь: «Эге, да тут дело нечисто!». И рассылаешь соглядатаев да подсылов своих в Орхид да Преслав, чтоб узнать, с какой печали византийцы так пообносились, что к тебе в мошну залезли по локоть обеими руками? — улыбнулся князь.

— А дальше? — прошептали хором Глеб, Алесь и Домна из-за спины, от окна.

— Это бы сладить сперва… А дальше болгары неожиданно, — надавил Чародей, — узнаю́т, что Роман Диоген собрал всех воев и отправился биться с Сельджуками. А тут ещё папские кругом землю роют, деньги какие-то ищут. Расстраиваются болгары и выреза́ют оставшиеся лагеря греков, обретая свободу. А помогут им неизвестные никому и невидимые никем волки и нетопыри.

Домна ахнула. Ромка, не сводя с отца глаз, отхлебнул квасу прямо из кувшина, облившись, но, кажется, не заметив этого.

— А папа в это время посылает наёмников, чтоб Роману Диогену, нахватавшему горячих от персов, и от себя тоже приложить, со всей Божеской милостью, христолюбиво. И к Генриху, кобелю, гонцов нарочитых с вопросом: «какого, мол, пса ты, верный сын матери церкви, мешаешь маме деньги драть с дикарей? Вовсе от блуда осатанел, никак⁈» — продолжал рисовать идеальную картину Всеслав. — Генрих грустнеет и решает, что папа, конечно, фигура важная, но император-то Священной Римской Империи — тоже не птичка капнула, хоть и сидит в Ахене своём. Седлает он лошадок и скачет грабить Рим снова, как у них, у германцев, принято. Встречаются войска, предположим, где-то под Миланом. Треплют друг друга люто, одни лохмотья по сторонам, чтоб первым псом на псарне стать. А по ночам волчий вой слушают с гор.

Дедко Яр аж рот ладонью зажал, а Ставр вцепился обеими в бороду, потянув так, что чуть слёзы не выступили. А князь продолжал «доигрывать финал».

— И вот когда наместник Бога на земле или Император, погубив тьму народу, один другого одолеет, придут Вратиславовы воины с Чехии, злые и голодные болгары с Юго-Востока, а по центру с ними вместе выступит венгерский король. Как его там?

— Шоломон, — не отнимая руки, прошептал волхв.

— Да? — Всеслав искренне удивился. — Ну, бывает, что поделать. Дед у тебя — Ярослав Мудрый, мать — русская княгиня Анастасия, а ты — Шоломон, король болгарский, ещё и шепелявый, видать. Да-а-а, — протянул Чародей с некоторым даже осуждением, качая головой. — Ну да пёс с ним, какой ни есть, а он родня. Вот, в общем, как-то так. И соберутся вновь одним густым да могучим лесом расползшиеся побеги древ Словена, Руса, Чеха и Леха, или вы там с Буривоем сами скажете, каких деревьев.

— А честь как же? Чужими руками берёшься жар загребать? — заскрипел не перешедший на новые рельсы Ставр.

— А по мне так лучше жар чужими, чем своими дерьмо! — отозвался князь. — Особенно если оно в кишках моих воинов, что из вспоротых животов торчат, а я чувствую, как жизнь из них по капле сквозь мои пальцы утекает! Честь? А-а-а, тебя ж не было! Тут давеча один иерарх византийский не из последних мне при всём честно́м народе толковал про волю Божью. Что, дескать, ежели какая тварь вздумает порядок нарушать да заповеди, то враз становится не овцой заблудшей, а собакой страшной, бешеной. И за убийство её Бог семь грехов спишет. Не с руки мне с митрополитами спорить, деда, семь так семь. Где бы теперь столько нагрешить-то? — с сомнением почесал щёку Всеслав.

— Я те нагрешу… князь-батюшка! — донёсся сзади голос Дарёны. Снова крайне успешно изобразившей ревнивую стерву.

Прыснули со смеху сыновья, фыркнули или закашлялись сотники, даже Гарасим и вечно невозмутимый Янка. А Ставр брюзгливо проскрипел:

— А я говорил, не след баб на воинский совет брать, хучь она и княгиня!

Глава 21

Виды на будущее

Со Ставром, Гнатом и Алесем засиделись допоздна. Карта наполнилась новыми значками и стрелочками, а план оброс деталями настолько, что и планом-то быть перестал: пошаговая методичка по международному беспределу. Слово это, кстати, князю понравилось.

Безногий воин-убийца, по состоянию здоровья перешедший на кабинетную работу, иногда вспоминая для разнообразия полевую на паперти, и впрямь оказался ценнейшим приобретением. Рыси и Всеславу явно не хватало ещё одного старика в советчики, кроме меня. И непременно, чтоб был именно беспросветным брюзгой и ворчуном. Бывают такие, которые на любых совещаниях играют против всех. И только у них выходит предусмотреть самые невероятные варианты, которые, как учит опыт, сбываются в самый неподходящий момент. Инвалид был именно из них, вредный, как никотин для лошади, и привязчивый, как… Очень привязчивый, в общем.

Но на выходе получилось то, что худо-бедно устроило даже его. Под разговор он выцыганил возможность при необходимости пользоваться нашей системой дальней связи и обнаружения — голубиной почтой. Хотел и беспошлинную торговлю, но Всеслав велел ему взять одну из трёх ранее выданных Гарасиму бирок-«вездеходов» и не хаметь. Дед вовсе не расстроился. Видимо, просто привычно попробовав невообразимо старую, как только что стало понятно, военную мудрость: проси как можно больше — глядишь, чего и дадут. И из горницы после совещания выходить отказывался до тех пор, пока Алесь с Гнатом дочиста ножами не отскоблили шкуру-карту так, что по ней теперь совершенно невозможно стало определить нарисованное. Мы же вчетвером помнили её наизусть.

С Дарёной вчера всё сложилось точь-в-точь, как с Буривоем и его ручным медведем: она сперва едва не до истерики напугалась «двоедушника», да так, что и сын расплакался, пришлось брать и укачивать, шагая по ложнице, продолжая напевным голосом объяснять жене, что ничего страшного в этом нет, что из вариантов «помереть в яме» и «выжить да обучиться врачебному ремеслу лучше любого на свете» нам достался не самый паршивый. И про то, что кому попало Боги не помогают, а мы с князем явно их чем-то заинтересовали-позабавили, раз продолжаем веселить до сих пор. Железобетонная (ещё одно слово, страшно заинтересовавшее Всеслава) логика помочь не помогла, но истерику удалось унять. И сына убаюкать. А потом битый час успокаивать Дарёну, обнимая и гладя по волосам. И в какой-то миг я будто не на шаг-другой отошёл от оставшегося «за штурвалом» князя, а вовсе вылетел и из ложницы, и из терема.

Над городом светили звёзды на чистом небе, будто и не было той грозы на берегу. Перебрёхивались лениво псы, еле слышно поскрипывали сапоги стоявших на страже дружинных. Самих их видно не было, и огоньками сигарет они себя не демаскировали, грубо нарушая устав гарнизонной и караульной служб. Колумб ещё не открыл Америки, и торгаши пока не додумались торговать вредным индейским сеном, травя народ. Очень многого из той, первой моей жизни, пока не было. И если у нас начнёт получаться задуманное — и не появится никогда. Нет ни злокозненных масонов, ни Овертоновых окон, Фома Аквинский — и тот, наверное, ещё не родился. И народу на земле не так много. И вдруг так остро, так сильно мне захотелось жить, приносить пользу, учить и учиться самому, что хоть вой. Чувства, яркие и жгучие, как в юности, поражали — не на восьмом десятке такие эмоциональные взрывы переживать, конечно. Хотя, чисто математически, мне теперь не под восемьдесят, а где-то минус восемьсот семьдесят, если от года моего рождения этот, нынешний, вычесть. Разум работал чётко, как хорошо отлаженный механизм. И, будто сидя на тесовой кровле княжьего терема, жутко, вот просто до ужаса не хотелось умирать снова. Как будто я и вправду нашёл нужное для себя время и место. Мерцали звёзды. Шумели далёкий лес и река…

А потом меня, как в прошлый раз, закрутило водоворотом не то времени, не то пространства, и я очутился за привычным уже столом напротив Всеслава, над ложем, на котором спала, положив голову ему на грудь возле свежего шрама, любимая жена. И рядом с люлькой, в которой посапывал сын.