Читать книгу 📗 "Миллионщик (СИ) - Шимохин Дмитрий"

Я сунул руку в другой карман, нащупал кресало и… оставил его в покое. Затем достал серебряный полтинник. Подошел ближе и бросил монету в его грязную, стоптанную шапку.

Пусть завтра похмелится.

Когда я, сделав большой крюк, подъехал к усадьбе, уже совсем стемнело. Отсветы пламени на низком, темном небе выглядели воистину апокалиптически. Огромные, черные клубы дыма, подсвечиваемые снизу огнем, медленно поднимались над верхушками сосен, застилая звездное небо.

На крыльце, накинув на плечи шаль, стояла Ольга. Она увидела меня и, вскрикнув, бросилась навстречу.

— Владислав Антонович! Живы! Слава Богу! — Она подбежала, и я увидел в ее глазах ужас. — Что это? Что горит?

Она показывала рукой в сторону реки, где над лесом все еще поднимались в небо клубы черного, жирного дыма.

Соскочив с телеги, я подошел к ней. Ольга посмотрела на меня, на мое чумазое, пахнущее дымом лицо, и вдруг все поняла. Ее глаза расширились от ужаса и какого-то странного, почти восторженного восхищения.

— Это… это вы? — прошептала она.

Я ничего не ответил — просто заключил ее в объятия. Она прижалась ко мне, и я чувствовал, как девушка дрожит.

— Зачем? — прошептала она мне в плечо. — Это же так опасно! Вас могли поймать!

— Я не мог иначе, Ольга, — сказал я, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая их одуряющий, нежный запах. — Не мог позволить им отобрать у вас последнее.

Мы стояли, обнявшись, и смотрели на дым, все еще поднимавшийся над лесом, как символ нашей маленькой, но такой важной победы.

— Мне нужно уезжать, — сказал я наконец. — Сегодня же!

— Куда? — с тревогой спросила она.

— В Москву. В Петербург. У меня там дела, от которых зависит и наше с тобой будущее, и будущее этого дома.

— Ты вернешься? — В ее голосе снова прозвучал страх.

— Вернусь, — твердо сказал я, беря ее лицо в ладони. — Обязательно вернусь. И очень скоро. И когда я вернусь, Ольга, эта война будет окончена. И мы будем вместе. Обещаю!

Я наклонился и поцеловал ее — долго, нежно, будто подтверждая поцелуем все, что уже пообещал словами.

А потом, не дожидаясь рассвета, вскочил на телегу и не оглядываясь поехал прочь. Я знал, что, если оглянусь, не смогу уехать.

Обратная дорога из имения Левицких в Москву была совсем не похожа на мой лихорадочный, отчаянный бросок сюда. Теперь я ехал не спеша, давая себе время подумать.

Признание Ольги, ее слезы, робкий, но такой искренний ответ на мои чувства — все это перевернуло мой мир. Судьба этого разоренного имения, этой хрупкой, но сильной девушки стала моей собственной.

Однако надо было вернуться к нашим баранам. Ну, то есть к нашим, мать их, «концессионерам».

Снова и снова прокручивая в голове наш разговор со Штиглецем, я все больше приходил к убеждению, что, вернее всего, барона попросту надули. Да, Штиглиц не дурак. Он один из умнейших и опытнейших финансистов империи. Если бы имел возможность проверить все сделки, которые ему приносили, он наверняка был почуял неладное. Но, черт побери, ведь таких сделок по выкупу земель были сотни! И Левицкие — лишь одна из многих. Так что эта подложная сделка проскочила вместе с остальными! Штиглица не просто обманули. Его использовали. Его деньги, его банк, его репутацию.

Я думал, и картина постепенно начинала проясняться. Французы-концессионеры, эти ушлые дельцы во главе с месье д’Онкло, пришли к Штиглицу за кредитом. Не на строительство, а на «непредвиденные расходы» — на «выкуп земель». Они представили ему смету, в которую и заложили эти самые двести сорок тысяч на покупку имения Левицких. Возможно, и других имений тоже. Штиглиц, для которого это была лишь одна из многих сделок, не вникая в детали и, доверяя своим партнерам, дал им деньги.

А они… они просто положили их себе в карман! Ну а чтобы отчитаться перед банкиром, состряпали эту самую фальшивую купчую. Возможно, с помощью того же Селищева, которому за подпись на пустом бланке бросили пару тысяч на покрытие карточных долгов. А может быть, воспользовались услугами коллег Изи Шнеерсона — дело-то действительно нехитрое!

Что ж, все вставало на свои места. Их план был гениален в своей подлости. Они получили от Штиглица огромные деньги на выкуп земли. А саму землю собирались получить почти даром, добившись изъятия поместья в казну за долги, запугав и разорив сирот Левицких. Двойная выгода. Двойное мошенничество. Правда, про это дело прослышал Мезенцев и решил тоже половить рыбку в мутной воде, выкатив иск о владении самой интересной частью поместья Левицких — берегом реки. В крайнем случае они могли бы подкупить Селищева, чтобы он помог им и поскорее проиграл дело Дворянскому банку, — но не захотели лишиться ста тысяч. Жадность фраеров сгубила! Только вот тут какой вопрос — а является ли случай с Левицкими уникальным?

И я вдруг с совершенной ясностью понял, что Левицкие, скорее всего, не единственные жертвы в этой схеме. Наверняка по всей линии будущей железной дороги, от Москвы до Нижнего, разыгрывались десятки таких же драм. Десятки помещиков, чьи земли приглянулись строителям, подвергались такому же давлению, шантажу, мошенническим схемам. Наверняка это целая система, отработанная французами еще в Европе и принесенная к нам с истинно российским масштабом и французской изощренностью. Система по отъему земли и денег, организованная этими парижскими хищниками.

И барон Штиглиц при всем его уме и прозорливости оказался в этой системе таким же обманутым, как и купец Кокорев. Он думал, что финансирует прогресс, строительство дорог. А на самом деле финансировал шайку международных мошенников.

Эта мысль наполнила меня каким-то холодным, злым азартом. Я понял, что у меня в руках появился новый, неожиданный козырь.

Похоже, я нащупал тайну. Тайну, которая могла взорвать весь этот французский карточный домик.

Глава 24

Не успев бросить вещи в гостинице на Тверской, где меня, изнывая от любопытства, дожидался Изя, я тотчас направил записку сенатору Глебову, убедительно прося его встретиться как можно скорее.

— Вот, Изя, дуй к нему, а заодно вызови Плевака. Нам понадобятся все мозги, какие только можно наскрести!

— Странно ты, Курила, последнее время выражаешься! — принюхиваясь, с подозрением произнес Шнеерсон. — И отчего так пахнет дымом?

— От паровоза, конечно же. Хватит глупых вопросов, шевели поршнями! — буркнул я.

Ворча, что, может, стоит слугу нанять, Изя отправился в путь, а вскоре вернулся с известием, что все устроено и меня ждут.

Через час я, не сменив даже пропахшей дымом одежды, стоял вместе с Изей перед Кремлем. Федор Никифорович ждал нас в Александровском саду.

— Позвольте провести вас. Я уже бывал у сенатора по делам опеки и знаю, где его кабинет! — пояснил он.

Меня провели по гулким, головокружительно высоким и бесконечно длинным коридорам Московского Сенатского дворца. Каждый мой шаг отдавался под высоченными сводами, словно я шел по дну каменного колодца. Воздух был спертый, пах вековой пылью, сургучом и тем незримым, но вездесущим казенным духом, что впитывается в сами стены властных кабинетов, где невидимые шестеренки бюрократического левиафана медленно, но неумолимо перемалывают миллионы судеб. Я в своем дорожном, пропахшем дымом платье чувствовал себя инородным телом, случайно проникшим в эту систему.

И это, кстати, была истинная правда.

Кабинет сенатора Глебова оказался под стать всему зданию: огромный, темный, заставленный шкафами, чьи стеклянные дверцы скрывали ряды одинаковых пухлых папок. На стенах портреты суровых сановников в париках, с неодобрительным прищуром взирающих на посетителей. Сам Александр Иосафович, с прямой, как гвардейский штык, спиной, стоял у окна, глядя на кремлевские стены. Впервые я видел его в рабочем кабинете и поразился, насколько он гармонировал с этим кормилом власти.

— Излагайте, господин Тарановский, — произнес он, не оборачиваясь. Голос его, низкий и рокочущий, казалось, заставил дрогнуть пылинки в пробивавшемся в щель портьеры солнечном луче. — Ваша записка из гостиницы была составлена в очень… сильных выражениях!