Читать книгу 📗 "Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович"

— Именно он… Именно Владимир много лет назад за шкирку выволок меня с улицы. В прямом смысле. Если бы не он… я бы там и остался подыхать. Сгинул бы, как тысячи других.

Он замолчал.

Если честно, подобные речи я никогда не любил. Но отрицать было нечего: в словах Миши действительно была правда.

От автора:

Спас мир, но случайно переместился на 300 лет. Род пал, вокруг монстры, охотиться никто не умеет. Хм, а я вовремя зашёл… Без меня им точно не справиться! https://author.today/reader/493540

Глава 24

Все те пацаны, что сейчас сидели за этим столом, когда-то были неблагополучными. Если бы я вовремя не вытащил их с улицы, не подставил каждому плечо и не влез в их жизнь без приглашения, то их судьбы сложились бы совсем по другому сценарию.

Я слишком хорошо знал, каким бывает этот сценарий…

Это были дети улиц. Брошенные, не нужные тогда никому — ни власти, ни собственным родителям, ни обществу. Их просто списали заранее.

— И вот сегодня, — Миша продолжил тост, — когда к нам пришёл его сын… сын человека, имя которого мы все здесь произносим с уважением… для меня стало настоящей радостью узнать кое-что. Володя, почти не зная своего отца, всё равно выбрал тот же путь.

Миша медленно обвёл взглядом весь стол.

— Путь помощи нашей молодёжи, — продолжил он. — Володя работает школьным учителем. И, возможно, это прозвучит громко… — он чуть помедлил, подбирая слова. — Но я искренне верю, что это правда.

Миша переступил с ноги на ногу, выпрямился и посмотрел прямо на меня.

— Володя… — сказал он почти по-отцовски. — Если ты сможешь передать хотя бы частичку того, что закладывал в нас твой отец… тогда я буду совершенно спокоен за будущее молодёжи нашего города.

Он больше ничего не добавил. Не чокаясь, Миша сразу после этих слов запрокинул в себя стопку и даже не стал закусывать. Просто грохнул стопкой по столу. И я заметил, как в его глазах в этот момент что-то блеснуло.

Все выпили так же, как и Миша — не чокаясь, отдавая дань памяти моему отцу по легенде… а по сути — тому самому человеку, который сейчас сидел вместе с ними за этим столом. Стопки одна за другой опускались на стол.

Я тоже выпил, но чисто символически — лишь пригубил так, чтобы сознание оставалось предельно ясным. Не пить вообще было нельзя. Я слишком хорошо понимал своих пацанов: для них такие вещи были святыми. Отказ выглядел бы как неуважение. А огорчать их сейчас было бы неправильно.

Мы, наконец, сели за стол, буквально ломившийся от еды. Я, признаться, уже отвык от таких посиделок. Когда-то они у нас были не то чтобы частыми, но случались. И тогда они были необходимы — как перерыв между раундами для бойца.

Когда ты живёшь в постоянном напряжении, где нельзя расслабляться ни на секунду, отдых становится не роскошью, а условием выживания. Если ты не переключишься, то сгоришь.

За столом постепенно заговорили. Аркаша потянулся за хлебом, Дима стал накладывать мясо, послышался негромкий звон приборов.

— Ты на могиле своего отца был? — вдруг спросил у меня Дима.

Вопрос прозвучал буднично, но внутри у меня что-то неприятно кольнуло.

— К сожалению, пока ещё не приходилось, — честно ответил я.

И сам удивился тому, как спокойно это сказал. Вообще сама мысль о том, что у меня — живого — где-то есть собственная могила, напрягала.

Дима молча кивнул, полез в карман и достал телефон. С минуту он ковырялся в нём, щурился в экран, что-то открывал, что-то закрывал. Потом просто молча протянул мне мобильник.

Я, конечно, сразу понял, что Дима показывает мне именно мою могилу. Понял в то же мгновение, как взгляд уперся в экран его телефона. И всё равно невольно заёрзал на стуле.

Да, видеть собственную могилу оказалось неожиданно тяжело. Это было ощущение совершенно особого рода — странное, холодное, когда разум говорит: «это ты», а тело категорически отказывается это принимать.

Но чем дольше я смотрел, тем яснее понимал другое. Пацаны не пожалели денег. Памятником была огромная глыба чёрного гранита. Массивная, тяжёлая даже на фотографии. Фотография была чёткая, строгая — мое лицо с тем самым прямым взглядом, который они все помнили.

Под годами жизни была подпись:

«От братвы».

Надпись, которую в те годы ставили только на могилах по-настоящему своих. И вот теперь она стояла и на моем надгробии.

Я вдруг поймал себя на неожиданной, странной мысли — мне было по-настоящему приятно. Несмотря на всю дикость ситуации, я был рад, что пацаны обо мне позаботились. Что не забыли, хотя могли, в принципе, пройти мимо — но не прошли ведь.

А потом пришла другая мысль, куда менее приятная. В гробу ведь лежало моё тело…прошлое тело. От осознания этого по спине побежали мурашки.

Я наконец отвёл взгляд от экрана. Честно говоря, никакого особого желания идти к самому себе на могилу у меня не было и близко. Не сейчас уж точно. Может даже никогда.

— Поставить нормальный памятник у нас получилось далеко не сразу, — сказал Дима, тяжело выдохнув, будто вместе с воздухом выпускал что-то давнее и тяжёлое. — После смерти твоего отца несколько лет были очень непростые времена, — признался он. — Пришлось тогда конкретно вертеться… но ничего, как только всё более-менее наладилось, мы сразу сделали всё как положено.

В его голосе я не услышал оправданий или попытки выглядеть лучше, чем было на самом деле. Только сухая правда того времени, когда выживали, а не жили.

Я молча кивнул, принимая это как данность, просто ещё одну часть той жизни, которую я помнил слишком хорошо. Правда теперь с другой стороны.

Миша, сидевший слева от меня, невольно подслушал наш диалог — просто потому, что был рядом. Он чуть наклонился вперёд, подключаясь к разговору.

— Кстати, Володя как раз просил рассказать ему о своём отце чуточку больше, — сказал он. — Он ведь о нём действительно знает совсем немного.

Сказав это, Миша сразу же запросил внимания у остальных. Поднял руку, и этого движения оказалось достаточно, чтобы разговоры за столом начали стихать.

— Пацаны, — негромко начал Миша, когда все взгляды сошлись на нём, — а давайте расскажем Володе о его отце то, что не могла рассказать ему мать. Я предлагаю каждому из вас рассказать одну свою историю, связанную с Володей.

За столом сразу же пошло движение. Возражений не последовало и пацаны начали рассказывать свои истории.

Это были истории из той жизни, которую я знал до последнего своего вздоха. Пацаны говорили о том, как я жил, принимал решения, тащил их за собой, а иногда просто не давал сорваться в пропасть. Говорили и о том, как я умер…

Я сидел за столом, слушал их голоса и молчал, чувствуя себя одновременно внутри происходящего и совершенно отдельно от него. Словно присутствовал на собственных поминках…

Мне, конечно, было по-настоящему приятно осознавать, что мужики всё правильно поняли. Поняли, ради чего я пошёл на самопожертвование в тот вечер тридцать лет назад.

Я ведь ушёл тогда, по сути, молча — не попрощавшись и не объяснив ничего. У меня просто не было на это времени. В тот вечер нужно было действовать жёстко, быстро и без колебаний. И я действовал именно так, как умел.

Но мне сейчас было интересно совсем другое, не собственная биография. Меня волновало, что было дальше — после взрыва гранаты в автомобиле. Как сложилась их жизнь и какими путями они пошли.

Безусловно, сейчас все они были уже взрослыми мужиками, кому-то под полтинник, кому-то чуть больше. Но для меня то они по-прежнему оставались моими учениками. И, наверное, так и останутся ими навсегда. Это как с детьми: сколько бы лет им ни исполнилось, для своих родителей они всегда остаются детьми.

Однако прежде чем мы подошли к этой части разговора, мужики решили удовлетворить собственное любопытство. И я их в этом понимал.

Меня начали расспрашивать о матери, о том, как сложилась её судьба после смерти отца. Спрашивали, как я рос без него, кто меня воспитывал, через что мне пришлось пройти. И, наконец, задали самый главный для них вопрос — почему я вообще решил искать отца спустя столько лет.